Под конец тирады тон Фарвила снова стал насмешливым и издевательским. Лорин ничего не сказала в ответ, только сцепила зубы, стараясь сохранить видимость дипломатичности.

— Умная девочка, — снисходительно похвалил Фарвил, — так что постарайся, чтобы этот щенок выжил. Это в твоих же интересах. И советую поторопиться.

Лорин одарила Фарвила испепеляющим взглядом, но снова промолчала. Поколебавшись несколько секунд, она вытащила из кармана плаща шприц и, подойдя к Алексу, резко всадила его под лопатку. Тот вскрикнул и окончательно завалился на землю, ощущая, как неизвестный препарат растекается по организму, притупляя жжение и одновременно затягивая в мутные воды сна.

— Мы с тобой ещё поговорим, — услышал он голос Лорин за секунду до того, как покинуть реальный мир и отправиться в путешествие по царству сновидений.

Голос напоминал шипение змеи.

«День прошёл, а ты всё ещё жив!» — корявая надпись маркером, сделанная на потёртых обоях кем-то из предыдущих квартирантов, как нельзя лучше отражала мысли Марины. Очередной день Егор провёл в беспамятстве, но, по крайней мере, он был жив и даже шёл на поправку — дышал всё ровнее и периодически что-то бормотал. Марина сидела на табурете рядом и, смачивая в прохладной воде полотенце, аккуратно вытирала пот со лба.

Бинты, которыми охотники перевязали раненого товарища, пропитались бурыми пятнами, но они хотя бы подсохли после двойной порции льда. Марина периодически смотрела, не откроется ли кровотечение, не начнёт ли кожа вновь оплавляться и расползаться розовыми дорожками из-под перевязки. Медленно и осторожно женщина поила Егора маленькими порциями воды, поддерживая голову, как ребёнку.

Она долго размышляла, взвешивала все «за» и «против», после чего с тревогой и страхом решилась-таки набрать мужа. Алексей долго не отвечал, а когда сигнал всё же прошёл, она вдруг услышала в трубке чужой грубый голос: «Он занят».

Эта фраза повисла в воздухе, и внутренности Марины скрутило так, словно это у неё, а не у Егора совсем недавно зияла дыра в солнечном сплетении.

Негнущиеся пальцы снова поставили на дозвон, но дальше из динамика слышался лишь приторно-вежливый механический голос: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Марина не выдержала, села на пол и разревелась. Напряжение и беспокойство, всё это время копившиеся в ней, нашли выход одним из самых простых и действенных способов, известных человечеству с начала времён. Полчаса рыданий ей хватило, чтобы прийти в себя и понять, насколько сильно она вымоталась.

Кое-как устроившись на раскладушке, Марина укрылась тонким, но удивительно тёплым одеялом, и провалилась в глубокий сон.

*****

Пробуждение оказалось не из приятных. Первое, что увидел Алекс, открыв глаза, была белая ткань простыни. В тот же миг он понял, что находится дома. Запах. Ему подсказал это знакомый запах собственной квартиры, который он не спутал бы ни с чем другим.

Горло саднило. В нём было сухо, как в Калахаре, и колко, словно он проглотил здоровенный кактус. Даже одна мысль о движении отзывалась во всём теле болью. Кое-как поднявшись, Алекс спустил ноги на пол и осмотрелся.

Спал он, как оказалось, в одежде: грязной и мокрой, что подтверждало реальность ночных приключений. Ещё одним доказательством послужила кружка на журнальном столике около кровати, наполненная тёмной бордовой жидкостью.

Позабыв о боли, Алекс схватил её и осушил в два глотка. Кровь была холодной, вязкой и невкусной, но сил она придала больше, чем это мог бы сделать лучший энергетический напиток.

Ермолов поставил кружку обратно на столик, отмечая, что боль заметно притупилась, хотя и не пропала окончательно. Голова периодически начинала кружиться. Взгляд медленно фокусировался, выхватив ещё один инородный предмет обстановки — на журнальном столике рядом с опорожнённой кружкой лежала газета.

Печатную прессу ни Алексей, ни его супруга не читали никогда. Чтобы узнать новости, они использовали вездесущее око интернета, совсем уж на крайний случай оставался телевизор. Кроссворды разгадывать Ермоловы тоже не любили, а зачем ещё нужен анахронизм в виде газеты, Алекс решительно не понимал.

