Поднявшись на ноги, Нефер подошел к Минтаке и помог ей встать, действуя так бережно, будто она была сделана из тончайшего хурритского стекла.

Служанки увели царевну – перемазанную илом, со спутанными волосами, липкими плетями ниспадающими на лицо и плечи, – на поиски ближайшего озерца чистой воды за пологом тростника. Когда некоторое время спустя она вернулась, на ее коже не осталось ни малейшего следа грязи. Рабыни захватили с собой смену одежды, поэтому Минтака предстала в расшитом шелковом переднике, украшенном жемчугами, на руках позвякивали золотые браслеты, а на шее висело ожерелье из бирюзы и цветного стекла. Волосы, хотя и влажные, были аккуратно расчесаны и заплетены.

Нефер поспешил ей навстречу и проводил к исполинскому колбасному дереву, в тени раскидистых ветвей которого был накрыт завтрак. Поначалу юная пара держалась смущенно и сдержанно, все еще потрясенная недавно сделанным сообща открытием, но вскоре природная бойкость возобладала, и они присоединились к общей болтовне. Но взгляды их почти не разлучались, а каждое произнесенное слово предназначалось только друг другу.

Минтака обожала загадки и вызвала царя на соревнование. Для Нефера дело осложнялось тем, что подсказки она давала на гиксосском языке.

– У меня один глаз и острый нос. Я пронзаю жертву насквозь и обратно, но крови не проливаю. Кто я?

– Ну, это просто! – Нефер ликующе рассмеялся. – Ты – швейная игла.

Минтака вскинула руки, признавая поражение.

– Исполняй желание! – загалдели рабыни. – Фараон ответил верно, пусть загадывает желание.

– Спой песню, – потребовал юноша. – Только не про мартышку – на сегодня мы про нее уже наслушались.

– Я исполню для тебя «Песнь Нила», – согласилась царевна.

Когда она закончила эту песню, Нефер сразу потребовал другую.

– Только если вы поможете мне, ваше величество, – сказала девушка.

Фараон обладал звонким тенором, но иногда не попадал в ноты, и тогда Минтака покрывала его ошибку, и с ее помощью он пел гораздо лучше, чем самостоятельно.

Разумеется, Нефер захватил на пикник доску и камешки для бао. Таита приучил его к этой игре, и мальчик знал в ней толк. Устав петь, он предложил Минтаке сыграть в бао.

– Тебе придется быть снисходительным ко мне, я ведь новичок, – предупредила фараона девушка, когда они садились за доску.

Бао была игра египетская, и на этот раз Нефер рассчитывал легко взять верх.

– Не переживай, я тебя научу, – подбодрил он ее.

Таита усмехнулся, потому как за время пребывания во дворце в Бубастисе, пока они ухаживали за младшим братом Минтаки, им довелось провести несколько часов за игрой в бао. После восемнадцати ходов ее красные камни завладели западной крепостью и угрожали фараонову центру.

– Я правильно ходила? – робко спросила царевна.

Нефера спас окрик со стороны берега. Подняв глаза, он увидел галеру под флагом регента, быстро идущую по проливу.

– Какая жалость! Как раз когда игра начала становиться увлекательной! – воскликнул юноша и начал торопливо убирать доску.

– А нам нельзя от них спрятаться? – спросила Минтака.

Нефер покачал головой:

– Нас уже заметили.

Этого явления он ожидал все утро. Рано или поздно регент должен был услышать о его самовольной вылазке и послать Асмора вернуть беглого подопечного.

Галера уткнулась носом в берег у того места, где был устроен завтрак. Асмор спрыгнул на сушу и подошел к фараону:

– Регент очень недоволен твоей отлучкой. И просит тебя немедленно вернуться в храм, где твоего внимания ожидают важные государственные дела.

– А я очень недоволен твоими дурными манерами, вельможа Асмор, – ответил Нефер, пытаясь хотя бы отчасти возместить урон своей гордости. – Я не какой-нибудь конюх или слуга, чтобы ко мне обращались в таком тоне. Ты также не выказал должного уважения царевне Минтаке.

