— Наверно, не смогу, — не стал спорить Вагнер, и переключился на другую тему, — у тебя красивая речь. Ты учился говорить, ты читал?

— Учился?.. — теперь во взгляде Джошуа столь же отчётливо читалось изумление. — Я дельта, вообще-то… Какое может быть обучение у дельт? Ты, наверно, имел в виду дрессировку?..

— Вот только не надо передёргивать! У нас учат всех! Да, объём образования может быть соразмерен той должности, где человеку предстоит работать, но в любом случае все у нас должны быть социально адаптированы и… — Вагнер осёкся, осознав, что он вновь невольно подстроился под речь задержанного, и говорит с ним, словно тот, как минимум, бета.

— Знания мои не имеют отношения к образованию, — резюмировал Джошуа. — Думаю, что частично это плоды долгих размышлений, в другой же своей части — пробудившиеся воспоминания прошлых жизней…

…Несмотря на внешнее спокойствие, внутри Вагнер начинал закипать. Этот выглядевший таким смиренным «послушник» чем-то дико его бесил. Чем? Трудно сказать… Что-то в нём было неправильное… Нет, понятно, что в нём было неправильным всё! Но что было самое неправильное?.. Эта его рассудительность, этот фатализм, это умение говорить? Эти его попытки быть праведником? Впрочем, почему только «попытки»? Он же удержался, когда его собратья облепили мёртвую девушку? Даже пытался их остановить…

Может, он асексуал? Глядя на его аскетичную внешность, это вполне можно допустить… Или предпочитает мужчин? Среди дельт это распространено… Вагнер вновь покосился на экран, дёрнув досье задержанного. Да нет, на плановые встречи с женщинами Дэвид-28-BR-Cf ходил вполне охотно… И, кстати, как минимум один из его собратьев тоже не повёлся на аттрактанты Паолы. Что это — праведность?

— Но если ты такой праведный, то почему ты убивал? — в голосе Вагнера всё же проступал обуревавший его гнев. — Убивал! Как минимум Чен был убит именно тобой! Да и меня бы ты грохнул…

— Что поделать, — Джошуа пожал плечами. — Добро должно быть с кулаками…

— Добро??? — уже не пытаясь удержать гнев, переспросил Вагнер. — Это вы-то — добро?.. Шесть уродов на мёртвой девушке — это, по-твоему, добро?.. Да вы хоть сознаёте свои действия? Цели свои вы хоть сознаёте? Какого чёрта вы сюда, вообще, припёрлись? Ради чего?

— Ради справедливости, — спокойно, уверено ответил Джошуа.

— Справедливость?! — взорвался Вагнер. — Справедливость???

Трудно было сказать, что сейчас бесило его больше — ненормальные логические построения послушника или это его спокойствие? Хотелось, чтобы тот снова растерялся, запаниковал, как тогда, когда он жалобно просил совета в гарнитуру… Сейчас-то ему никто не сможет дать подсказку — его гарнитура валяется, раздавленная, в стороне, а выключенный слухатко Берта для надёжности затолкала в железный ящик для инструментов…

— Я хочу, чтобы ты глянул на своё «добро»! На свою «справедливость»! — Вагнер отцепил кольцо наручника от ноги задержанного, и, взяв его за шиворот, поволок в сторону комнаты отдыха.

Распахнув дверь комнатки, он шагнул внутрь, втолкнув послушника перед собой. Сгустившиеся в закрытом помещении запахи шибанули в нос, а феромоны Паолы сконцентрировались так, что, казалось, щипали глаза. Волна жара прокатилась по всему телу Вагнера, да так и не ушла, застряв в кончиках ушей — казалось, они сейчас полыхнут пламенем.

— Это твоя справедливость? — кричал он, кипя от вновь захлестнувших его эмоций. — Это праведность? Это?..

— Мне стыдно за них, — последовал ответ. — Но они были слабы. И ты слаб.

— Слаб? — переспросил Вагнер, делая шаг назад.

Самым страшным было то, что послушник, видимо, был прав — уже не только уши, уже всё лицо Вагнера пылало в огне, его трясло, дикие эмоции захлёстывали его, и, хорошо бы, чтоб это была всего лишь ярость…

— Слаб? — переспросил он внезапно охрипшим горлом. — Что ж, хорошо! Посмотрим, как силён у нас ты, праведник!

