На улице шел сильный дождь. Миракл раскрыла зонт над головой Рози, и сэр Джон быстро пробежал расстояние от двери до кареты. Потом Миракл вернулась за Пейшенс.

— Ванесса, пожалуйста, поедем с нами! — обернулась Пейшенс, и синие ее глаза наполнились слезами.

— Вы... — Ванесса сдержала слезы, потом обняла сестру и поцеловала в лоб, — вы езжайте. Леди Анабель позаботится о вас. А обо мне не беспокойтесь. Просто мне туда нельзя.

— Несси, ты не поедешь с нами? — Миракл потянула ее за руку, но та не стронулась с места.

— Нет, дорогая моя, — Несси обняла ее и тут же отпрянула, — я буду писать вам. Идите, не сердите сэра Джона.

Имя его обожгло ее губы. Она замолчала, смотря, как сестры прыгают через лужи и забираются в красивую карету с занавесками на стеклянных окнах. Пейшенс сначала передала кому-то внутри щенка, потом позволила лакею подсадить себя на подножку. Вот дверца закрылась, и личико Пейшенс показалось в окне. Она смотрела на Ванессу, и губы ее что-то говорили, чего Несси не слышала, что. Карета тронулась, Несси непроизвольно пошла за ней, в грязь, пачкая туфли, под проливной дождь. Лошади цокали копытами по каменному двору, а она шла следом, будто всю дорогу собиралась следовать за ними. Вот карета развернулась на круге, и выехала за ворота. Несси побежала, будто собиралась ее догнать. Но кучер махнул кнутом, и лошади припустили, увозя ее сестер в новую жизнь. Увозя навсегда единственного человека, который презирал ее настолько, что не пожелал заметить. Человека, ради которого она пожертвовала всем, что имела. И которому отдала последнее, что у нее было — своих сестер.

Несси остановилась, смотря в след удаляющемуся экипажу. Дождь хлестал ее по лицу, но она не чувствовала дождя и ветра. Она стояла по щиколотку в воде, понимая, что девочкам у леди Анабель будет хорошо. Но сердце разрывалось от боли и обиды. Они так легко уехали с ним... с ним, кто был когда-то ей братом, потом возлюбленным, а теперь стал чужим.

Вернувшись к себе в комнату, Несси упала на кровать и долго лежала без движения, ни в силах даже снять с себя мокрую одежду. Не было сил, только пустота, абсолютная черная пустота, поглощавшая ее целиком. Джон, ради которого она пожертвовала всем, что имела, не соизволил даже заметить ее.

Ну и пусть. Ванесса села на кровати, потом с трудом поднялась и развела камин из остатков дров. Переоделась, просто выбросив мокрую и грязную одежду. Она сидела, глядя на языки пламени в одной сорочке и пыталась согреться. А в пламени, в причудливом его танце, ей виделся сэр Джон, стоявший на эшафоте. Ванесса закрыла глаза. Она ни о чем не жалела. И пусть он ей чужой человек, незнакомый, не желающий знать ее... главное, что он жив.

Согревшись и подкинув еще дров, она стала собирать разбросанные по полу вещи, забытые сестрами. Шкатулки для рукоделия девочки демонстративно забыли, даже не позаботившись закрыть их. Она усмехнулась, собирая их в свой заплечный мешок. Она не знала, куда пойдет, и поэтому была уверена, что ей может пригодиться каждая мелочь. Шкатулки можно продать и выручить хоть какую-то сумму денег. Также и детские платья, что остались на гардине. Те самые, что она шила им в Энсфилде. Красивая розовая и белая ткань радовала глаз. Ванесса сложила и их. Девочки их почти не носили, и бросили, уехав в том, что было на них. Она села на пол, рассматривая туфельки Рози. Теперь девочки ни в чем не будут нуждаться, а Рози получит самый лучший уход и самых лучших докторов... Девочки не виноваты, что сестра их однажды приняла решение пожертвовать всем, чтобы спасти одного чужого и неблагодарного человека.

