— Ступай отсюда, нечисть, — говорил он почти добродушно.

И бормотал вполголоса:

Металл драгоценный

Из дальнего края,

Под молота громы

Мысль злая растает

Очищен от гнева,

Явись из горнила

Защитником слабых,

Опорой невинных.

Звенел молот.

Через пару дней Ириней забирал меч.

Кузнец вынес его на свет, во двор, положил на лавку. Грозное оружие, прекрасное в своей простоте. Лёгкое, прочное. Причудливый узор на лезвии. Пара зелёных камней на рукояти. Широкий дол[16] почти по всей длине клинка.

Ириней взял меч в руку, повертел так и этак. Взмахнул несколько раз. Со свистом рассёк воздух.

— Совершенство.

— Я оставил одно отдельное звено, — буркнул кузнец. — На шею повесит, амулет будет. Я прокалил его в горне, если там зло было — ушло оно.

Ириней взглянул на него с удивлением. Потом широко улыбнулся.

— Отличная мысль, кузнец. Как же я сам не догадался? Не могу передать, как я тебе благодарен.

Тот махнул рукой, достал трубку. Произнёс добродушно:

— Ладно, я парня знаю с детства. И потом, у меня тоже есть сын. Я понимаю.

Ириней озадаченно сдвинул брови. Опустил меч.

— О чём ты?

Кузнец не спеша набивал трубку.

— Волнуешься ты, вижу. Как сын ведь он тебе. Ты ж его вырастил.

Ириней отозвался не сразу. Ещё раз взглянул на меч, сунул за пояс. Медленно сказал:

— Может, ты и прав. Не думал об этом.

— Ну подумай на досуге, чародей. За работу денег не возьму. За камни на рукояти можешь дать пару монет.

Он и правда об этом не думал. Но слова кузнеца сломали в душе какую-то плотину, и накатила такая тоска, какой он давно не испытывал. Каково-то будет без мальчишки? Привык к нему за много лет. И дорога… всё может случиться в дороге.

Может, зря он его отправил?

У колодца Ириней столкнулся с бабушкой Марой.

— Здравствуй. Получилось? — деловито осведомилась она.

— Что получилось? — переспросил он непонимающе, погружённый в свои мысли.

— То, что кузнец делал.

— Откуда ты знаешь?

— Так он заходил ко мне, кузнец. Спрашивал совета, как защититься от колдовского морока, пока ковать будет. Сплела я ему нужные слова. За слова разум всегда может держаться.

— И после этого меня в этой деревне обзывают чародеем, — проворчал Ириней, вытаскивая меч. Показал оружие бабушке Маре на вытянутых руках.

— Хорош. — Она с интересом, внимательно, осмотрела меч. — Не понимаю я, конечно, где уж мне, но, наверно, хорош. И всё же скажи мне, Ириней…

— Что?

— Почему отправляешь его одного? Почему не едешь с мальчиком?

Он хотел ответить односложно, но зачем-то всё-таки пояснил:

— Так нужно. Кто-то должен быть здесь, а кто-то — там. В определённый день, в определённое время.

— А-а…

Бабушка Мара понимающе покивала.

— Спросишь, почему не еду сам, а посылаю его? — хмуро сказал он.

Она улыбнулась. В уголках рта нарисовались морщинки, похожие на маленькие лучики, и лицо её словно осветилось. Отблеск этого света упал на него, и он облегчённо выдохнул, вдруг уверившись, что поступает правильно.

— Это ясно, — без тени сомнения ответила бабушка Мара. — Конечно, он хочет ехать. Пора повидать мир.

И первый бешеный скачок

Мне страшной смертию грозил…

Но я его предупредил.

М.Ю. Лермонтов, “Мцыри”.

Ожерелье

Первой остановкой на пути Касьяна в столицу было Ожерелье. Ожерелье — большое, по сравнению с Синью, поселение, окружённое множеством небольших прозрачных озёр в каменистых белых ложах. Отсюда и пошло название.

С холмов эти озёра выглядели как капли жидкого серебра.

Из одного из этих озёр вытекала неприметным ручейком Искрень, которая вливалась потом, далеко отсюда, в Талу, собиравшую воды множества рек и речушек Трилады и разливавшуюся у Изберилла в могучий поток, неустанно стремившийся далее, к скалистым берегам Талаяма.

