Сегодня согласно Закону о прокуратуре в ее компетенцию входят следующие основные задачи:

В результате число компетенций прокуратуры согласно ее собственным расчетам достигает 58[115].

Чтобы избежать ярлыка голословного критика российской прокуратуры, посмотрим, как же она реализует свои компетенции на практике, и одновременно сравним ее функции с функциями аналогичных структур в правовых демократических государствах.

Вплоть до принятия нового УПК прокуратура во многом уклонялась от выполнения традиционно главной для нее как представителя государства функции — поддерживать в суде обвинение по всем делам публичного и частно-публичного характера. Из-за этого суд был вынужден брать на себя несвойственные ему обвинительные функции, в судопроизводстве нарушались заданные в ст. 123 Конституции РФ[116] состязательность и равноправие сторон, и оно приобретало крен в сторону обвинения. Но и сегодня прокурорские теоретики воспринимают предписанную УПК РФ прокуратуре и логически вытекающую из ее роли представителя государства в суде обязанность поддерживать обвинение по всем делам публичного и частно-публичного характера как сомнительную[117], фактически развивая по меньшей мере странную для государственного органа установку ставить себя над Конституцией РФ. В то же время многие юристы, в том числе судьи Верховного суда, вполне обоснованно предлагают оставить прокуратуре обвинение как единственную функцию.

В сущности, уже нагрузка по квалифицированной подготовке и предъявлению обвинения по делам публичного и частно-публичного характера для 51 тысячи прокурорских работников (из них только немногим более 20 тысяч наделены правом поддержания обвинения в суде) более чем достаточна, учитывая крайне высокий уровень уголовной преступности в России. В 2002 году в России зарегистрировано около 2,5 млн преступлений, среди которых тяжкие и особо тяжкие преступления составляют около 50 %[118]. По заявлению самой прокуратуры «В 2001 году прокуратура участвовала в 623 637 судебных процессах»[119]. Это означает, что на каждого обвинителя приходится в среднем 30 судебных процессов в год, некоторые из которых длятся месяцами.

В то же время, поскольку идущая в России правовая реформа принципиально меняет и законы, и процедуры их реализации, сотрудники прокуратуры оказались перед острой проблемой: для квалифицированной подготовки обвинения они должны срочно учиться тем принципиально новым нормам и процедурам в судебном процессе, которым их не учили вчера. Для них это сложно по самым разным основаниям — как принципиально объективным (кардинальные противоречия старых советских норм и процедур и новых российских), так и — учитывая последствия для правового пространства — трагикомически субъективным. Так, прокурор петербургской прокуратуры А. В. Бундин, возражая на процессе М. М. Мирилашвили против применения статьи 86 УПК РФ «Собирание доказательств», сообщил о своем отвращении к ней[120]. В этом судебном процессе прокуроры многократно проявляли свое пренебрежение к процессуальным нормам, кульминацией чего стало обвинительное заключение, построенное на неподтвержденных исследованными судом доказательствами предположениях и тем самым грубо нарушающее ст. 302.4 УПК РФ. В итоге предъявленные семи так называемым «подельникам» М. М. Мирилашвили обвинения рассыпались в суде из-за их недоказанности, а приговор самому Мирилашвили стал основанием для кассации, в которой описание нарушений закона в деле составило около 100 страниц. Прокурор Бундин не одинок в своем пренебрежении к закону. Целый ряд обвинений прокуратуры поражает своей абсурдностью и даже пренебрежением к закону, прежде всего к процессуальным нормам законодательства. Особенно выделяются абсурдной противозаконностью процессы, которые прокуратура ведет вместе с ФСБ. Таково, например, обвинение И. Сутягина в государственной измене путем разглашения государственной тайны, к которой он не имел доступа[121]. Только благодаря профессионализму выдающегося адвоката Ю. М. Шмидта рухнуло такое же бессмысленно-внезаконное дело по обвинению в государственной измене капитана первого ранга А. Никитина[122]. Это дело имело целый ряд правовых последствий: решение Верховного суда РФ «Признать незаконными и недействующими с момента их принятия пункты 235, 259, 260, 287, 305, 443, 444, 445, 489 и 650 Перечня сведений, подлежащих засекречиванию в Вооруженных силах Российской Федерации, утвержденных и введенных в действие приказом министра обороны Российской Федерации от 10 августа 1996 г. № 055»[123]; серия выигранных А. Никитиным дел о защите чести и достоинства от ангажированных журналистов[124]. По аналогичным основаниям (отсутствие доступа к государственной тайне как базиса обвинения) Ю. М. Шмидт сумел защитить двух пермских журналистов [125], [126]. Последнее дело такого рода — это дело физика Валентина Данилова, которого Красноярский суд присяжных сначала оправдал[127]. Но под нажимом прокуратуры дело было вновь пересмотрено, и ученого осудили.

В то же время торжественные публичные выходы российской прокуратуры на международную правовую арену, как правило, демонстрируют ее недостаточную дееспособность в подготовке обвинения в соответствии с международными правовыми нормами — дела Станкевича, Гусинского, Березовского, Закаева. Низкий уровень профессионализма прокуратуры особенно ярко проявился в деле Ахмеда Закаева. Министр юстиции Дании — правового государства, отклонившего требование России об экстрадиции Закаева, был явно озадачен подходом российской прокуратуры к правосудию[128], когда следствию предшествовали обвинение и требование об экстрадиции[129]. А очередной отказ уже английского судьи Тимоти Уоркмана в экстрадиции Закаева в Россию стал четвертым за год приговором низкой компетентности российской прокуратуры в международном праве и одновременно объективной оценкой законности действий российского правосудия «Отчасти помимо своей воли мне пришлось прийти к неизбежному выводу о том, что если власти не гнушаются применять пытки по отношению к свидетелям, то существует значительный риск того, что пытки будут применяться и в отношении самого г-на Закаева»[130].