— Вы в своем ли уме, сволочи?

Разбойники знали его тяжелый нрав и теперь, еще не понимая, что же они сделали не так, молча смотрели на него.

— Что ж вы сапоги-то не сняли. Ему все одно помирать, а я как?

Сапоги в этот момент вспыхнули. Запах горелой кожи перебил все другие запахи. Рыжебородый зачесал голову, признавая промах.

— Да теперь-то что, уж? Поздно. Горят, сапоги-то. Ты уж, атаман, потерпи. Вон с этого снимем.

Они смотрели друг на друга и не видели того, что видел Избор. Гаврила задышал, с натугой втягивая в себя воздух, закашлялся, и разом огрузнев.

Он показался Избору на увеличенного до человеческих размеров муравья. Кожа перестала быть мягкой. Она стала угловатой, словно под нее кто-то насовал железный полос. Он шевельнул ногами и цепь, оплетавшая их, разлетелась.

Это было не столько страшно — каждый из разбойников видел в своей жизни кое что пострашнее подвешенного над костром человека. Это было необычно, удивительно. Пока они медленно соображали, что это за корчи напали на пленника, оборвалась и верхняя цепь и Гаврила упал в костер. Он двигался замедленно, словно что-то изнутри держало его, не давая разогнуться. Рыжебородый разбойник бросился к нему, замахиваясь дубиной, но как раз в этот момент Гаврила выпрямился. Уже по размаху рыжебородого Избор понял, куда попадет сучковатый обрубок дерева, но жалость не успела стать чувством… Гаврила резко повернулся, ловя удар на ладонь и в воздухе прошелестела сотня щепок. Разбойник, удивленный не меньше Избора, смотрел на кусок дубинки, что остался в его руке, а Гаврила, ничуть не удивившись этому чуду, потянулся к его к горлу.

Разбойник шарахнулся назад. Избор до хруста в шее повернулся следом, но так и не увидел, что там произошло. Зато он увидел тень на стене. Тень Гаврилы ухватила бородатую тень за шею и тряхнула. Сколько силы было вложено в это движение Избор не знал, но он увидел то, что из этого получилось. Тень от головы разбойника сорвалась с тени головы, над обрывком шеи появилась тень кровавого фонтана. Через мгновение послышался стук и перед Избором задорно помахивая рыжей бородой прокатилась разбойничья голова. Одновременно с этим зашипело, и воздух наполнился запахом горелой крови. Это подействовало на всех. В горнице повисла тишина. Избор сейчас не видел ничего, кроме Бобыря с раскаленным мечем в руках, но он слышал.

— Господи! — в голосе Гаврилы было чувство чудовищного облегчения, словно он сбросил с себя непомерный груз или получил отпущение грехов от своего Бога. — Господи! Как же я устал быть добрым!

Бобырь пришел в себя первым. Уже не обращая внимания на Избора, он прыгнул к Гавриле. Тот стоял в пол оборота. Привычка всегда видеть свою тень выручила его. Он уловил движение позади себя и упал на колено, оставляя разбойничьему клинку, занесенному над его головой поболее места. Его ладони взлетели вверх и звонко стукнулись, остановив лезвие меча в воздухе. Он не успел почувствовать ни боли, ни жара от раскаленного меча. В ту же секунду его нога подскочила вверх и ударила атамана в бок. Если б его ударил Избор, он согнулся бы и упал рядом с костром, но это был удар Гаврилы Масленникова. От него тело Бобыря поднялось в воздух, словно соломенное, перелетело в другой конец горницы и ударилось о стену. Горница содрогнулась от удара. Из стены свесились полоски мха, утеплявшие стену зимой, с потолка посыпался мусор. На мгновение Бобырь прилип к ней, а затем сполз на пол, сгибаясь в тех местах, где живой человек сгибаться не мог.

Зрелище было настолько захватывающим, что Избор не увидел куда подевались остальные. В эту минуту в комнате осталось только четыре тела. Два живых и два мертвых. Остальных как ветром сдуло.

С ревом Гаврила бросился за разбойниками. Избор попытался его удержать. Но куда там. Одержимый желанием убивать и крушить все на своем пути Гаврила шмелем вылетел в ночь. Избор остался один. Он качался на цепи, кося глазом на дверь и ожидая освобождения. Бок пекло так, словно кусок разбойничьего меча отломился и остался под кожей.

