«Амбидекстрия (E)»

Ранг: E

Уровень: 1/5

Описание:

– Производит мутацию, на пике развития позволяющую в равной степени владеть обеими руками. Положительно влияет на функцию некоторых отделов мозга, улучшая координацию движений. Навык связан с параметром интеллект.

Насыщение: 0/100 ОС.

Ни дать ни взять, отличный вспомогательный навык. Будь в запасе лишняя сотня ОС так даже думать не стал бы. Увы, мои желания снова расходились с возможностями. Ведь по какой-то непостижимой прихоти злодейки Системы насыщение наградных карт редко когда оказывалось отличным от нуля. У меня даже гипотеза возникла на этот счёт. Я считал, что как само наличие навыка у жертвы является непреложным условием его выпадения, так и степень развития этого навыка определяет рамки его стартового насыщения.

Иными словами, так как кореец не вложил в свою Амбидекстрию ни единого очка Системы, дармового насыщения ожидать и не стоило, а с Английским Элизабет... Ну, возможно, он был для неё не родным. Выборка слишком мала, чтобы делать однозначные выводы, но я над этим работаю. Может, диссертацию написать?

Губаревка, или по-простому Губа, считалась рабочим районом средней паршивости. Обшарпанное и унылое логово вымирающего пролетариата, в котором теплилась жизнь куда более законопослушная и оттого предсказуемая в своей обыденности, чем та, что продолжала бурлить в моих родных пенатах. Но пагубное влияние такого соседства, конечно, не могло обойти район стороной. Не от хорошей жизни молодой парень с унизительным погонялом Штепсель решил свернуть на кривую дорожку, связавшись с бандой Костяна.

– Кто?

– Я, – эхом разнеслось по пустому подъезду. Порою позволить человеку самому ответить на свой вопрос есть лучшая из возможных тактика поведения. Так было и в этот раз. Щёлкнула задвижка. Удивлённый шнобель Штепселя возник в просвете приоткрытой двери.

– Костян?

– Одевайся, выйдем, поговорим, – бросил я, втолкнув растерянно хлопающего глазами парня в квартиру. И сам вошёл следом. Штепсель – шестёрка. Иного обращения он не заслуживает и, что важнее, не ждёт.

– Кто там, Андрюш? – пробилось откуда-то из дальних комнат скромного, за чертой нищеты, обиталища. Штепсель тут же бросился вглубь полутёмного коридора. Скрипнула дверь. В нос ударил характерный запах лекарств и чего-то ещё: неуловимого, но отчётливого – запах тяжёлой болезни.

– Это ко мне, мам, – послышался голос. Затем ещё несколько ничего не значащих фраз, слившихся в неразборчивый шёпот. Парень притворил за собой дверь.

– Здласте, меня зовут Глеп, – звонкий детский голосок раздался где-то внизу. Я вздрогнул. Мальчишка лет четырёх, глазами, наполненными той самой пресловутой детской непосредственностью, пополам с любопытством, глядел на меня из-за угла коридора, ведущего, надо думать, на кухню.

– Здравствуй, малыш, – выдавил я, безуспешно пытаясь скорчить улыбку. Уголки рта дёргались, будто в нервном припадке. Я торопливо присел, поравнявшись с ним ростом и, призвав на помощь всю теплоту и приветливость, какие удалось наскрести, изобразил на лице нечто, подходящее случаю. По-видимому, вышло неплохо.

– Я не малыс! – потешно нахмурился тот. – Я узе взлослый! Мне поцти... – и мальчик с головой погрузился в увлекательнейший процесс математических вычислений, производимых путём сложения пальцев одной руки. Но досчитать до четырёх так и не успел. Из темноты вынырнул Штепсель.

– Глеб, не приставай к дяде!

– Мы плосто лазговаливали, – насупился маленький Глеб.

– Давай, иди в комнату, – старший брат оставался непреклонен. В сущности, такой же ребёнок, вынужденный принимать взрослые решения.

– Жду в машине, – хрипло произнёс я, поспешив убраться подальше от места, тянущего из меня душевные силы.

