Подошёл мужчина, с которым мы столкнулись возле дверей.

— Всё в порядке, милая, — приобнял он разносчицу за плечи. — Будь добра, принеси кувшинчик белого, — и повернулся к кровельщикам. — Друзья, а вас я попрошу пересесть за другие столы. Извиняйте, как говорится, за неудобства, обед для вас сегодня бесплатный.

Он говорил уверенно, по-хозяйски, да и выглядел как хозяин. В мочке левого уха покачивались серьга. Церковь запрещала изменять тело, созданное по образу и подобию, и на серьги давным-давно был наложен запрет. Если он посмел ослушаться, значит, не простой разбойник.

Я спросил:

— Ты Коклюш?

— А кто спрашивает?

— Тебе должны были весточку передать от Поля.

— Какого ещё Поля?

— Поля Кукушки, он сейчас в капитульных тюрьмах отдыхает.

— Слышал это имя, не помню только где.

Я раздражённо хлопнул по столешнице, посетители за соседними столами вздрогнули.

— Ты передо мной носом не хлюпай. Если ты не Коклюш, то пошёл нахер. Я только с Коклюшем разговаривать стану.

С улицы вошли двое пастухов и встали у двери, перекрывая выход. Ещё один появился возле кухонной перегородки, следом выкатился толстый мужик в поварском фартуке и с вертелом. Этих наверняка девица-разносчица предупредила. Оба настороженные и готовые драться.

Я поднялся. Что за непонятки? Посетители притихли, стали тише чавкать, на меня оглядываются, пастухи за тесаки взялись. Какую весточку Поль им передал? Чтоб завалили меня? Но к чему такие сложности, он и в тюрьме мог это сделать. Щелчок пальцами, и меня бы втихаря придушили. Или это как бы подарок Жировику? Дескать, прими и прости, давай жить дружно. Но зная Жировика, возьмусь утверждать, что он этому не обрадуется. Не смотря на все свои дурные наклонности, он человек слова, сказал до первого снега, значит, до первого снега. Да и не нужна ему помощь, он сам меня убить хочет, так что подобные инициативы только по инициаторам ударят.

Человек с серьгой заговорил тихо и быстро:

— Ладно, не суетись. Сядь. Я тебя первый раз вижу. Чем докажешь, что ты от Поля?

Подошла девица и, глядя на меня с опаской, поставила на стол кувшин, стаканы, спросила дрожащим голоском, надо ли ещё чего, и поспешно вернулась на кухню.

Я сел полубоком к залу, чтобы видеть всех разом.

— Я тебе ничего не должен доказывать. Поль сказал, что пошлёт человека к Коклюшу, предупредит. Тот всё узнает, подготовит…

— Что подготовит?

— Если ты не Коклюш, то не твоё собачье дело что. Время на тебя тратить я больше не намерен, убирай своих кукушат от выхода, а то я и сквозь них пройти могу. Уразумел? А Коклюшу скажи, что Полю это не понравится.

Человек грудью навалился на столешницу и зашептал:

— Коклюша четыре дня тому назад грохнули. И человечка, который к нему от Поля шёл, тоже грохнули. Обоих разом. Понял? Так что о чём они говорили, я не ведаю. Может о тебе, может ещё о ком. Вчера отправили весть Полю, ждём ответа. А до тех пор каждый, кто вот так приходит… — он разлил вино, взял свой стакан и залпом выпил. — Такой, стало быть, расклад, братец.

Я взял второй стакан, выпил. Грохнули? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, или как в подобных случаях говорят во Франции? Это рушит все мои планы. Хочешь, не хочешь, но я уже свыкся с мыслью, что Жировика надо подловить и отправить к пращурам. На улице середина сентября, времени до первого снега остаётся мало. Когда в Небесной канцелярии расчухаются и посыпят землю беленьким? Надо либо бежать, либо как-то менять ситуацию в свою пользу.

— Имя у тебя есть? — спросил мужчина, по новой разливая вино по стаканам.

— Ага, есть… — кивнул я рассеяно. — Вольгаст де Сенеген.

Собеседник мой сглотнул.

— Как? Так ты тот самый… Тот самый, который Жировика…

— Тот самый, да. Но давай не об этом. Ты кто будешь?

Он смотрел на меня, словно хотел обнять. Совершенно того не желая, я навёл шороху в местном бандитском сообществе и заработал авторитет.

— Зови меня Баклером.

