Он коротко выдохнул и потянул на себя стеклянную дверцу, но она оказалась запертой.

— Значит, вы не преследуете никаких корыстных целей?

«Расхититель музеев» подскочил на месте и мысленно выругался. Голос, раздавшийся в музейной тишине, был подобен выстрелу в ночи. Холодный пот выступил на лбу, волосы встали дыбом, а обернувшись, Алекс едва сумел заговорить.

— Вы… Чтт-то вы здесь д-делаете? — запинаясь, выдавил он, рассматривая стоящую в дверях женщину.

Одета Любовь Павловна была в уютный домашний халат и клетчатые тапочки с бубонами. Видимо, сотрудница музея периодически оставалась на ночь на работе. От неё исходил резкий запах мятной зубной пасты, смешанный с ароматом крепкого чёрного чая и неприятным амбре стареющего тела — угасания, но ещё не упадка. Алекс даже не успел поразиться настолько обострившемуся обонянию. Он стоял напротив шкафа и растерянно переводил взгляд с сотрудницы музея на Фарн и обратно.

— Это я вас, Алексей, должна спросить, что вы здесь делаете, — холодно ответила женщина, не выказывая ни малейшей доли страха. — Вы что, проследили за мной и решили выкрасть реликвию? Я сразу поняла, что никакой вы не журналист — те уже три месяца назад обмусолили новость и исчезли. Вы на кого-то работаете, так? И сколько вам предложили за Фарн? Такому непрофессионалу лично я бы не заплатила и копейки!

В голосе женщины слышались нотки металла, и Алекс понял, что она ни на грамм не боится. Ей было не страшно умирать. Вот абсолютно. А всё потому, что и терять-то в жизни особо нечего.

Он пристально посмотрел на женщину, и перед ним внезапно промелькнула вся её жизнь. Родилась Любовь в великой стране, воспитывалась и была патриоткой — из тех, что не на словах, а на деле. Окончила школу с медалью, поступила в МГУ на исторический, была комсомолкой с горящим взглядом, с успехом отучилась в университете и попала по распределению в Липецк, да так в нём и осталась. Особых успехов в карьере не достигла, хотя в своей узкоспециализированной сфере и считалась одной из лучших в Черноземье. Она отдавала работе львиную долю времени, а потому и с личной жизнью не сложилось. Не было ни мужа, ни детей, а лишь квартира в общежитии, куда и возвращаться-то не хотелось. Родители давно умерли, а близкими друзьями она так и не обросла, потому как привыкла сохранять с людьми дистанцию…

— Язык проглотили?

— Любовь Павловна я… — Алекс снова запнулся, соображая, как бы объяснить этой женщине, чтобы она поняла: он делает это вынужденно, не по своей воле. — Я попал в очень плохую ситуацию, мне надо отдать этого Фарна, иначе я умру.

— Что вы говорите… — Хладнокровию немолодой женщины можно было позавидовать.

— Я вам не вру, — с жаром проговорил Алекс, — всё действительно так. Если я не принесу эту вещь, то очень скоро умру, у меня нет выбора, поэтому прошу вас…

Он не смог договорить, поскольку в этот момент мир перед его глазами повело в сторону. Чтобы не упасть, он уцепился за ручку дверцы шкафа и с ужасом обнаружил, что она оторвалась, оставшись в его руке. Ермолов отбросил от себя ручку и, чуть пошатываясь, шагнул к стене и привалился к ней спиной.

— Что с вами? — Голос Любови Павловны донёсся до него, словно откуда-то из-под воды.

Рот его наполнился слюной, внутренности и горло нещадно жгло. Алекс сплюнул, но слюна оказалась неожиданно густой и склизкой — она заляпала рубашку, повисла на губах и подбородке противными сосульками.

— Алексей, что с вами? — сотрудница музея подошла к нему вплотную и, пытаясь как-то помочь, дотронулась до плеча. — Вам плохо?

Что было дальше, Ермолов впоследствии вспомнил не сразу. Инстинктивная животная ярость заволокла разум. Раздался звон бьющегося стекла. Дверца шкафа веером осколков рассыпалось по линялому ковру.

Абсолютно не контролируя себя, Алекс обернулся к женщине, раскрыл рот и впился заострившимися клыками в обнажённую шею.

