[1] Чиновник, обладавший правом судебной и военной власти.

[2] Политическая и военная партия, поддерживающая Карла VII и выступающая против бургундцев, поддерживавших Изабеллу Баварскую, а впоследствии англичан.

[3] Политическая и военная партия герцога Бургундского, противостоящая арманьякам.

На завтрак Перрин подала два варёных яйца, тонкий кусок хлеба и яблоко. Для моего организма это курам на смех. Я проглотил и не заметил. Мама недовольно покачала головой:

— Ты слишком торопишься, Вольгаст.

Легко ей говорить, она ничего тяжелее иголки не поднимает, а я расту, тренируюсь, мне белок требуется, ну или хотя бы чечевица. Я взглянул на Перрин, она как будто поняла мой посыл, но развела руками, ничего больше нет.

— Вольгаст, оденься подобающе и выходи во двор, — вставая из-за стола, сказала мама. — Через час мы должны быть у городского прево.

Я вернулся в свою комнату. Одежда лежала сложенная на полке. Подобающе — это как? Точно знаю, что по моде пятнадцатого века шоссы должны облегать ноги и задницу на подобии лосин, и чем плотнее, тем моднее. Не нравится мне такое одеяние, всегда ему противился, предпочитая что-то чуть более свободное. На турнирах, где всегда действовал жёсткий дресс-код Средневековья, можно было сослаться на то, что в обтягивающем труднее сражаться, хотя вопрос сам по себе спорный. Здесь на это не сошлёшься. Если я приду к прево в том, в чём тренируюсь, меня воспримут как мелкого побирушку и не станут разговаривать.

Поэтому пришлось одеваться по моде. Натянул шоссы, котту с пристежными рукавами, подпоясался дворянским поясом, меч повесил справа, клевец слева. На голову водрузил шаперон — нечто напоминающее вытянутый колпак с пелериной и длинными концами, которые можно обернуть вокруг шеи или оставить спадающими на плечи. Всё это вызывало чувство неловкости, но когда я спустился вниз, Перрин одобрительно кивнула, а мама не сказала ни слова, значит, всё хорошо.

Гуго собрался сопровождать нас, но я велел ему оставаться дома и после нашего ухода закрыть ворота. Оставлять Перрин одну нельзя, кто-то должен её охранять. Мама согласилась со мной, но чтобы не терять времени даром, надавала Гуго массу заданий: почистить конюшню, подмести двор, снять с карниза старое ласточкино гнездо и проверить повозку, а то у неё одно колесо стало выглядеть меньше.

Перрин тоже не осталась без поручений. Мама, тщательно обосновывая свои претензии, объяснила, что нужно делать, и лишь после этого мы вышли за ворота.

Дом наш располагался на улице Мельничной в южной части города. Место тихое, удобное, неподалёку аббатство Святого Ремигия, городская стража по переулкам ходит регулярно. Богатые буржуа постепенно скупали старые здания вокруг и возводили на их месте новые отели[1]. Застройка получалась плотной, росла не вширь, а в ввысь, и наш домик на их фоне выглядел достаточно ущемлено. Пока был жив отец, нам улыбались, но за последний месяц некто мастер Батист уже трижды предлагал маме продать дом. Чем этот мастер занимался, я не ведаю, но вёл он себя настойчиво.

Вот и сегодня не успели мы выйти из ворот, как подручный Батисты подскочил к маме и начал наговаривать:

— Доброго утра, госпожа Полада. Мой господин, уважаемый мастер Батист, вновь предлагает вам пойти с ним на соглашение и продать дом. Ну подумайте сами, дом старый, фундамент трескается, стены требуют крупных вложений, крыша вот-вот провалится. Как вы будете жить? Где? Тем более сейчас, после такого ужасного события как преждевременная смерть вашего благодетеля сеньора де Сенегена.

Напрасно подручный Батисты сгущал краски. С домом всё было нормально, он ещё всех нас перестоит. Продавать его мы не собирались. Мама так и сказала:

— Передай своему хозяину, что мой дом не продаётся.

— Подумайте, госпожа Полада… — снова зашептал подручный.

Я взял его за уху, выкрутил. Он заскакал передо мной цыплёнком.

— Ой-ой-ой-ой, господин Вольгаст! Отпустите, оторвёте же!

— А зачем оно тебе? Ты всё равно ничего не слышишь. Тебе говорят: пошёл нахер! — а ты опять свою канитель заводишь.

