— Боится. Пару раз ей довелось наблюдать, как я это делаю, так что теперь дважды повторять не приходится…

Пиайя внимательно всмотрелась в высвеченную безжалостным светом жертву, и заявила:

— Мне кажется, что она до сих пор слишком много о себе думает! Она на меня только что, вообще, как на говно посмотрела! Мне это не нравится! Я хочу вправить ей мозги на место!

— Вправить мозги?

— Ну, или что-нибудь другое…

— Иногда мы пользуем её для смеха разными штучками, — задумчиво почесав затылок, ответила Магда. — Но сейчас у меня с собой ничего нет, я другое шоу планирую…

— А пусть тогда её кто-нибудь оттарабанит! Есть желающие? Вот Су, к примеру! Он такой большой, у него всё большое должно быть…

Пиайя повернулась в сторону Су и вдруг заржала, указывая на него пальцем:

— Да не краснейте вы так! Я же пошутила! На самом деле не такой он и большой…

Она тут же отвернулась, не успев разглядеть ярость в его взгляде, и не чувствуя спиной потоков его ненависти. Су сжал кулаки, но в глазах окружающих это выглядело, как недовольство обращёнными к нему её похабными шуточками.

Клокочущая в нём ярость вот-вот должна была разорвать его голову.

Не слушать! Не быть здесь! Не видеть! Быть в другом месте, в другом времени!

Прошлое…

Но память, словно нарочито издеваясь над ним, из всей его жизни выкатила в голову сцену прощания…

Воспоминание… Анжелика обнимает его, грустная, на глазах слёзы. Он: «Да я же ненадолго… Ты лучше, милая, скажи, что тебе с Мензиса привезти?» … «Хочу синего вомбату!» … «Да что ты, малыш? Ты же знаешь, что их нельзя завозить?» … «Привези! Я буду его сама кормить, я почитала, чем их кормить… Хочу! Хочу! Хочу!» … Девочка топает ногой, словно капризный ребёнок. Он улыбается, понимая, что так она хочет показать ему своё актёрское мастерство, она смеётся, снова бросается к нему обниматься… Вновь отстраняется. Надувает губы. «Не привезёшь вомбату — я себе волосы в синий цвет покрашу! Буду сама, как вомбата!» Хохочет… Но на случай, если папа вдруг воспринял всё всерьёз, уточняет: «Ладно, любого вомбату!»

— А почему вы её ещё не казнили? — его голос хриплый, но не дрожит.

— Мы возвращаем некоторых из наказанных их родственникам, — хмурясь, включается в разговор господин комендант. — Они рассказывают («Кто может, конечно!» — хихикает его жена), что здесь творится, сея ужас среди бунтовщиков. Мы надеемся, что информация дойдет и до её папаши, и он не удержится, попытается отбить её. Но, видимо, со связью у них теперь туговато, хотя, как мы знаем, подполье всё ещё очень активно. Я, вообще-то, слабо верю в эту задумку. Тело «Двадцать Четвертого» не было найдено, но из этого вовсе не следует, что он скрылся. Может быть, его разорвало на части во время штурма. Может быть, его похоронили свои же… А может быть, мы просто ещё не добрались до его трупа — как-никак, в развалинах гниют ещё тысячи мятежников…

— Но всё равно ей предстоит жить ещё долго. Очень долго, — заключает Магда. — Чего-то они должны бояться больше смерти.

— Пойдёмте уже к сцене, — Гюнтер смотрит на часы. — У меня совещание вечером, не хотелось бы опаздывать.

Группа неспешно двинулась вслед за хозяевами, а Су всё стоял, глядя пустым взором на вздёрнутое над «рингом» тело. Нет, невозможно допустить, чтобы такое происходило, она не должна жить так… Но что делать?

Убить её?

Он должен понимать свою ответственность. В другой ситуации он мог бы так поступить, пусть и ценой собственной жизни… Подскочить, свернуть голову ей, затем себе… Или выдернуть у Кеплера из нагрудного кармана стилизованный под дорогую древнюю авторучку стилус, вонзить ей в ухо, протолкнуть в мозг… И опять же — свернуть себе шею?

