Отказываясь преследовать Саддама Хусейна, президент прекрасно понимал, как трудно было обнаружить Норьегу сразу после нападения американцев на Панаму, гораздо более мелкое государство. Буш обратил внимание на ещё одно важное обстоятельство: Некоторые партнеры Америки по коалиции, такие как Сирия и Египет, опасались нарушения баланса сил на Ближнем Востоке. Опасаясь, что беспорядки в Ираке распространятся и будут угрожать их собственным режимам, они выступили против более широкой миссии, которая могла бы свергнуть Хусейна с власти.
Буш также полагал, что операция «Буря в пустыне» нанесла серьёзный ущерб военному потенциалу Ирака. Фактически она помогла завершить так и не удавшиеся попытки Хусейна создать ядерные бомбы. Чтобы гарантировать, что Ирак останется слабым в будущем, Хусейн был вынужден согласиться на запрет импорта военной продукции и воздержаться от перевооружения или разработки оружия массового уничтожения. Инспекторы ООН были уполномочены следить за соблюдением этих ограничений и оставались в Ираке до 1998 года. ООН также установила «бесполетные зоны» над шиитскими и курдскими районами Ирака, в которых запрещалось летать самолетам Хусейна. Эмбарго на экспорт и продажу иракских товаров, в частности нефти, должно было ограничить возможности Хусейна по перевооружению. Считается, что эти экономические санкции (в сочетании с жадностью и бездушием Хусейна по отношению к собственному народу) были причиной значительных страданий народа Ирака до декабря 1996 года, когда Хусейн наконец согласился на управляемое ООН соглашение «нефть в обмен на продовольствие», которое позволило ему закупать продовольствие и медикаменты за счет доходов от ограниченных продаж нефти.[596]
В 1992 году министр обороны Чейни изложил аргументы администрации за то, чтобы не брать Багдад, не захватывать Хусейна и не пытаться реформировать страну. Это сильно отличалось от тех аргументов, которые ему предстояло привести в качестве вице-президента одиннадцать лет спустя, когда он защищал оккупацию Ирака Бушем 43. Хусейна, говорил Чейни в 1992 году, было бы очень трудно найти. Более того, смогли бы Соединенные Штаты провести в Ираке значительные реформы? Хотя в Ираке имеется значительный средний класс, и со временем в стране могут быть созданы демократические институты, этот процесс может занять много лет. Учитывая братоубийственную ненависть, разделявшую шиитов, суннитов и курдов (неарабский народ) в Ираке, трудно было представить себе стабильный союз фракций, который мог бы возникнуть для управления страной. Как долго американские и коалиционные силы, осажденные партизанами, должны будут оставаться в Ираке, прежде чем он — продукт давнего межевания, проведенного британцами, — сможет стать хоть чем-то похожим на конституционную республику? Как сказал Чейни в то время: «Как только мы поймаем его [Саддама Хусейна] и избавимся от его правительства, встанет вопрос о том, что поставить на его место?» В 1992 году также было ясно, что администрация Буша, никогда не намеревавшаяся решать столь долгосрочные задачи, мало задумывалась о «стратегии выхода», включающей послевоенную оккупацию и реформы.[597]
Недостаток послевоенного планирования стал до боли очевиден весной 1991 года, когда тысячи курдов и шиитов на севере и юге Ирака, ранее поощряемые Соединенными Штатами, подняли восстание против власти Хусейна. Они были подавлены. Жестокость репрессий Хусейна озлобила многих курдов и шиитов, которые не забыли, что Соединенные Штаты не смогли их защитить. Военные успехи коалиции в 1991 году также не способствовали росту теплых чувств к Америке среди других народов Ближнего Востока. Арабские лидеры — все они были авторитарными — продолжали опасаться, что война, погубив Хусейна, может пробудить беспокойные демократические настроения в их собственных странах. Многие мусульмане особенно возмущались расширением послевоенного присутствия американских военных и либеральных американских культурных традиций в Бахрейне, Омане и Катаре, и особенно в Саудовской Аравии, которая была Святой землей ислама.[598] Тесные отношения, которые Соединенные Штаты поддерживали с Израилем, который Буш убедил не вмешиваться в войну, оставались особенно яростным источником антиамериканских настроений в этом регионе.