Тычком в экран коммуникатора он расцепил кольца наручников на Джошуа. Ещё шаг назад… Он хотел было добавить ещё что-то, но атмосфера в комнате была невыносима, и он выскочил наружу, захлопнув дверь и навалившись на неё всем телом. Навалившись не только для того, чтобы удержать пленника, если тот попытается вырваться следом за ним — ему нужна была опора, чтобы не рухнуть самому. Его дико трясло, словно в лихорадке, мир перед глазами плыл, больные икры бешено пульсировали, по коже под одеждой ползли капли пота, обжигая, словно кислота…

Дохромав до пульта, он обессиленно повалился в кресло, пытаясь отдышаться.

На отражающем состояние Джошуа мониторе бушевал настоящий шторм — то есть всё-таки не так он спокоен, как пытается выглядеть…

Всё ещё немного дрожащей рукой Вагнер потёр горящий лоб. Сейчас, несколько запоздало, на него наваливалось чувство вины — то, что он сделал, было, наверное, всё же довольно мерзко. Он не хотел думать о том, что сейчас происходит в проклятой комнате, но мог удерживаться от этого лишь потому, что не мог думать вообще ни о чём. Хоть он и покинул поражённую зону, ясность мышления не стремилась вернуться к нему, мысли разрушались в трясучке омерзения, гадливости и какого-то иррационального страха.

Поймав взгляд смотревшей на него Берты — скорее удивленный, чем осуждающий, он рявкнул:

— Что? За дверью лучше следи! Никого не выпускать!

«Никого»! Надо же так сказануть! Как будто оттуда ещё кто-то может выйти?..

Что ж, первая разумная мысль...

— Лору наберу, что она мне на это скажет? — пробурчал он, открывая на свободном мониторе окно вызова.

— Проклятье! — если бы Хартманн не остерегался своими действиями порушить престиж Пратта среди его зомбированных приспешников, он бы, наверно, вцепился в этого долбаного мессию, и тряс бы до тех пор, пока не выбил из него всю его грёбаную самовлюбленность. — Ты же говорил, ты говорил, брат Райвен, что ребята справятся!

— Нет, — Пратт нервно дёрнул подбородком. Несмотря на весь страх, который он испытывал перед Хартманном, он всё же решился возразить. — Извини, брат Оскар, но таких слов не было… Я говорил лишь, что они верны Господу, но что они справятся… Нет. Ты же сам уверял, что мы должны нападать лишь всем скопом, и лишь на того противника, который отобьётся от общей массы… А тут мы полезли на врага прямо в его логово…

— На одного человека, на одного! — воскликнул Отто.

— То был не просто человек… — возразил Пратт. — Брат Оскар, не забывай, что это был слуга дьявола, элита вражеских сил! Поверь, я тоже скорблю наравне с тобой! В этой битве мы потеряли цвет нашего воинства…

Отто, не удержавшись, фыркнул. Хорош цвет — вдесятером одного не смогли завалить! Впрочем, «брат Райвен» прав — в первую очередь Хартманну стоит корить самого себя. Это ведь он не смог удержаться от выглядящего столь однозначно верным мероприятия… Он сам же нарушил озвученные им же принципы… Отпустив Пратта, он сделал шаг назад.

— Тяжёлые вести, братья, тяжёлые… — оказавшись на свободе, Виктор заговорил со своей паствой привычным уже проповедческим тоном. — Поспешность и недостаточная крепость нас в вере нашей — лишь они привели нас к такому исходу… Да, мы потеряли нескольких наших братьев — но мы лишь крепче сплотимся, лишь теснее сомкнём наши ряды!

Вполуха слушая его риторику, Отто размышлял. В сущности, самым грустным аспектом этой ситуации была утрата вооружений — автомат, плазморез, один ствол пороховой и один гаусс. Особенно жаль автомат. Второй добыть теперь будет непросто — враг наверняка встревожен, одинокого солдата, должно быть, теперь и не встретишь…

А ведь так хорошо всё начиналось! Они потеряли всего одного человека при уничтожении робота, затем ещё одного (картинку с камер в коридоре он ещё видел). Похоже, прикончили Чена (не явись он так невовремя, победа однозначно была бы за нами — расчёт-то был верный!), а вот дальнейшее неизвестно…