Но если посторонних эта легенда еще хоть как-то убедила, то с матушкой и сестрицами она точно не сработает. Уж им-то все наши родственники известны, и ближние, и дальние. Матушка моя — женщина умная, и сразу поймет, что не просто так я поселил эту девицу в своем доме, и шум поднимать не станет, но все же потребует объяснений. И если Катерина начнет ей рассказывать то, о чем я прочитал в ее записках, то все может закончиться весьма худо. Приют для умалишенных вполне может стать ее очередным местом жительства.

Подумав об этом, я даже голову приподнял с подушки. Не могу сказать, что эта мысль меня не посещала ранее, но сейчас она вдруг заблистала со всей отчетливостью: я должен представить Катерину своей семье! И поведать им ее историю. Не ту, разумеется, которую она описала в своих странных записках, а менее умопомрачительную ее версию. Например: с несчастной девушкой произошла некая беда, она частично лишилась памяти и нуждается в помощи достойных людей. Как-то так. Либо что-то в этом же роде, но тоже очень душещипательное. Женщины любят подобные истории.

А еще я подумал, что Катерина, пожалуй, и без меня сможет пробить себе дорогу в этом мире. Нет в ней никакой беспомощности, и страха тоже нет. С ее внешностью ей не составит большого труда найти себе влиятельного покровителя, а учитывая ее хватку и боевой характер — она сможет использовать такого покровителя целиком по своему усмотрению.

Хотя, может быть мое мнение о ней излишне цинично, и на самом деле она гораздо мягче и слабее, чем показалась мне изначально. Подозреваю, что я сужу о ней несколько предвзято…

Я вспомнил, как мы с ней вчера вновь навестили Ваньку Ботова в гвардейских казармах. Честно говоря, я боялся застать своего раненного друга умирающим, мечущимся в поту и бреду. Да где ж там! Очухался друг мой любезный! Чай из блюдца пьет, да пряники тульские трескает, которые ему Мишка Гогенфельзен притащил. Целый кулек. Помирились они наконец-то. Обнялись, поцеловались троекратно и торжественно поклялись, что отныне никогда друг с другом драться не станут, а если уж обида лютая, подогретая водкой, кого-то из них обуяет, так уж лучше помахать шпагой с кем-нибудь посторонним. Да не насмерть, а так — чтобы пар слегка выпустить.

Завидев Катерину мою, Ванька в ноги к ней так и брякнулся, я даже подхватить его не успел.

— Ангел небесный! — заголосил он. — Спасительница моя! Жизнь за тебя отдам! Позволь ножки твои прелестные поцеловать!

И впрямь полез туфельку ей лобызать. А Катерина, не будь дурой, за волосы его — цап! И вверх потянула, да сильно так, что Ванька даже зубы оскалил от боли. Зато других гвардейцев, что толкались здесь же в казармах, это здорово повеселило.

— Ты куда, собака, под юбку полез⁈ — спросила его Катерина. Да строго так, что даже мне не по себе стало, и я порадовался тихо, что это не я сейчас на Ванькином месте. — Живо в койку, рану чистить будем.

— Да там зажило все! — отмахнулся было Ванька.

Но Катерина пихнула его на койку.

— Это я решать буду, зажило там или нет!

Тут Гришка Орлов, который стоял чуть в отдалении вместе с братом Федором и наблюдал за происходящим, проговорил сдавленно:

— Какая женщина! Федя, ты видел? Какая женщина! Я хочу, чтобы меня тоже до полусмерти ранили, а она бы меня врачевала!

Катерина это услышала и показала на него рукой.

— Эй, как там тебя?.. Гриша! — она звонко щелкнула пальцами. — Неси воду кипяченую и водку.

— Сию минуту, ангел наш! — воскликнул Григорий. — Я мигом!

И полетел за самоваром, не отводя от Катерины восхищенного взгляда. Я даже ревность почувствовал. Ну почему все мужчины смотрят на нее так, словно немедля хотят утащить к себе в опочивальню и использовать ее там себе на усладу? Знаю я эти взгляды. Сам неоднократно так на нее смотрел…

В общем, выходила она Ваньку нашего. Может быть и совпадение это, и он бы и сам очухался, да только пошел по гвардии слух, что Катерина моя лечит получше любого лейб-медика. И слово еще такое странное в обиход ввела: «антисанитария». Это то же самое, когда в казармах грязно, только по-научному, на медицинском языке.