Вещи, сложенные в заплечный мешок, она оставила у

входа. Ванесса прилегла на кровать Рози, стоявшую у камина.

Она не справилась. Не смогла содержать сестер так, как они того заслуживали. Но она отправила их туда, где им хоть и не будут рады, но хотя бы не выкинут из дома. Тетушка Аннабель не может быть так жестока.

Она проснулась от того, что в глаза ей било восходящее солнце. С трудом оторвав голову от подушки и поняв, что ужасно замерзла у потухшего камина, Ванесса поднялась, и стала искать одежду. Голова болела так, что казалось, кто-то бьет молотками в виски. Она сжала виски руками, унимая пульсирующую боль, потом громко чихнула, и поняла, что вчерашний дождь и мокрая одежда не прошли даром. Она простыла, но оставаться в гостинице больше не было смысла. Ванесса вытерла выступившие от чихания слезы, привела себя в порядок, взяла заплечный мешок и спустилась вниз.

Дилижанс до Лондона отправлялся из небольшого городка в нескольких милях от гостиницы. Решив экономить, так как денег даже одной было не очень много, Ванесса зашагала по дороге навстречу солнцу, но быстро выдохлась. Простуда давала о себе знать, а головная боль сводила с ума. С трудом одолев эти несколько миль, замерзшая и ужасно уставшая, она наконец-то нашла дилижанс, выяснив, что отправляется он рано утром. Купив билет, она сняла место в общей комнате, решив, что в ней будет теплее, так как там был разведен камин, и не факт, что наверху в комнатах были какие-то жаровни.

В общей было немного народу. Несколько женщин, кто-то с детьми. Мужчины, тут же заснувшие на своих лежаках, и старуха, сидевшая в углу и что-то делавшая руками. Возможно, она пыталась починить развалившуюся туфлю. Усевшись на соломенный матрас поближе к огню, Ванесса выпила подогретого вина, и легла, уставившись в потолок.

Джон жив и значит все было не зря. Да, он обижен. Да, он, наверно, имеет право обижаться. Но если она будет умирать где-то в общей комнате, без денег, без лечения, без помощи, он не явится ее спасти. Ванесса наконец-то заплакала, хоть и понимала, что это выходит обратно выпитое ею вино.

— Такая молодая, поплачь, — услышала она старческий голос.

От доброго слова Ванесса окончательно расклеилась, зарылась лицом в грязное одеяло и стала рыдать навзрыд.

— Эх, девочка, — рядом с нею опустилась та самая старуха, что сидела до этого в углу, и похлопала ее по плечу, — ты правильно делаешь, что плачешь. Слезы помогают собраться и идти своей дорогой.

Ванесса подняла голову, и взглянула на говорившую. Та наконец-то справилась с туфлей и смотрела на Ванессу подслеповатыми глазами.

— Ты такая красивая, да и вид благородный. Что же ты натворила?

Ванесса села, вытирая слезы. Она чувствовала себя совершенно разбитой, голова все также болела, но вино сделало свое дело, и теперь весь мир сжался до этой самой комнаты, где было тепло и даже неожиданно уютно.

— Я спасла человека от смерти, — сказала Ванесса, — но при этом погубила себя.

Старуха закивала, затрясла головой. Волосы ее, совершенно белые, отражали всполохи пламени.

— Раз так, то не переживай. Прими свои испытания, как должное. Это Господь испытывает тебя. И, поверь, за доброе дело воздастся добром...

Ванесса молчала, не имея никакого желания говорить, тем более, рассказывать о себе незнакомому человеку. Она снова легла на матрас, показывая, что разговор окончен, и закрыла глаза. Ее закружило в водовороте, будто она летела куда-то, и очнулась Ванесса уже утром, когда кучер и кондуктор призывали тех, кто собирается в Лондон, занять в дилижансе свои места.