Второе мнение Буша, однако, не повредило его политическим перспективам в то время. В конце концов, предвоенная дипломатия была искусной, а военный триумф — славным. Коалиция освободила Кувейт, наказала агрессию и сохранила доступ Запада к нефти в регионе. Буш ликовал: «Ей-богу, мы раз и навсегда покончили с вьетнамским синдромом».
Это было значительным преувеличением: Многие из основных решений администрации во время кризиса — отказ от ротации войск, управление восприятием войны населением путем удержания средств массовой информации вдали от поля боя, опора на доктрину Пауэлла — были приняты для того, чтобы свести к минимуму вероятность повторения событий, подобных вьетнамским. Но в том, что война имела для президента счастливые политические последствия, сомневаться не приходилось. Вскоре после прекращения боевых действий опрос New York Times/CBS показал, что рейтинг его одобрения населением составляет 89%. Это был самый высокий показатель для президента с момента появления подобных опросов в 1977 году.
В СВОЕЙ ПЕРВОЙ ИНАУГУРАЦИОННОЙ РЕЧИ Буш намеренно несколько дистанцировался от рейгановских противников большого правительства. Он пообещал «сделать добрее лицо нации и мягче лицо мира». Но он также повторил тему своей предвыборной кампании: само по себе правительство не может гарантировать более мягкую внутреннюю обстановку. Американцы должны полагаться на «тысячу точек света» — «все общественные организации, которые, как звезды, разбросаны по всей стране и творят добро».
Ни тогда, ни позже Буш не считал, что правительство может игнорировать внутреннюю политику, но больше всего его интересовали международные отношения. Как и во время предвыборной кампании, когда он отвергал «идею видения», он не считал, что в его задачу входит выдвижение большого количества новых внутренних инициатив. Будучи фискальным консерватором, он с болью осознавал огромный дефицит, который образовался в годы правления Рейгана, — дефицит, который препятствовал амбициозным внутренним начинаниям. Буш также осознавал очевидное: разделенное правительство, ставшее результатом значительного большинства демократов в обеих палатах Конгресса, помешает осуществлению большинства планов, которые он мог бы предложить. Поэтому он позволил своему начальнику штаба, бывшему губернатору Нью-Гэмпшира Джону Сунуну, курировать многие внутренние вопросы. Сунуну, грубый и недипломатичный администратор, завёл мало друзей на Холме, а в декабре 1991 года был вынужден уйти в отставку из-за разоблачений, касающихся его использования льгот.[599]
Одной из областей политики, которую Буш привнес в американскую внутреннюю повестку дня, было образование. В этом отношении он отчасти отреагировал на то, что после выхода в 1983 году в свет книги A Nation at Risk («Нация в опасности»), вызвавшей бурные споры, осуждение американских образовательных практик.[600] Как и члены комиссии, написавшие этот доклад, Буш считал, что школы должны принять более высокие стандарты, чтобы способствовать повышению успеваемости. Хотя в 1980-х годах средние показатели SAT стабилизировались, они по-прежнему оставались ниже уровня 1960-х годов.[601] Осенью 1989 года Буш созвал губернаторов всех стран в Шарлотсвилл, штат Вирджиния, на «Саммит по образованию», который, как он надеялся, стимулирует дебаты на уровне штатов. Губернаторы, в частности Билл Клинтон из Арканзаса, были, похоже, восприимчивы. В апреле 1991 года Буш призвал Конгресс одобрить его план «Америка 2000». Этот план предусматривал более детальные стандарты по основным учебным предметам и призывал штаты разработать строгие тесты для детей в четвертом и восьмом классах. Буш также поддержал выделение федеральных демонстрационных грантов на ваучеры, которые помогли бы родителям отправлять детей в частные школы.[602]
