Догнать Себастьяна удалось только на самом верху. Они бежали по стене все время поднимаясь, и стена закончилась круглой башней. Ветер ударил в лицо, разбросав и так взлохмаченные волосы. Себастьян обернулся к нему, и стоял теперь лицом, и волосы его тоже рвал ветер.

— Это такие братские чувства ты ко мне испытываешь? — закричал Доминик, — это и есть верность, любовь? Ты же клялся мне, что я всегда могу тебе доверять!

Он достал пистолет, и взвел курок. Ненависть заставляла его руки трястись и застилала глаза красной пеленой. Кровь стучала в висках.

— Уже ничего не вернуть, Доминик, — Себастьян поднял руки и отступил на шаг. Ветер рванул в стороны полы его плаща.

— Я и не прошу тебя что-то вернуть! — проговорил он.

— Чего ты хочешь?

— Убирайся к дьяволу из замка! Чтобы я никогда больше тебя не видел!

Он опустил пистолет, с трудом сдерживая желание выстрелить брату в лоб. Себастьян отступил еще на шаг, Доминик шагнул следом, размахнулся и ударил того в лицо. Себастьян отлетел к парапету, ударившись о камень головой, согнулся пополам, отплевываясь и хрипя. Доминик подошел ближе, поднял руку, чтобы добить его, увидеть, как он истекает кровью, бить лбом о камень... И тогда Себастьян вдруг разогнулся. В руке его был камень, он размахнулся, но, видимо, удар по голове не прошел даром, он потерял равновесие, сел между зубцами башни, и попытался удержаться. Доминик бросился к нему, но порыв ветра ударил Себастьяну в лицо, он откинулся навзничь, с трудом удержавшись рукой за край парапета. Рука его скользила, Себастьян изо всех сил пытался держаться, но ветер со страшной силой бил ему в лицо, и мокрый камень скользил под пальцами.

— Доминик! — в отчаянии закричал он. Волосы его трепал ветер, на лице было выражение смертельного ужаса, и кровь из рассеченной брови смывали струи дождя, превращая лицо в страшную маску.

Доминик не двигался.

— Доминик! — заорал Себастьян.

Доминик не пошевелился.

Пальцы Себастьяна разжались, и только ноги его мелькнули прямо перед лицом Доминика. Послышался крик, удар, и все затихло. Только безумный ветер выл, качая деревья и, будто оплакивая Себастьяна, дождь превратился в ливень.

Доминик смотрел вниз, на лежащее в неестественной позе тело. Ему было жарко под холодным дождем и пронзительным ветром. Сердце стучало, как безумное. А чувство свершившейся мести, заполнившее его в момент, когда Себастьян звал его на помощь, превратилось в мрачное торжество. Теперь Лили только его. И никто не встанет у него на пути. Даже она сама.

…

Лили несколько дней болела после потери ребенка, и новость о гибели Себастьяна узнала, уже немного оправившись и начав вставать. Сначала она не хотела верить, но Сибилла, пришедшая к ней в черном платье и окинувшая ее холодным взглядом светлых глаз, заставила принять очевидное. Себастьян был мертв, и жить ей больше тоже было незачем.

— Что произошло? — спросила Лили, холодея от ужаса. Она была и так слаба, но от осознания, что Себастьяна больше нет, ноги ее подкосились, и она села в кресло, откинувшись на спинку, — как это произошло?

— Спроси у Доминика.

Сибилла, наивная Сибилла была холодна и спокойна. Она все знала. Доминик не стал скрывать от нее правду. Лили закрыла глаза. Ей было все равно, что думает Сибилла. Ей было холодно и страшно. Страшно от того, что ей тоже предстояло шагнуть за грань, туда, где ждал ее Себастьян.

...Доминик появился, как только она послала за ним слугу. Только бросив на него взгляд, Лили поняла все. Лицо его было серым, будто это он был мертв, а не Себастьян... Ну почему, почему не он?

— Он и правда умер?

Лили смотрела на Доминика огромными серыми глазами, в которых плескалась такая боль, что он почти физически почувствовал ее.

— Он упал с башни.

— Совсем? — уточнила она.

Он помолчал.

— Совсем. Мы... подрались. Он поскользнулся и упал. Я... Лили, я не смог помочь ему.

Лили отвернулась, встала, прошлась вдоль окон. Ее кружевное черное платье казалось ему сгоревшими перьями ангела. Того самого, который явился ему в церкви в день его свадьбы. Ангела по имени Лили, теперь ставшего демоном. Движения ее были замедленны, а голос звучал тихо, будто она обдумывала что-то, что-то важное, чем никогда не поделится с ним.

Она облокотилась о подоконник и стала смотреть во двор, потом обернулась. Глаза ее сощурились, когда она снова посмотрела на Доминика.

— Я ненавижу тебя, — сказала она, — ненавижу. Ты врешь. Ты убил его, ты толкнул его с башни!

Доминик отпрянул, будто она ударила его.

— Ты думаешь, я не знаю? — она сделала шаг к нему, сжав кулаки, и голос ее стал похожим на шипение, — думаешь я не знаю, что это ты его убил! Убил моего Себастьяна! А потом нашего ребенка!

— Твоего Себастьяна? — закричал он, — твоего? Ты — моя жена, и ты не стыдишься измены!

Лили сделала еще один шаг к нему.

— Ты мне никто, — сказала она тихо и зло, а глаза ее стали темными, будто поменяли цвет, — ты мне никогда не был никем! Я только из-за Себастьяна согласилась стать твоей женой! Только из-за него я согласилась войти в это лживое семейство, чтобы быть рядом, чтобы... чтобы всегда любить его, и видеть его каждый день! А ты, ты отнял его у меня! — из ее глаз покатились слезы, а голос сорвался на визг, — ты отнял его у меня! Зачем мне теперь жить?

— Ты вышла за меня замуж, чтобы быть с ним? — переспросил он, и щеки его вспыхнули, — ты... — он размахнулся и влепил ей пощечину, от чего Лили отлетела к окну и ударилась головой о стекло. Стекло разбилось, на пол полетели осколки, а она приложила руку к щеке и смотрела на него, как на домашнего пса, который вдруг вышел из повиновения.

— Мы все придумали еще в Англии, — сказала она, и каждое ее слово осколком вонзалось в его сердце, — Себастьян был уже женат на этой стерве, Сибилле, поэтому он устроил так, чтобы отец предложил меня в жены тебе, тем более, что я стала лучшей подругой Сибиллы, — она вдруг рассмеялась, и смех ее был страшнее, чем самые горькие рыдания, — да, мы смеялись над тобой. Забавно, что ты в меня влюбился, правда? А ведь я тебя жалела... И знаешь, Доминик, я тебя жалела зря...

Он молча смотрел на нее. Потом развернулся и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

..

Лили смотрела ему в след. Когда дверь затворилась, она нагнулась, подняла осколок стекла, сжала губы. Закрыла глаза, собираясь с силами. Слез больше не было. Была решимость. И уверенность, что она поступает правильно.

— Жди меня, Себастьян, — прошептала она, сжала осколок в ладони так, что почувствовала, как стекло входит в плоть, крепко сжала губы, и полоснула им по запястью, — я уже иду...