— Берта! — мотнул головой Вагнер, подзывая свою подчинённую. — Надо выпустить этого нашего праведника, а то там, наверно, от Паолы ничего уже и не осталось…

— Как скажете, босс, — кивнула Берта. Голос её был абсолютно нейтральным, но в глазах вновь промелькнуло то странное выражение, что он уже видел недавно, опять шевельнувшее в его душе смутное ощущение вины.

— Не знаю уж, что ты об этом думаешь, но… не знаю. Наверно, я всё же погорячился, — признался Вагнер. — Но, понимаешь, не по себе мне как-то от всего этого…

— Понимаю. Я же тоже туда заглядывала…

— Вот-вот… В общем, я, похоже, немного психанул. Даже не подумал, как буду теперь от Паолы этого хмыря отдирать…

Что с Бертой не так? Она что, жалеет этого сектанта? Да вряд ли — вспомнив, как туго Берта перетянула пленника проволокой, Вагнер тут же отмёл эту мысль. Паолу? Да и Паолу она сама же лично пнула… Почему же она так смотрит? Какой-нибудь расширенный комплекс вины? Или этот взгляд только с его стороны мнится как «странный»? Потом Лору спросим — она всё объяснит…

— Итак, Берта, помнишь, как это опасно? — подойдя к двери комнаты отдыха, он оглянулся на женщину. — Держись в сторонке, желательно — дыши через локоть. Возьми меня за пояс, и, чуть что — сразу тащи из комнатки!

— Да, босс, — Берта снова кивнула. Видимо, и ей непросто давались воспоминания о том, что произошло внутри, она заметно побледнела и, нервно покусывая губы, оглядывалась по сторонам.

Вагнер осторожно приоткрыл дверь, ожидая чего угодно, но только ни того, что открылось его взору.

Джошуа сидел на коленях на полу в глубине комнаты, бледный, как смерть. И ранее уже выглядевшие нездорово тёмными подглазья его сейчас казались совсем чёрными, словно вокруг глаз дельты расплылись огромные синяки. Волосы всклокочены, что немного не вязалось с его неожиданно спокойным видом.

В разгромленном, заляпанном кровью помещении было наведено некое подобие порядка. Надо же! Получается, вместо того, чтобы предаваться пороку, сектант решил прибраться? Трупы его сообщников, на которые он, кстати говоря, натянул штаны, лежали теперь во вполне пристойных позах в одном углу комнаты, тело Паолы, накрытое одеялом — в другом, дальнем.

Ну хоть на том спасибо. А то это непотребство с ума сводило…

Впрочем, и сейчас сводит, сообразил Вагнер, ощутив, как мутнеет его сознание от сгустившихся в помещении миазмов. Поманив Джошуа «на выход», он попятился назад.

— Берта, проводите, пожалуйста, арестованного до туалета, — сказал он, посмотрев на заляпанные кровью, хоть и явно старательно обтёртые, руки пленника.

Кстати, о руках… Взявшись за коммуникатор, Вагнер активировал кольца наручников пленника. Спереди и не на полную мощность — кое-как шевелить руками можно, но быстрые движения противопоказаны. Помыться можно, а вот схватиться за оружие — вряд ли.

Сам же он поковылял к столу, за которым проводил допрос. Что там датчики нам расскажут?..

…Через несколько минут Берта привела приведшего себя в порядок, умытого и даже причесавшегося послушника. Дождалась, пока Вагнер не перемкнёт его наручники за спину, помогла прицепить ногу арестанта к столу и удалилась в сторонку, чтобы наблюдать за ними, не мешая.

— Ну что? — спросил Вагнер, не представляя, о чём он будет общаться с перевернувшим его ожидания пленником.

— Плоть слаба, игемон, — ответил тот. — Но дух парит над плотью…

Вид послушника не давал сомневаться ни в одном из его тезисов — менее чем за час облик его преобразился от аскета до мученика. За недолгое время, проведённое в компании мертвецов, Джошуа словно постарел ещё на десяток лет.

— Я благодарю тебя, игемон, — добавил сектант.

— За что?

— За искушение.

— Искушение? — Вагнер удивлённо приподнял бровь. — Это как?

— Я всегда мечтал об искушении, хотел проверить, как крепка моя вера, — признался послушник. — Искушение, какое было у Отца нашего… Но какие могут быть искушения у раба? Да, в сущности, никаких…

— Ну… А «не твори зла»? Чем тебе не искушение?