От бумаги пахло свежей типографской краской. Одна статья была жирно обведена красной ручкой, а по диагонали размашистым почерком, неаккуратно, словно автор злился и спешил, красовалась надпись: «Идиот!».

— Лорин, — скрипнув зубами, прошептал Алекс и притянул к себе газету, раскрытую на статье с броским заголовком: «Кровавая расправа в музее».

«… неизвестный доброжелатель сообщил правоохранительным органам о подозрительном шуме и звуках борьбы в Архивном хранилище районного музея. Прибывший по сигналу неравнодушного гражданина наряд милиции обнаружил на втором этаже здания обескровленное тело женщины.

Погибшей оказалась Горчакова Любовь Павловна 1956 года рождения, которая занимала пост директора музейного хранилища. Как нам сообщили соседи погибшей, Любовь Павловна достаточно часто ночевала на работе. По всей видимости, и этой роковой для неё ночью женщина решила остаться в музее.

Представитель правоохранительных органов майор Королёв Д.И. сообщил в интервью нашему корреспонденту об отсутствии следов взлома, из чего следует предположение, что гражданка Горчакова сама впустила злоумышленника в здание. Что произошло между ней и убийцей — неизвестно, но в результате этой встречи гражданка Горчакова получила несколько колотых ран в область шеи и скончалась от потери крови.

По данному факту возбуждено уголовное дело по статье 105 УК РФ «убийство». В настоящее время проводятся оперативно-следственные мероприятия».

Пробежав глазами строчки статьи, Ермолов в сердцах скомкал газету и зашвырнул её в угол. «Проклятье, — мысленно выругался он. — Выходит… Чёрт, выходит я действительно её… убил».

Алекс со всей силы сжал кулак и ударил им о журнальный столик, вложив в этот удар всё сожаление, всю ненависть к себе и всю накопившуюся злость — на Лорин, на какое-то совершенно дурацкое стечение обстоятельств, которое сделало его чудовищем, на весь мир. Раздался сухой хруст, и на столешнице появилась заметная трещина.

«Что же теперь… Как же дальше?»

Мысли путались. На лице Ермолова отразились переплетённые в тугой узел эмоции: гнев, отчаяние, ярость, боль, ужас от содеянного.

«Я — преступник. Убийца. Монстр».

В памяти всплыл образ Любови Павловны — её лучистые мудрые глаза, решительно вздёрнутый подбородок, светлая улыбка.

«А ведь она была настоящим человеком, каких мало, — с тоской подумал Алекс. — Пыталась помочь, когда меня перекорёжило. Даже когда поняла, что я — вор и пришёл за Фарном».

Внутри что-то щемяще заныло. Остатки души?

Ермолов откинулся на кровать и вдруг почувствовал прикосновение чего-то холодного к спине. От неожиданности он подскочил и болезненно поморщился. «Что-то холодное» оказалось большим металлическим медальоном на тонкой цепочке. Спереди на нём было выгравировано занятное изображение: в центре располагался шар, в который била разветвлённая молния. По кругу шла надпись «ORDO IRRATA», а в самом-самом низу, под шаром, стояла римская цифра «одиннадцать».

Алекс осмотрел медальон со всех сторон, но больше ничего интересного не нашёл. Чуть помедлив, он убрал его под рубашку, и тут же взгляд снова упал на злосчастный журнальный столик. Только теперь Ермолов заметил на нём ещё кое-что — белый продолговатый конверт.

Внутри лежал сложенный вдвое листок с надписью от руки: «Знак не вздумай снимать. Считай это главным документом в твоей жизни. Не забудь вознести хвалу Фарвилу — если бы не он, ты бы сдох в лесу. Сегодня в одиннадцать вечера будь в клубе «Спектр».

«Да может, лучше бы сдох, — мрачно подумал Ермолов. — Всё равно теперь непонятно, как жить… со всем этим».

Перечитав записку ещё раз, Алекс вгляделся в ровные строки, написанные аккуратным убористым почерком. Даже не сравнивая с надписью на газете, можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что автором записки был совсем другой человек. Вернее, не человек.