Спустился во двор, рухнул на продавленное сидение машины Костяна и до побелевших костяшек вцепился руками в руль. Вскоре из темноты подъезда вынырнул Штепсель. Хлопнула дверь. Минуты тянулись в молчании. Ржавое корыто тарахтело работающим на холостых оборотах двигателем. Печка старалась изо всех сил, наполняя теплом дырявый салон, но всё равно не справлялась. Парень ёрзал на заднем сидении и молча потел, меня же продолжало знобить. Слишком многие струны моей пропащей души задела увиденная картина. Призраки прошлого лезли из подсознания, принимая чужие личины, чтобы снова мучить меня...

– Как всё прошло? – не выдержал тот. Для него всё оставалось по-старому: боги, миссии, Система с её Правилами и игроками – какое ему дело до этих сказок, когда пенсии по инвалидности матери едва хватает на жизнь и ото дня в день становится только хуже. Да и что это за жизнь? Шестерить в дворовой банде, занимаясь мелким рекетом и раскидывая по подворотням наркоту? А что станет с мальцом, когда его старшего брата посадят не за одно, так за другое? Не если, а именно что когда...

– Что? – переспросил я во всех смыслах не своим голосом, лелея иррациональную надежду, что парень как-то сумеет выкрутиться, как-то сможет меня убедить.

– С тем фраером... Вы же на хате забились, на Плотике, ты же сам говорил! – поставил он жирную точку под своим приговором.

– Говорил...

– Так чего, он зассал что ли?

– О них позаботятся. Извини... – прошептал я, набрав с мобильного службу спасения. Штепсель что-то ещё говорил, но для меня такого человека больше не существовало. Пошли первые гудки, когда чёртов кухонный нож с таким узким и тонким лезвием оборвал ещё одну жизнь. Тень знал, как и куда бить. Один всхлип – и просьба исполнена. В конце концов, угрозу моей безопасности можно трактовать очень по-разному. До миссии оставались считанные часы, и новая охота, особенно с учётом всех обстоятельств, была бы совсем не ко времени.

– Служба спасения, слушаю вас, – прохрипел контуженый динамик старой звонилки.

– Я слышал крики и, кажется, выстрелы. Губарева 31, квартира 15. Приезжайте скорее, там, в квартире ребёнок... Нет, анонимно!

Телефон полетел в сумку. Я вышел, старательно изображая замешательство, уверенный, что нахожусь в поле зрения уличных камер. И торопливым дёрганым шагом направился прочь, оставив машину открытой. На заднем сидении, марая кровью потрепанную обивку салона, остывал Штепсель, ставший невольным виновником моего душевного раздрая. Газеты напишут, что Костик убил своего дружка, затем в порыве раскаяния совершил необдуманный звонок и, осознав, как сильно подставился, подался в бега. Наступал новый рассвет. Ещё одна маска сходила со сцены.

***

В планах на ночь значился лишь один пункт, оставшийся под вопросом, и я был не в том настроении, чтобы расточать милосердие, сострадание и прочие христианские добродетели. Я шёл убивать. Но я опоздал. Наркоманский притон встретил позднего гостя мёртвой тишиной, непередаваемыми ароматами человеческого грехопадения и картиной торжества порока над разумом, написанной неизвестным художником на холсте из плоти и крови. Если же на минутку абстрагироваться от поэтичных метафор и окунуться в неприглядную прозу жизни, то картина теряла изрядную долю возвышенности.

Ромыч скрючился на полу в луже собственных экскрементов, благоухая, как забытый на солнышке труп. Шприц с «золотой дозой» ещё торчал в размочаленной вене. На лице приятеля застыла мечтательная улыбка человека, уходящего из жизни счастливым. Не имелось нужды щупать пульс или проверять зрачки, чтобы констатировать смерть от передозировки наркотических веществ. Что конкретно пустил по вене бывалый наркоман, зачем-то ввязавшийся в большую игру, пускай выясняют эксперты. Мне же достаточно и того, что единственная нить оказалась почти безнадёжно оборванной. Кем бы ни являлся мой таинственный недруг, к делу он относился более чем серьёзно.