— Нет... Легко не творить зла, если ты не хочешь этого делать. Если у тебя нет соблазнов, и в твоей жизни просто нет места ничему подобному… — Джошуа задумался. — Нет… Но сейчас… Ты дал мне шанс по-настоящему пасть — соблазн, равного которому я не испытывал в жизни! Будь она жива — всё было бы просто. Ведь это естественные страсти? Но она мертва — и это уже против законов жизни. Господь не одобряет такого! Но вот… вот почему-то она… она была так притягательна, так… Я сходил с ума! Вожделел! Очень, очень долго, этому не было конца… Но вдруг я сознал, что я сильнее желания, сильнее вожделения, что похоть для меня ничто!..

Джошуа замолчал, погрузившись в свои странные думы. Вагнер видел подтверждение его словам на экране, где отображалась запись истории эмоций сектанта — первоначальный бешеный шквал, подавленный до сильного, но уже не зашкаливающего волнения, а затем — умиротворение…

— Теперь я должен пройти через боль, — заявил послушник. — Когда ты уже приступишь к пыткам, игемон?

— Да ты грёбаный псих! — не удержался Вагнер. — Может, ты и поверил в свои сумасшедшие идеи до такой степени, что подчинил им свою физиологию, но не рассчитывай, что на весь этот бред поведусь я!

Фыркнув, он отвернулся. Но под маской внешнего пренебрежения в его душе бушевала целая буря, и, наверное, перенеси он датчики с этого доморощенного философа на себя, на экране отобразились бы страсти, немногим уступавшие наблюдаемым.

Что происходит? Откуда этот неграмотный дефектный дельта берет такие слова, откуда он черпает силы? Неужели Лора права? Неужели прав послушник?

— Ты тут говорил о справедливости, — напомнил он. — Побывав… там — ощутил ли ты свою справедливость? Вдохнул дух свободы?.. Всё ещё ищешь справедливости в бунте?

Пленник промолчал, и Вагнер продолжил:

— Я изучал историю восстаний дельт. Их было довольно немало, но все они шли по схожему сценарию — тому, который мы с тобой видели в этой комнатке. Разгул, насилие, бешенство — такова она, ваша свобода!

— Бывает «свобода от…» и «свобода для…», — отозвался Джошуа. — И понять, какой из них ты последуешь, ты сможешь, лишь встав перед этим выбором. Лишённый цели, человек, не обязательно дельта, лишается и человеческого облика. Он мечется, пытаясь заполнить свою внутреннюю пустоту. Но не может — ведь та пустота бесконечна… Думаете, вы лучше? Те из вас, что пусты внутри, в тысячу раз страшнее любого из тех убитых тобой бедолаг, виновных лишь в том, что они не совладали с собственными страстями…

— Где же она, ваша цель? Почему же тогда все ваши бунты кончаются одинаково?

— Вы сами лишили нас целей, штампуя нас как тупых рабов. Многие поколения, низведённые вами до состояния жвачных животных, из жизни в жизнь кочуют лишь через примитивное тупое существование, лишённые пищи для ума, лишённые пищи для высоких устремлений… Деградация душ — вот следствие такой политики! А к чему это приводит?.. Душа, отупевшая от десятка воплощений в рабе, воплотившись в теле хозяина, останется рабом! Вот только хозяином его оказываются не другие люди, а собственные же низменные желания. Через механизм переселения душ ваша политика отупления рабского большинства ведёт к деградации элит…

Вы извратили этот мир, и жизнь, дающаяся нам ради того, чтобы мы прошли часть Пути, преодолели сложности, преодолели себя, превращается в бесполезную бездумную рутину… Пустые души, живущие пустые жизни… Стремления их примитивны, ничтожны… Я осознал это, когда безумие вожделения взломало во мне барьеры, сдерживающие мою силу… Да, не черпни я силы прошлых жизней — покатился бы по пути остальных…

— Достаточно! — Вагнер поднялся. — Хватит с меня безумия!.. Знаешь, думаю, Лора найдет, о чём с тобой поговорить. Вот её этим и грузи…

Уверенно двигаясь в почти полной темноте, Отто Хартманн бесшумно проскользнул в узкую щель «норы параноика», и тихонько, не откидывая полога, шмыгнул вовнутрь. По контрасту с мраком технических отсеков, слабо освещённая «нора» казалась островком уюта среди наводящих агорафобию гулких пространств. Ибарра-2 устало дремал, привалясь к стене — ну да, после пережитых потрясений сон явно пойдёт парню на пользу.