Велела она отыскать штаб-лекаря Петрова и, когда привели его, ни живого ни мертвого, приказала она, чтобы к раненным он отныне подходил только с тщательно вымытыми руками и в чистых одеждах. Если таковой нет, то можно накинуть поверх чистую белую простыню. Раны она велела обрабатывать только кипяченой водой, а вокруг протирать водкой, потому как она имеет целебные свойства. Кстати, мой батюшка всегда это говорил. Только он все больше внутрь ее принимал, но в лечебных целях! Тоже, наверное, медиком мог бы стать, если бы пожелал.

Еще Катерина приказала штаб-лекарю Петрову весь инструмент медицинский держать в кипящей воде не менее четверти часа, прежде чем прикасаться им к открытой ране.

— Вы поняли меня? — строго спросила она, крепко взяв несчастного лекаря за затылок.

Петров с несчастным видом торопливо закивал:

— П-понял.

— Как вас зовут?

— С-семен С-семенович, — заикаясь проговорил тот.

— Семен Семеныч, миленький, — очень проникновенно заговорила Катерина, не отпуская его затылка. — Поверьте мне: повсюду вокруг нас в воздухе витает множество всякой заразы. Как-нибудь я покажу ее вам через увеличительное стекло. По размеру она намного меньше вшей в вашем парике, но если она попадет в рану, та обязательно загниет. И раненный скорее всего умрет, но не потому, что рана была тяжелая, а потому что в нее попала зараза с ваших рук! Я понятно объяснила?

— Очень понятно… ваше высочество! — чуть не плача отозвался штаб-лекарь.

— Он сказал «ваше высочество», — прокатился шепоток среди находящихся в казарме гвардейцев. — Вы слышали? Он сказал «ваше высочество»!

На самом деле несчастный штаб-лекарь понятия не имел, кто перед ним находится, но должно быть чувствовал ее внутреннюю силу, сопротивляться которой возможности не имел. И потому обратился к Катерине так, словно она была великой княгиней.

Возможно, это произошло совершенно случайно, и второй раз такой ошибки он уже не допустил бы. Но этого хватило. И гвардейцы, должно быть, поняли это в самом прямом смысле, и в мгновение ока по полку пролетел слух, что врачевала Ваньку Ботова некая высокопоставленная особа близкая к самому императору.

Разубеждать гвардейцев было бессмысленно. Да и невозможно это было уже сделать, потому как слухи по гвардии разносятся со скоростью пули и моментально становятся неуправляемыми. А где гвардия — там и вся столица! Ведь не в казармах одних обитают лейб-гвардейцы, и не только лишь в императорском дворце. В любом трактире их можно повстречать — жующих, пьющих и вечно ссорящихся. Собственно, примерно так мы с Потемкиным и познакомились. Только он в тот вечер читал дамам стихи собственного сочинения и весьма фривольного содержания. Со всякого рода анатомическими терминами, которые при дамах обычно называть не принято.

В общем, я с некоторой тревогой ожидал момента, когда эти слухи докатятся до императорского дворца. Государь Михаил Алексеевич наверняка заинтересуется, что это за высокопоставленная особа, к которой обращаются не иначе, как «ваше высочество», врачует его личных гвардейцев, да еще указывает штаб-лекарю при этом, как именно это следует делать.

Конечно, пока еще никому не известно, кто такая Катерина Романова, и откуда она взялась. Но зато тут же вспомнят, что она моя дальняя родственница и временно проживает в моем доме. И тогда уже у государя появятся вопросы лично ко мне. И мне следует быть к ним готовым.

Но саму Катерину, похоже, все это нисколько не беспокоит. У меня возникает порой впечатление, что она вообще никогда страха не испытывает. И я напрямую спросил ее, боится ли она чего-нибудь. И услышал странный ответ, сказанный слегка пренебрежительным тоном:

— Один раз я уже сдохла. Ты думаешь, мне страшно будет сделать это во второй раз?

И тут же сменила тему разговора:

— Ты насчет алхимика с Потемкиным еще не говорил? Мне страсть как алхимик нужен! У меня плесень на дынях буйным цветом цветет, хочу попробовать пенициллин из нее извлечь.