Мои предположения подтвердил Гуго. Вернувшись из монастыря Святого Ремигия, он с порога доложил:

— Всё узнал, господин, как вы и просили.

Я кивнул сержанту на сундук. Гуго сел, сложил руки на коленях, словно примерный ученик.

— Всё узнал, господин, — повторил он. — У монастыря с мастером Батистой земельная тяжба. Жан сказал, что мастер Батист хочет забрать себе монастырские пашни и сады и построить на их месте суконные мануфактуры. Мастер Батист уже договорился с испанцами о поставках шерсти. Он готов закупать несколько тысяч тюков ежегодно.

Я ни хрена не разбираюсь в овцах, но точно знаю, что лучшую шерсть в это время поставляла Англия. Там сейчас самый разгар эпидемии огораживания. Английские лорды сгоняют с пахотных земель крестьян и создают пастбища. Народ стремительно нищает, прётся в города, растёт безработица, преступность. Впрочем, какая мне разница: испанская шерсть, английская. Сады бенедиктинцев находятся в шаговой доступности от нашего дома. Вот и причина того, почему мастер Батист хочет отжать мою собственность. Ему нужна жилплощадь для будущих работников! Мануфактурщик, блин, капиталист проклятый.

— А про мастера Батиста твой Жан что-нибудь сказал? Кто он? Где живёт? Каков из себя?

Гуго пожал плечами.

— Никто его не видел. Никогда. Сам он в суд не приходит, только адвокаты и поверенные. Жан говорит, что такого человека нет. Это несколько разных людей.

Вот и подтвердилось моё предположение. Осталось выяснить, кто эти разные люди. Осмелюсь предположить, что их пять-десять не больше. Среди них наверняка Жировик, прево Лушар, возможно, тот старшина штукатуров… Хотя этот вряд ли, слишком глуп. Надо узнать, кто, кроме Лушара, входит в городской совет и в канцелярию бальи[1]. Короче, хватит отсиживаться, под лежачий камень вода не течёт. Нужно поговорить с прево. Жёстко поговорить. Даже если я в чём-то ошибаюсь, и он не входит в группу счастливчиков, назвавших себя мастером Батистом, какие-то имена он всё равно знать должен.

— Гуго, сегодня ночью намечается вылазка. Мне нужен человек, который ни перед чем не остановится. Ни перед чем, понимаешь?

— Понимаю, господин. С удовольствием буду сопровождать вас.

Достойный ответ достойного человека. Я велел ему идти собираться. Через час начнёт смеркаться, нужно будет выходить из дома. Где живёт прево? Память на этот счёт ничего не сообщала, нужно спросить Щенка. Я надел гамбезон, повязал меч, снял с гвоздя плащ и спустился вниз.

Мама по обыкновению сидела у камина, вышивала.

— Куда собрался, сын? Скоро ужин.

— А где Щенок, мама?

— Прекращай его так называть, это некрасиво.

— А как по-другому, если он сам себя так называет?

— У него прекрасное имя — Венсан.

— Понятно. И где этот Венсан?

— Должен быть у конюшни.

Я вышел во двор. Щенок сидел на корточках возле повозки и что-то чертил. Острой палочкой он проводил по земле линии, потом перечёркивал их, рисовал непонятные знаки.

— Чем занимаешься, Венсан?

Щенок поднял голову.

— Это вас так госпожа попросила называть? Не надо, я ещё не дорос до этого имени. Может быть потом, когда стану вашим оруженосцем, добьюсь положения, буду сержантом. Венсан Ле Шьё. Звучит?

— Звучит. Так чем занимаешься?

— Вот смотрите, господин, — он провёл ещё несколько линий. — Мне кажется, я придумал новую игру. Чертим решётку и в получившихся окнах рисуем по три палочки в ряд с наклоном влево или три палочки с наклоном вправо. Кто выстроит свой ряд первым, тот выиграл, а кто проиграл, с того денье. Как вам? Поиграем?

— Боюсь тебя огорчить, Венсан Ле Шьё, но эту игру придумали задолго до твоего рождения. Называется крестики-нолики. Вместо палочек рисуют или крестик, или нолик. Лучше нарисуй мне, где находится дом прево Лушара.

— Зачем рисовать, я могу проводить.

— Хватит, напровожался уже. Где его дом?

Щенок обиженно вздохнул:

— За Суконным рынком. Сразу за ним начинается улица Тамбу̓р. Если идти по ней, то, не доходя до королевской резиденции, второй дом справа. Там над дверями железный фонарь висит, а перед входом дорога камнем выложена.

Подошёл Гуго.

— Я готов, господин.

