Должен успеть. Предыдущий пользователь тела знал город неплохо, жил здесь с рождения, и я бежал, ориентируясь на церковные кресты и остроконечные башни монастырей, без труда узнаваемые на фоне звёздного неба. На бегу прислушивался к каждому звуку и если слышал что-то, замирал, прижимаясь к стене. Ночью по городу разрешалось передвигаться исключительно при свете факела или лампы, иначе наткнувшись на стражу можно было угодить в капитульную тюрьму.

Недалеко от дома перешёл с бега на шаг. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул, снова вдохнул. Дыхание восстановилось, я перехватил клевец в левую руку, потянулся за стилетом. Чёрт, оставил в трактире, как и поясную сумку со всем содержимым. Ладно, пусть Жировик подавится, сейчас важно другое. Впереди проступили очертания нашего дома. Ворота закрыты. Успел! Но значит Мартин и компания где-то рядом.

Я остановился, затаил дыхание. Шагах в двадцати кто-то негромко кашлянул, потом хриплый голос произнёс:

— Пусть твой лезет.

И тут же Мартин:

— Ты. Открывай ворота.

От стены отделился человек, пересёк улицу и, подпрыгнув, ухватился за край забора. Подтянулся, переворот… Я напрягся, ожидая, когда скрипнут створы. Мама говорила Гуго, чтоб смазал петли, но тот не торопился выполнять её требование.

Минута, две…

— Он уснул там? Эй, давай ты.

— Погоди, — остановил его всё тот же хриплый голос. — Они не спят. Ждут нас.

— И что?

— В другой раз придём, когда не будут ждать.

— У меня времени нет. Меня Батист за горло держит, я должен ему.

— А я подыхать ради двух ливров не собираюсь. Сколько людей за воротами? Если они охрану наняли…

— Не наняли, у них денег нет. Вечером только мальчишка какой-то с окровавленной мордой пришёл, и всё. А братец мой свалил и до си пор не вернулся. Опять, наверное, на кладбище с такими же недомерками вино хлещет. В доме только две старухи, старик и ребёнок.

Хриплый молчал, и Мартин выложил дополнительный аргумент:

— Ещё два ливра сверху.

— Сатана тебе в глотку, Сенеген. Ладно… Но если обманешь…

— Когда я тебя обманывал, Орли? Всегда расплачивался честно. Ты только про братца моего не забудь. Кончите этих, дождитесь, когда он вернётся. И сделайте так, будто он их всех, а потом сам…

— Повесился, ага, — хихикнул кто-то невидимый.

Придерживаясь стены, я подобрался ближе. К торцу соседнего дома был пристроен торговый прилавок. Насколько я знаю, симпатичная зеленщица продавала здесь зелень и овощи, но сейчас вместо неё за прилавком стояли Мартин и кабаны. Они сливались в одно большое чёрное пятно, и только разговор выдавал их.

— Сделаем так, — снова зашептал Орли, — лезем все вместе. Ты тоже, Сенеген.

— Мы договаривались по-другому.

— Ага, только ты говорил, что проблем не будет, а проблемы есть. Думаешь, почему твой человек не открывает ворота? Потому что его там встретили. Кто? Не знаешь. Поэтому тоже полезешь. В дом так и быть не пойдёшь, там мы без тебя сработаем. Жан, у тебя факел с собой?

— С собой, Орли.

— Хорошо. Приготовься поджечь. Как скажу, подожжёшь и бросай через забор. А вы не спите, сразу за факелом прыгайте. Кого увидите — режьте. У нас там друзей нет.

Меня передёрнуло. Это они маму мою резать собрались. Суки…

От прилавка отделились пять теней и равномерно распределились вдоль забора, шестая присела на корточки возле ворот. Чиркнуло кресало, сноп искр осветил фигуру в плаще, вспыхнул огонь. Человек поднялся, вскинул руку с факелом.

Я подскочил к нему сзади и с размаху ударил молотком по голове. В последний момент он услышал мои шаги и обернулся, поэтому удар пришёлся не по затылку, а в переносицу. В лицо мне брызнула кровь. Я ударил снова, кабан увернулся, схватил меня за горло. Я начал бить не целясь по спине, по рёбрам, по бедру. Хватка ослабла, кабан завалился на бок. Я ударил ещё несколько раз уже по лежачему и побежал к воротам. Закричал на бегу:

— Пожар! Пожар!

В соседнем доме хлопнули ставни, истошным голосом завыла женщина, подхватывая мой крик:

— Пожа-а-ар!