*****

Очнулся Ермолов в каком-то лесопарке. Он брёл меж вековых сосен — насквозь промокший, в заляпанной красно-бурыми пятнами одежде. В руках он держал Фарн, замотанный в кусок материи, похожей на шторы из кабинета Любови Павловны.

Когда осознание случившегося начало просачиваться в мозг, Алекс резко остановился и рухнул на колени в грязь, подставив лицо косым потокам мокрого снега.

— Господи, я… я убил её! — ошеломлённо прошептал он, отбрасывая Фарн в сторону. — Господи… Я…

Чувство времени пропало. Вокруг было темно, но Ермолов прекрасно различал очертания окружающих деревьев и кустарников. Он чувствовал острое жжение в мышцах, внутренностях, в голове. Сознание вновь начало уплывать. Стоять вертикально, пусть даже на коленях, становилось всё сложнее. По всей видимости, два часа, о которых говорил Фарвил, истекли, и препарат начал действовать. Впрочем, навалившаяся слабость волновала Алекса сейчас гораздо меньше того, что он сотворил с несчастным специалистом по древнеиранскому искусству.

— Ну и чего ты сопли распустил? — раздался за его спиной знакомый женский голос.

Собрав последние силы, Ермолов обернулся и увидел позади себя Лорин. Она смотрела на него сверху вниз, скрестив руки на груди и всем своим видом демонстрируя отвращение.

— Ты?! — выдохнул он, убирая налипший на глаза снег.

— Как же ты жалок, — скривила губы Лорин, — как ничтожен. Зачем только я связалась с таким отребьем…

— Из-за тебя я убил человека! — Вместе со словами из груди Алекса вырвался то ли хрип, то ли карканье. Он был уже не в силах встать на ноги. — И ради чего? Ради этого? — Он мотнул головой налево, где в паре метров валялся завёрнутый в шторы Фарн.

— Вы только посмотрите на него! — У Лорин был такой вид, словно её вот-вот стошнит. — Кто тебя просил убивать? Тебе было велено всего лишь забрать Фарн, не более. Задача для первоклассника. А ты, мало того, что сам не понял, где его искать, мало того, что убил человека и наследил при этом как младенец, сходивший в подгузник, так ещё и вступил в сделку с другим кланом! И ты думаешь, что после всего этого я должна тебя погладить по головке, вытереть слюнки и сказать: «Мне жаль, что так получилось?» Если ты такое безмозглое, жалкое ничтожество, что не можешь выполнить простейшее задание, то тебе самое место сдохнуть тут, что вскоре и произойдёт, потому что мне не нужен такой скудоумный ученик!

— А ты всё такая же сучка, Лорин, — раздался вдруг насмешливый голос.

Из последних сил Алекс повернулся в сторону его источника и увидел высокую мужскую фигуру. Фарвил в своём неизменном серебристом балахоне неподвижной статуей привалился к стволу сосны, его иссиня-чёрные волосы рассыпались по плечам, и проседь на них стала похожей на налипший снег.

— Если мне не изменяет память, это пятый или шестой твой ученик, которого я встречаю. И сколько из них продолжают своё существование сейчас?

— Это не тв… — Лорин осеклась, и, сделав паузу, продолжила вежливо-стальным тоном. — Это не ваше дело, уважаемый Фарвил.

Было заметно, что обращаться на «вы», и уж тем более произносить слово «уважаемый» для Лорин так же противоестественно, как для убеждённого рокера слушать русский блатняк, но иначе она, по всей видимости, поступить не могла.

— Что вы здесь делаете? Свою часть сделки вы выполнили, а внутренние дела чужого клана вас не касаются.

— Не дерзи мне, девочка, — Фарвил сменил насмешливый тон на куда более суровый, и Лорин даже слегка выпрямилась, подобралась, насторожилась. — Меня не волнуешь ты, твой клан и все ваши дела, пока это не касается меня.

— И каким же образом…

— Помолчи, — отрезал Фарвил.

К удивлению Алекса, Лорин подавилась остатком заготовленной фразы и действительно замолчала. Сам он уже начал сползать на землю, корчась от усиливающегося с каждой минутой внутреннего жжения. Казалось, ещё чуть-чуть, и всё будет закончено.

— Этот твой ученик должен мне, как ты могла уже заметить, — продолжил Фарвил, — и если он помрёт, ты знаешь, на кого перейдёт этот долг. И будь уверена, моя дорогая, с тебя я спрошу много больше, нежели с него. Ты точно хочешь ходить у меня в должниках?