Он замолчал, видимо, рассчитывая, что его имя произведёт на меня то же впечатление, что и моё на него, ну или хотя бы нечто половинчатое. Но увы, мне оно ни о чём не говорило. Таких Баклеров я встречал столько, что уже со счёта сбился.

— Баклер, понятно. Кто сейчас вместо Коклюша?

— Пока я, а дальше как Поль скажет.

Мы выпили ещё по стакану. Вино, на мой вкус, дрянь, правда, до сегодняшнего дня я и не знал, что разбираюсь в винах. То, что подавала Перрин, было вполне приемлемым, и я как-то не задумывался, хорошее оно или плохое, но то, что принесла эта девица — обычная кислятина.

— Значит, на том и разойдёмся, — я поставил стакан. — Дай знать, когда Поль ответит.

Я встал, Баклер поднялся тоже.

— Провожу тебя.

На улице он спросил:

— Ты к нам через какие ворота добирался?

— Флешембо.

— Правильно. У Вельских ворот топтуны Жировика в карауле стоят, тебя увидят, сразу смекнут, что к чему. А Флешембо и все земли за городом — лен доминиканцев. Они собирают пошлину со всех ввозимых в город товаров, много серебра гребут. Жировик хотел, чтоб те делиться начали, но когда монахи чем-то делились? Они же нищие, хех. Наняли ветеранов и рутьеров, и Жировик туда больше не суётся. Так что если хочешь выбраться за город без проблем, всегда ходи через Флешембо.

Вернувшись домой, я поднялся в свою комнату и попробовал разобраться в системе ленных владений Реймса. Баклер немного пролил света на этот вопрос, плюс я сам кое в чём успел определиться. Город находился в личной собственности герцога Бургундии. Филипп Добрый от щедрот своих наделил его самоуправлением, позволив жителям избрать городской совет. Местной аристократии и богатым буржуа это понравилось, и они принялись делить городское добро включая налоги и доходы с торговли между собой у кого сколько сил утащить хватит. Победил в этом состязании перетягивания добра мастер Батист. По моим скромным подсчётам он прибрал под себя две трети городской собственности, за исключением южной части, где располагались сеньоральные владения ордена бенедиктинцев. Кроме того, район ворот Флешембо, к которым стекались торговые пути из центральных и южных провинций Франции, являлись леном доминиканцев. Это был лакомый кусок. Очень лакомый. Пошлины взимались с каждой повозки, проезжавшей через ворота в город, и набегала более чем приличная сумма. Своего угла на территории Реймса у последователей Святого Доминика не было, и они ютились в вотчине бенедиктинцев монастыре Святого Ремигия. Там же они открыли канцелярию инквизиции и с большим успехом проводили следствия по светским делам в капитульных тюрьмах, что давало им определённые привилегии и дополнительные доходы.

Разумеется, мастеру Батисте это не нравилось, и он пытался подмять нищенствующих монахов под себя. Внешне это никак не проявлялось, я даже не предполагал, что у него дрязги с католической братией, пока аббат бенедиктинцев не предоставил мне своего адвоката, выразив таким образом поддержку. Ни для кого в городе не было секретом, что с мастером Батистом мы не дружим, и любая услуга в мой адрес автоматически делала предоставившего её врагом этого всесильного человека.

Впрочем, я всё больше и больше склонялся к мысли, что это не один человек, а организация. Невозможно в одиночку контролировать уголовный элемент, городские власти и торгово-ремесленные корпорации. Слишком огромный разброс в интересах и способах достижения целей. Мне кажется, что и королевская власть не в силах сделать подобного по той простой причине, что во времена Средневековья человеческое мышление не видело возможности для срастания криминалитета с властью. Мешала статусность. Криминалитет, по сути своей, это низы, простолюдины, а власть — аристократия с её полным отрицанием очеловечивания тех, кто стоит ниже по социальной лестнице. Банальщина. И я не думаю, что кто-то из власть предержащих смог через эту банальщину переступить. В данный исторический период это достаточно сложно, требуется иной менталитет. Мне кажется, что мастер Батист — это кучка крепких буржуа с вкраплением мелкопоместного дворянства, которому в силу своей нищеты самим приходилось обрабатывать земельные наделы. Да, да, в эпоху Средневековья такие существовали. Вот они-то статусностью не страдали и, объединившись, создали некое подобие современной административно-уголовной системы, или попросту ОПГ.