Но бесполезно было скрывать, что с ним обращаются как с ребенком. Тем не менее юноша старался поддержать свое достоинство и пригласил Минтаку плыть домой в его лодке, оставив служанок на другом суденышке. Таита удалился на нос, чтобы эти двое могли наконец поговорить наедине. Не вполне уверенный, чего ожидать от девушки, Нефер изумился, когда вместо светских любезностей царевна с ходу принялась обсуждать надежды на успех мирных переговоров.

Положение дел она себе представляла хорошо и судила о нем уверенно, чем немало впечатлила его.

– Если бы нам, женщинам, позволили править этим миром, то этой дурацкой войны никогда бы не случилось, – подытожила Минтака.

Нефер, разумеется, не мог с этим согласиться. Они оживленно спорили всю дорогу до храма. Путешествие показалось молодому фараону чересчур коротким, и когда они сходили на пристань, он взял царевну за руку:

– Я хотел бы снова увидеться с тобой.

– Я тоже хотела бы этого, – ответила девушка, не убирая руки.

– Скоро, – продолжал Нефер.

– Очень скоро.

Она улыбнулась и тихонько высвободила ладонь. Глядя, как Минтака удаляется в сторону храма, Нефер чувствовал себя так, будто потерял что-то важное.

– Мой господин, ты ведь участвовал в обряде лабиринтов Амона-Ра, – сказал Таита. – Тебе известно о тяжком бремени, возложенном на меня богами. Ты знаешь, что я не посмею ослушаться их воли, а потому никогда не пойду наперекор твоим выгодам. У меня имелся веский довод поспособствовать мальчику в этой в конечном счете совершенно безобидной выходке.

Успокоить Наджу оказалось не так просто. Его до сих пор бесило, что Нефер ускользнул от Асмора и провел утро на болотах в обществе гиксосской царевны.

– Как могу я тебе верить, если ты помогал Неферу? Ну уж нет! Эта глупая затея – твоих рук дело.

– Господин, ты должен понять, что ради успеха нашего предприятия я должен пользоваться полным доверием молодого фараона. Если будет казаться, что я пренебрегаю твоими приказами и властью, мальчик убедится в моей прежней преданности ему. Это поможет мне исполнить сложную задачу, возложенную на меня лабиринтами.

Таита ловко отводил все обвинения регента, пока тот не перестал злиться и только буркнул недовольно:

– Такого не должно повториться, маг. Разумеется, я верю в твою преданность – воистину ты был бы дураком, если бы нарушил прямо высказанную волю богов. И тем не менее отныне и впредь Нефер не должен покидать своих покоев иначе как в сопровождении Асмора и надежной охраны. Я не могу допустить, чтобы он исчез.

– Как продвигаются переговоры с Пастушьим царем? Могу ли я чем-нибудь помочь тебе достичь успеха в этом деле? – Таита ловко пустил собак по другому следу, и Наджа поддался на уловку.

– Апепи нездоровится. Этим утром у него случился приступ кашля столь сильного, что у него пошла горлом кровь и ему пришлось уйти с переговоров. Но не будучи в силах участвовать в них сам, он не позволяет никому его замещать, даже вельможе Троку, хотя обычно доверяет ему во всем. Только богам известно, через какое время этот здоровенный медведь сможет продолжить обсуждение. Его болезнь может задержать нас на многие дни, а то и на недели.

– А что за хворь у Апепи? – поинтересовался Таита.

– Не знаю… – Наджа не договорил, осененный идеей. – Ну как я раньше об этом не подумал? С твоими-то способностями ты легко сумеешь его исцелить. Ступай к нему немедленно, маг, и постарайся хорошенько.

Приближаясь к царским покоям, Таита еще во дворе услышал голос Апепи – будто рык угодившего в ловушку черногривого льва. Когда евнух вошел в палаты, рев сделался еще громче. В дверях Таиту едва не сбили с ног трое жрецов Осириса, в ужасе убегающих от царя. В косяк двери врезался тяжелый бронзовый светильник. Его метнул через всю комнату повелитель гиксосов, который сидел голый на кипе шкур и скомканных простыней в середине покоя.

– Где ты пропадал, Чародей? – взревел он, едва завидев Таиту. – Я послал Трока за тобой еще до рассвета, чтобы ты спас меня от этих проклятых жрецов с их вонючими ядами и раскаленными щипцами. Почему ты появляешься только к полудню?