Если бы дело было только в тех мордоворотах, что стоят с ней рядом… Если бы у них, или у солдат сопровождения было летальное оружие, а не эти дурацкие полицейские парализаторы… Тогда можно было бы выхватить у одного из сопровождающих ствол, застрелить её, а затем застрелиться самому. Но позади него, с разных сторон — ещё четверо. И ещё несколько в отдалении. И ещё по двое на каждом из оставшихся «рингов». Парализаторы у всех — вырубят его гарантированно. Плен, потрошение мозгов… Лику не убить, себя погубит, и ещё сотню соратников. Уже сам факт выявления проникновения даст этим сволочам понять, что сопротивление существует и вне Эребуса… Нельзя, нельзя, нельзя!..

Но что делать? Не может же он просто уйти!..

— Эй, Су, что вы там застыли? — окликнула его Магда. — Самое интересное впереди!

— А ему моя идея понравилась! — хихикнула Пиайя.

…Очередной зал больше напоминал амфитеатр, уступами возвышающийся вокруг арены, ниже зрительного уровня ограждённой стеной, а выше — со стороны зрителей сеткой, а со стороны сцены ещё и витками колючей проволоки. Этакий небольшой стадион, где проводились какие-то очень опасные соревнования, или же бродили хищные животные. На арене было размещено несколько бетонных столов, столбы, пара сложных решетчатых конструкций…

Группа просторно распределилась по трибунам, впрочем, оставшись в пределах одного сектора. Кеплер разместился позади Су, чуть в стороне — видимо, психологически ему было комфортнее возле коллеги, реакция которого на происходящее была хоть сколько-то похожа на его собственную.

Чета коменданта устроилась в изолированной хозяйской ложе на фоне застывших навытяжку часовых. Магда показала гостям взятый ею со столика с напитками большой планшет.

— Это пульт управления всем этим комплексом. Под потолком проходят направляющие, по которым мы можем доставить на сцену любое тело из ангаров. Туда же мы спускаем оружие, когда нужно больше зрелищности.

— Но как они пользуются им без рук? — кто-то не удержался от вопроса.

— Оружие не им. На сцену приглашается кое-кто ещё… — она загадочно оглядела трибуны, выдерживая театральную паузу.

— Так кто же там у вас?

— Бешеные дельты! — торжественно объявила Магда.

— Бешеные дельты… — прошептал Су вслед за хозяйкой вечера.

— Это рабочие, у которых «крышу снесло», — тихо проговорил Кеплер, пригнувшись к нему, услышав в его шёпоте вопрос. — Знаете, коллега, единожды сорвавшиеся на бунт дельты уже не способны к производительной деятельности. И их, вообще-то, положено уничтожать. Они очень, очень опасны…

— Но они же очень опасны? — вторил ему кто-то из делегатов.

— Зато ни с какими дикими зверьми их не сравнить! — ответила Магда. — Это просто какие-то твари, одержимые твари! Мы кое-как ограничиваем их инстинкты активными ошейниками, но всё равно они способны сдерживаться лишь в начале программы. Дальше их всё равно «клинит». Так что тех, кого убивать нельзя, надо подсовывать им только в самом начале программы. И то ненадолго. Ну что, вы хотите посмотреть?

— Ну давайте же уже, не томите!

— А пусть они попыжатся с этой вашей драгоценной жертвой! — попросила Пиайя. — Она на меня с таким презрением смотрела… Хочу глянуть, как её эти ваши психи будут пялить!

— Ты разрешишь? — обратилась Магда к мужу.

— Только если ты будешь очень внимательно следить, чтобы они её не разорвали.

— Хорошо. Буду пульт наготове держать.

Первые пять или шесть тел отправились к арене по направляющим, проходящим в вышине, в стороне от гостей, над покрытым плёнкой участком трибун, ограждённым мутным стеклом.

— Да у вас тут, как на скотобойне, — хихикнула одна из близняшек.

— Разделочный цех! — подтвердила вторая.

— Ну, мы этим и вдохновлялись, — от такой похвалы Магда аж зарделась.

Дождавшись, пока тела опустятся на столы, Магда сняла блок, и из многочисленных нор на сцену полезли какие-то существа. Су сначала показалось, что это огромные обезьяны, и лишь со второго взгляда понятно было, что это люди, заросшие, голые, грязные, скрюченные… Они урчали, угукали, улюлюкали, издавали ещё какие-то звуки — но ничего похожего на человеческую речь. Их было, наверное, несколько десятков, и они расползлись по всей арене, кишели на ней, словно насекомые…