— Я слышу всё, слышу! Господин Вольгаст, пожалуйста…

Я разжал пальцы. Подручный отпрыгнул и бегом припустился вверх по улице. Я свистнул ему вслед, рассмеялся. Мама уже в которой раз неодобрительно покачала головой.

— Сын, я тебя не узнаю. Ты ведёшь себя как простолюдин. Для чего ты учился в университете? Будущему священнику не годится вести себя подобным образом.

Ох, если б она знала, как мы вели себя в университете, то сама бы запретила мне принимать сан.

— Мама, он не давал вам проходу, а теперь будет обходить за лье.

Вряд ли её убедило моё объяснение, но другого всё равно не будет. Она взяла меня под руку, и мы двинулись краем улицы к вздымающимся над городскими крышами недостроенным башням Реймского собора.

Реймс — город большой, многолюдный. Всадники, люди, тележки, повозки текли сплошным потоком по центральным улицам, смешивались, сталкивались, переругивались. Какого-либо понятия о правостороннем движении не было и в помине, каждый передвигался, как считал правильным. Рай для гаишников. Мы пристроились позади телеги с сеном и более-менее спокойно дошли до соборной площади. Справа остался Старый рынок, слева Францисканский монастырь. Телега свернула к церкви Святого Дионисия, а мы направились прямо по улице Кло д’Анфер и, не доходя Атласного двора, свернули к Конскому рынку.

На рынок выходили фасадами королевская резиденция и городская ратуша. Справа выстроились в ряд экипажи богатых буржуа и местной аристократии. По центру находились привязи для лошадей. Раз в неделю здесь устраивали конские торги, но сейчас было пусто, лишь воробьи склёвывали с мостовой остатки навоза.

Мы прошли к ратуше. Здание выглядело внушительно: трёхэтажное, каменное, в известном готическом стиле, который зародился именно во Франции, в королевском домене, и разошёлся по всей Европе. В этом плане французам есть чем гордиться. Но, увы, местные власти за состоянием здания не следили. Фасад потихонечку осыпался, в крыше зияли дыры. Мастеру Батисте было бы проще и выгоднее купить его, а не наш дом.

В просторном холодном вестибюле к нам сразу подошёл клерк и поклонился.

— Будьте любезны назвать причину вашего прихода в стены городского совета.

— Нам необходимо встретиться с прево, — сказала мама.

— Кто желает его видеть?

— Вольгаст да Сенеген, — уверенно и громко проговорил я, заставив обернуться присутствующих.

Клерк взглянул на меня оценивающе и кивнул.

— Я доложу господину прево. Ждите.

Ждать пришлось часа два. Я нервничал, хотя внешне оставался само спокойствие. Клерк несколько раз появлялся в конце вестибюля, поглядывал на нас и исчезал. Проверял, как мы себя ведём. Этот прево намеренно тянул резину, испытывая наше терпение. Но мама вообще никак не реагировала на задержку. Она медленно прохаживалась из одного конца вестибюля в другой и не замечала ничего и никого вокруг. Я стоял возле входа, разглядывал посетителей. Большинство из них были мелкие буржуа. Дворяне держались отдельно, подчёркивая свое превосходство перед городским плебсом. Я сравнивал и тех, и других и в принципе не видел особых различий. Одежда одинаковая, выражения лиц одинаковые. Как они определяют кто есть кто? Ну разве что некоторые дворяне были опоясаны особыми дворянскими поясами, но опять же не все. А мне необходимо знать отличия, чтобы в дальнейшем не путать одно сословие с другим.

Время от времени к посетителям подходили клерки, шептались, кого-то направляли к лестнице, кому-то указывали на выход. Наконец подошли к нам.

— Госпожа Полада, господин де Сенеген. Прево ждёт вас.

Клерк провёл нас на второй этаж и с полупоклоном открыл дверь.

Прево оказался на редкость неприятным типом. Выступающие надбровные дуги, тяжёлый взгляд, бородавка на подбородке. Волосы сальные, прикрыты серой шапочкой. В памяти всплыло имя: Жак Лушар. До того, как стать прево и членом городского совета, он был хранителем мастеров ткачей Реймса — хранил цеховую казну и занимался проверкой качества тканей, бегая из одной мастерской в другую. Сейчас он сидел за письменным столом, но увидев нас, быстро поднялся и пошёл навстречу, улыбаясь и кланяясь.