Он надел свой старый гамбезон, повесил на пояс фальшион[2], на плечи накинул плащ. Ну прям бандит с большой дороги. Был бы я стражником, обязательно проверил у него документа. Ах да, паспортов ещё не придумали. Ну тогда бы спросил, куда на ночь глядя идёт человек, похожий на бандита с большой дороги, и записал его имя и адрес.

Щенок снова вздохнул:

— Идёте убивать прево?

Мы переглянулись.

— С чего ты взял?

— А зачем тогда вам оружие? Не в крестики же нолики вы с ним играть будете.

Гуго засмеялся, а я погрозил пальцем:

— Рассуждаешь много. Закрой ворота и никого не пускай.

— Понял, господин. Когда вернётесь, стучите громче. Холодно, я в стойле у Лобастого лягу, там потеплее…

Улицы Реймса ещё не утратили своей оживлённости, хотя сумерки сгустились настолько, что люди виделись нечёткими силуэтами. У дверей трактиров и домов богатых буржуа зажглись фонари. Я заметил, как в каморку зеленщицы тенью скользнуло грузное тело. Тело было наверняка зажиточное, потому что снаружи остались двое охранников.

Возле кладбища Сен-Морис тусовалась молодёжь. Смеялись, громко разговаривали. Из ближайшего трактира вынесли несколько кувшинов с вином. Будь чуть светлее, я бы наверняка узнал кого-то, ибо ещё месяц назад кладбищенские тусовки было моим главным развлечением. Я клянчил у мамы пару-тройку денье, скидывался на общак и заливался дешёвым вином в компаниях таких вот оболтусов, не добившихся в жизни ровным счётом ничего. У кого-то были богатые родители и им по-любому что-то светило, как тому лейтенанту. Но для меня — только монашеская ряса или мелкий приход где-нибудь в деревне на границе с Люксембургом или Лотарингией.

В принципе, мне и сейчас ничего положительного не светило. Если не получится разобраться с мастером Батистой, придётся бежать, причём бежать очень быстро, далеко и навсегда, бросив дом и надежду на тот самый приход на границе в деревне. Что ж, если действительно наступит такой момент, то лучше всего бежать в земли, находящиеся под королевским контролем. Там у меня появится возможность поступить в королевскую армию. Хотелось бы, конечно, рыцарем, но для этого необходимо несколько лет проходить сначала пажом, а потом оруженосцем у какого-нибудь дворянина, желательно родственника. Да и то не факт, что это откроет дорогу в привилегированное сообщество элитных воинов Средневековья. Так что стану простым наёмником, дай бог, латником, и ввиду интенсивности боевых действий на территории моей родной Франции вряд ли проживу долго.

— Господин, — зашептал Гуго, — кажется, это тот самый дом. Смотрите, всё как сказал мальчишка: фонарь, мостовая. А вон и королевская резиденция.

— Уверен, что резиденция?

— Уверен. В своё время мне довелось тут на часах стоять. Лет двадцать назад Карл Безумный прибыл в Реймс и мне выпала честь изображать из себя статую у дверей. Чертовски скучное занятие, зато потом капитан вручил от имени короля полновесный франк. Добрый был король, только не в себе малость.

Гуго сильно преуменьшил. Карл VI Безумный был не просто малость не в себе, а больной на всю голову. Первый приступ сумасшествия случился с ним в августе тысяча триста девяносто второго года во время карательной экспедиции против Бретани. Несколько дней до этого король чувствовал себя плохо, был раздражителен, рассеян. Проезжая по лесу, один из пажей уснул в седле и выронил копьё. Наконечник с грохотом ударил по шлему идущего впереди пехотинца, и лязг железа сработал как триггер. Неожиданно для всех Карл выхватил меч и с криком: «Бей предателей!» зарубил и уснувшего пажа, и пехотинца. Потом внезапно обнаружил себя среди колонны облачённых в железо людей, решил, что это разбойники и начал гонять их по дороге. Погнался за братом Людовиком Орлеанским, едва не прибил его — и жаль, что не прибил — после чего был схвачен, обезврежен и два дня провёл в коме. Придворные надеялись, что король всё, но тот выжил и в течении следующих тридцати лет продолжал радовать их приступами безумия. Королева Изабелла Баварская, устав от припадков мужа, во время которых ей и придворным неплохо прилетало от сюзерена, решила переложить свои супружеские обязанности на шестнадцатилетнюю фрейлину Одетту де Шамдивер. К удивлению всего двора, Одетта смогла найти подход к больному королю, останавливая приступы ярости одним лишь взглядом. Это была любовь, причём искренняя и с обоих сторон, и плод этой любви назвали Маргарита де Валуа. Когда король умирал, Одетта держала его за руку, а родная жена не пришла даже на похороны.