Он покрутился и так и эдак, но ничего не выходило, а жизнь за стенами разбойничьего скита шла своим чередом. Время от времени в дверь залетали крики, звон железа, слышался топот. Кто-то из разбойников попытался вернуться назад в гнездо, но Гаврила не позволил. Когда плешивая лиходеевская голова блеснула в дверях, Избор попытался перевернуться. Пол и потолок поменялись местами. Подняв вверх ноги, он ударил по крюку, что был вбит в потолок. Раз, другой, пальцы на ноге онемели от боли. Наконец железо хрустнуло, он упал вниз лицом и дух выскочил из него вон. В мгновение полета он увидел как возникший за спиной разбойника Гаврила выдернул его из проема…

Когда он пришел в себя, рядом сидел мокрый Гаврила. Он был скучен. С одной стороны с него капала вода, и на одежде висели нитки болотных трав, а с другой тяжелыми липкими шариками падали на пол капли крови. Красным были пропитаны штаны и рубаха.

— Ну что там? — спросил Избор, хотя в ответе не нуждался. И так все было ясно.

— Душа дичает! — тяжело вздохнув ответил Гаврила. Он думал о чем-то своем.

— Всех побил?

— Кого достал. Как бок?

Гаврила разрезал веревку. Избор сбросив с рук обрывки, потрогал рану пальцем, покривился.

— Одно радует. Тебе больше досталось. Золото собрал?

Гаврила кивнул на стол, на котором лежала добыча. Избор сел на корточки, пытаясь встать.

— Княгинины цацки там?

Гаврила расстегнул рубаху. Среди волос на груди блестело Иринино ожерелье. Избор засмеялся как смог и спросил.

— А чего серьги не одел?

Гаврила отмахнулся от подначки и поднял Избора. У стола тот оделся, связал в узел золото, сунул в карман… В дверях оглянулся — не забыл ли чего? Брать тут было нечего — кувшины из-под браги лежали на полу, засыпанном объедками. На столе и перевернутых лавках — лужи воды и пива. Избор посмотрел в дверной проем. От одного взгляда на туман, что плыл над болотом по спине прошла дрожь. Уходить от огня, едва не ставшего его могилой уже не хотелось.

— Поджечь бы все это…

— Новый посторят..

— При чем тут они? Нам светлее будет.

Избор посмотрел на груду углей на полу и подбросил туда пару лавок. Потянулся дымок.

— Само сгорит. Пойдем.

Свежий болотный воздух поле запаха крови и горелой кожи прокалился по коже как ведро родниковой воды. В свежем воздухе отчетливо пахло свежей кровью. Избор оглянулся. Перед самым домом лежало четверо. Все были при оружии и нельзя было сказать, что Гаврила расправлялся с безоружными. Все они уже не дышали. Кривя лицо от боли, Избор повернулся к Гавриле.

— Еще раз услышу о христианском милосердии — дам в морду.

….В темноте его усмешки никто не увидел и он позволил себе улыбнуться. Он не ошибся. Белоголовый волхв был когда-то опытным воином. Они не остались ночевать у костра. Там они только приготовили еду и поели. Ночевать они ушли почти за два поприща в сторону, хотя и эта предосторожность тоже оказалась тщетной.

— Ничего — прошептал Ханукка обращаясь к своему врагу — И ты не самый умный.

Теперь они лежали перед ним как куропатки на блюде — хочешь — ешь, хочешь — бери с собой. Часовой клевал носом, сон клеил ему веки и он то и дело как лошадь вздергивал головой. Взять его было так же просто, как ничего не делать.

— Единый сегодня на стороне правого — усмехнулся хазарин — Не часто такое бывает, а вот случается все же.

Пока Ханукка размышлял о Боге, часовой поднялся. Хазарину было слышно, как хрустнули его кости. Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону от места, где черными пятнами лежали на земле его спутники. Луч луны, прорвавшийся сквозь облака, высветил крупные стальные пластины. Те самые, что были у напавших на караван. Ханукка отложил нож. С этим стоило бы поговорить. Он дождался порыва ветра. За его шумом он неслышно подошел к врагу и ударил кулаком чуть ниже уха. Хазарин долго учился такому удару. От него человек терял сознание на время, достаточное, что бы связать его.