В отблесках горящего факела мелькнуло растерянное лицо Мартина. Я махнул клевцом, Мартин отшатнулся и рванул в темноту улицы, кабаны метнулись следом, бросив своего лежать на дороге.

Я стукнул кулаком в ворота:

— Гуго, открывай, это я, Дмитрий… Э-э… Вольгаст. Они ушли.

Загремел засов, одна створка со скрипом приоткрылась.

— Господин, вы?

— Да, да, голос не узнаёшь? Как мама?

— Всё хорошо, никто не пострадал. Один пытался открыть ворота, но я его встретил.

— Где он? Живой?

— Дышит пока. Я его к конюшне отволок.

— Тащи светильник, надо поговорить с ним.

Гуго метнулся в дом и вернулся с жировой лампой.

— Туда, господин, — указал он.

Человек лежал возле стены, гамбезон справа был вспорот рубящим ударом, порез пропитался кровью.

— Священника, — простонал человек, когда я встал над ним. — Прощу вас, господин Вольгаст…

Это был один из двух наёмников Мартина, кажется тот самый, у которого я забрал клевец. Исповедоваться захотел.

— Когда идёшь убивать чью-то мать, — медленно сквозь зубы процедил я, — нужно заранее договариваться с Богом о прощении. А теперь придётся договариваться со мной. Отвечай, мразь, какого хера Мартин нацелился на мой дом?

— Деньги, господин Вольгаст… это всё деньги. Сеньор де Сенеген ваш единственный наследник. Мастер Батист готов дать за дом хорошую цену.

— Сколько?

— Не знаю. Но очень много. Очень. Господин Вольгаст, умоляю, священника…

— Ясно. Отца тоже вы убили?

— Не мы, люди Жировика. Орли… Сеньор де Сенеген нанял их. Они убили вашего отца, а потом слуг, которые с ним были. Это чтобы… чтобы подумали на них. Тела отвезли подальше и зарыли.

— Жировик в курсе ваших деяний?

— Нет… не знаю… Он никогда не подходил к сеньору… говорили только с кабанами, больше ни с кем. Священника, пожплуйста…

Голос наёмника становился тише, дыхание сбилось, изо рта вырывались хрипы. Не жилец. Гуго посмотрел на меня.

— Позвольте, я выволоку его на улицу? Если он подохнет здесь, придётся тратиться на похороны, а так забота города будет.

Я кивнул: волоки. Мелькнула мысль, дескать, перевязать, вдруг выживет, но тут же ушла. Он в наш дом не с подарками приходил, так что всё честно.

— Только забери оружие и пояс. Они твои. Хочешь продай, хочешь пользуйся. И обувь сними. Хорошая обувь, не надо оставлять её могильным червям.

— Спасибо, господин.

Темнота таяла, небо уже не казалось чёрным, а звёзды яркими; очертания крыш и церковных башен проступили отчётливее. С улицы доносились крики, и с каждой минутой становились громче. Я вошел в дом. Мама сидел у камина, на столе горела сальная свеча.

Увидев меня, мама встала.

— Сын, ты весь в крови. Ты ранен?

— Мам… Это не моя. Где Перрин? Пусть постирает.

— Перрин вместе с мальчиком наверху. Я велела им спрятаться.

Велела спрятаться. А сама осталась в зале встречать незваных гостей. Даже боюсь подумать, что было бы с ней, если бы я не успел…

Я выдохнул и опустился на стул.

— Всё закончилось, мама, вам больше ничто не угрожает.

И добавил про себя: сегодня. Что будет завтра, неизвестно. Мартин не остановится, он будет повторят попытки убить нас до тех пор, пока не получится или пока я сам не убью его. Не проще ли продать дом? Где этот Батист? Кто он вообще такой?

Мама выглянула в окно.

— Гуго, где ты? Затопи камин, ночь выдалась слишком холодной. И позови Перрин, она нужна мне.

Мама вела себя так, словно не было бессонной ночи, нападения, страха перед убийством, а я сидел совершенно разбитый. Не хотелось ничего, только спать, но вставать и идти в свою комнату сил не было. Я уснул прямо за столом, положив голову на руки. Краем уха слышал, как кто-то ходит, разговаривает, плескалась вода.

Хлопнули ворота.

Я поднял голову. В камине гудел огонь, напротив сидела мама, вышивала. Из кухни доносилось фальшивое пение Перрин, она всегда поёт, когда готовит. В открытую дверь заглянул Гуго.