— Может, хоть в новом году со мной будешь на бокс ходить? Да?

      Он посмотрел на меня с какой-то надеждой в своих бездонных глазах и мило улыбнулся так, как мог только он.

      Я засмущался перед ответом, виновато опустил тяжёлый взгляд и пробубнил:

      — Нет, Вить, не могу. Не буду. Стесняюсь. Раньше надо было мне начинать. Лет в десять, а то и раньше, как ты, например. А сейчас чего? Скоро одиннадцатый класс, потом в институт поступать, на работу устраиваться, что я там буду делать, кулаками, что ли, махать?

      Он усмехнулся, швырнул окурок в сугроб и сказал:

      — Это ты зря, конечно. Начать никогда не поздно. Но вообще, как знаешь, смотри сам. Я твоё любое решение уважаю.

      Я от этих приятных слов улыбнулся и подумал, а чем же таким я мог заслужить его уважение? Что я такого сделал? За что он мог меня уважать? Только за то, что мы с ним были вместе? Но этого казалось мало, а положительные мои человеческие качества, за которые гипотетически можно было уважать, я мог сосчитать по пальцам одной руки. И то я не был уверен, а не льстил ли я себе?

      — Спасибо за то, что так переживаешь, Вить. Правда.

      — Да не вопрос, заяц.

      — Ты только не обижайся, ладно? Я честно очень бы хотел с тобой в спортзал ходить, боксировать, больше времени проводить. Но не могу, правда. Я, если на что и гожусь, то точно не морды бить.

      Он посмотрел на меня, удивлённо приподняв брови, и спросил:

      — А на что же ты у нас годишься?

      — Не знаю, — я пожал плечами. — Может, для учёбы как-то худо-бедно гожусь… Моё самое большое достижение – это победа в том конкурсе, где отбирали финалистов для участия в программе обмена. Эта поездка в Америку для меня, как для Гены Букина хет-трик в финале турнира "Кожаный мяч". До старости буду этим хвастаться. Ничего более крутого у меня в жизни не было. Не было кубков, медалей, как у тебя. Ну, может, грамоты за всякие "Кенгуру" и "Русский медвежонок".

      — У меня тоже были.

      — Ну вот, видишь. Совсем ничего особенного. Я даже в вуз нормально не смог поступить.

      — В вуз? А не рановато?

      — Да ну в этот, в Стэнфорд. Анкету мою помнишь?

      — А, так это вуз был. Да, помню. И как успехи?

      Я безразлично пнул ногой небольшой рыхлый сугробик и нехотя ответил ему:

      — Да никак. На днях ответ пришёл. Недостаточно умный я для него. Нет, я и не расстроился, не очень-то и надеялся. Подумаешь.

      Витька вдруг замолчал, сидел так где-то минуту, будто бы наслаждался лёгким завыванием ледяного ветра, слушал гул автострады поблизости, лай собак вдали.

      И вдруг посмотрел на меня таким пронзительным и даже немного испуганным взглядом и спросил:

      — И что, ты мог бы вот так взять и уехать? Так далеко и надолго?

      — Да куда я теперь уеду? — я ответил ему с сожалением. — Никуда. Буду здесь институт искать, в Верхнекамске. Нафиг все эти мои амбиции, уже тошнит, честное слово.

      И опять он замолчал, чуть-чуть подумал и снова спросил:

      — Но ты мог бы? Мог бы просто так взять всё бросить и уехать? Бросить маму, бабушку с дедушкой, родной город?

      — Да, — сказал я и закивал.

      И мне вдруг пришло осознание, что вопросы он эти задавал не просто так, не из праздного интереса. Это же было так очевидно, он боялся этого моего ответа, боялся, что я действительно мог уехать из нашей замшелой провинции далеко-далеко за тридевять земель. Я взглянул на него и увидел, как он задумчиво играл скулами, кусал нижнюю губу, о чём-то размышлял и глядел куда-то далеко, прямо на страшные ржавые гаражи. Сказать ему? Сказать ему, что теперь, когда он был рядом, я уж точно никуда уезжать не собирался, даже если бы судьба щедро одарила меня такой возможностью? Или он подумает, что я о себе слишком много возомнил, мол, ничего себе ты подумал, что из-за тебя тут буду сидеть и убиваться, когда ты ещё даже никуда не уехал?

      И вдруг он снова посмотрел на меня и спросил:

      — Но ты ведь останешься? Никуда не собираешься уезжать?

      И этим своим вопросом он избавил меня от всех душевных терзаний. Он действительно волновался, вот прямо сейчас, сидел и переживал, что я мог просто взять и уехать. Неужто я для него что-то значу?

      — Останусь, конечно, — я радостно ответил ему и по-дружески ткнул локтем в плечо.

      А он расплылся в довольной улыбке и приобнял меня.

      Я сначала испугался, думал, вдруг кто увидит, подумает самое страшное, а он, словно опять услышав мои мысли, и сказал:

      — Не бойся. Если увидят, подумают, что мы два пьяных братана сидим тут на скамейке, за жизнь перетираем.

      — Дома тебе письмо с отказом покажу, — сказал я тихо. — Чтобы ты успокоился.

      — Да. Покажи. Тогда и успокоюсь. Мой маленький ушастый неудачник.

      — Чего?

      — ПТУ уже какое-нибудь себе выбрал?

      Он вдруг засмеялся и опять потрепал меня по голове, спустил мне шапку до самого носа и сказал:

      — Да шучу я.