В Ожерелье проводили ярмарки, здесь бывало в эти дни многолюдно и весело, приезжали люди издалека, купцы, воины, странствующие музыканты, ремесленники из окрестных деревень, шумели, торговались. Касьян бывал здесь раньше только в такое время и сейчас удивился затишью. Всё спокойно, почти как в Сини, только дома побогаче.

Пришёл он сюда к вечеру, обосновался на постоялом дворе. То ли из-за безлюдья, то ли из интереса к его мечу и положению — с виду не землепашец, не ремесленник, не воин, а кто тогда? — ему выделили за гроши целую комнату. Касьян пристроил вещи — один маленький мешок — и спустился вниз перекусить.

Вошёл, поздоровался, скромно сел в углу. Попросил, что можно быстрее подать. Хозяин сразу метнул на стол кружку медового хмельного напитка, непонятно откуда извлечённую, в кармане, что ли держал её? И поинтересовался:

— Рыба пойдёт? Окуньки в сметане?

— Да, пожалуйста.

Из-за обилия озёр в Ожерелье всегда была пропасть рыбы.

Хозяин скрылся.

Касьян отхлебнул из кружки. Медовуха была сладкая, пенистая. Вытер губы тыльной стороной ладони.

Он чувствовал на себе взгляды. Новое лицо. Наверняка сейчас кто-то обратится.

Так и вышло.

— Приветствуем, путник, — окликнул его человек из-за стола напротив. — Я — мельник из Каримы. А ты откуда?

Он был крупный, рыжеволосый, в сером кафтане, с добродушным лицом. Рядом сидела его жена, дородная, с белоснежной кожей, в тёмно-зелёном дорожном платье, украшенном вышивкой.

— Я из Сини, — ответил Касьян.

— Из Си-и-ни, — протянул мельник. На лице его жены столь явно отразилось разочарование, что Касьяну стало смешно. — Тогда новостей ты, наверно, не знаешь.

— Не знаю, — согласился Касьян. — А какие новости?

Мельник захохотал.

— Так вот у тебя хотели спросить. Думали, ты издалека откуда-то. Выглядишь ты не по-здешнему.

Он смеялся так заразительно, что сразу расположил к себе. Касьян улыбнулся.

— Погоди, — сказал мельник, отсмеявшись, — а кто ж ты там будешь? Я в Сини многих знаю.

Касьян замялся, соображая, как лучше объяснить.

— Я не из самой Сини. Я ученик человека одного, который там у гор живёт.

Мельник потёр рукой подбородок.

— Вспоминаю, говорили… Есть там такой. Колдовством промышляет, но не плохим, вроде…

— Да. — Касьян не стал спорить.

На полное живое лицо мельничихи вернулся интерес.

— Мальчик, а ты тоже колдун? Зачем тебе тогда меч?

“Меч никакому колдуну не помешает”, - подумал про себя Касьян, много чего узнавший от Иринея. Но ответил просто:

— Нет, к чародейству я не склонен. В камнях разбираюсь, в травах.

В камнях он и впрямь кое-что соображал, а в травах, честно говоря, разбирался слабо. Но его собеседнице пояснение понравилось.

— Ну и правильно, чародейство — тёмное дело! — убеждённо воскликнула она. — Вот травы — это хорошо. А ты куда направляешься?

— Далеко, к столице. Учитель послал.

Мельник восхищённо, с уважением присвистнул.

— Зачем же он тебя послал туда, в этакую даль? — сочувственно охнула мельничиха.

Цель путешествия Касьяна не была тайной, но он подумал, что вряд ли имеет смысл в подробностях объяснять этим добрым людям замысел Иринея. Он и сам-то порой терял его нить.

— Письмо везу.

Про царский двор он тоже решил не упоминать, зачем людей будоражить?

Тут как раз кстати появился хозяин, поставил на стол окуньков. Касьян быстро поинтересовался, какой клёв на озёрах и перевёл разговор от себя.

Впрочем, вскоре присутствующие обсудили ловлю окуньков, карасей, сазанов, налимов, щук, перешли на охоту — на оленей и газелей, потом на добычу пушнины, а потом и на крупного хищника. Тут опять вспомнили про Касьяна.