Ответ на вопрос, почему бы президенту не поставить министром обороны квалифицированного военного или гражданского специалиста, очевиден — где сегодня в России его можно найти? Все серьезные военные и гражданские эксперты-профессионалы, которые способны понять современные проблемы ВС и предложить что-то помимо тупого глобального милитаризма, — это отставные генералы и полковники старше семидесяти лет, да и тех единицы — например, Виталий Шлыков. Не случайно пренебрежительное отношение западных военных профессионалов к командованию ВС РФ: «Профессор военного колледжа Стивен Бланк недавно заявил, что российские войска „технологически отстали, у них посредственные командиры“, а 80-летний генерал Гареев — „это лучший, кто у них есть“»[100]. Те, кто вздыхает о былом военном величии дореволюционной России и Советского Союза, никогда не читали мемуары Витте или Мерецкова и тем более не считали человеческую цену всех побед и поражений России и СССР. А что касается изучения современной военной стратегии, то у них явно другие задачи.

Некоторые надежды руководства страны на Сергея Иванова говорят о его чрезмерной вере в способности бывшего сотрудника КГБ. Уже третий раз происходит то, что можно назвать их крушением. Во-первых, министр обороны С. Иванов не стал рассматривать (а, скорее всего, просто не смог понять) разумные рекомендации Совета по внешней и оборонной политике, который состоит отнюдь не из либералов-западников, а скорее из «умеренных патриотов»[101]. Во-вторых, он предложил, отменив отсрочки, пропускать через социальную мясорубку ВС уже большинство готовой к позитивной профессионализации молодежи. И, наконец, в-третьих, позиция, которую Сергей Иванов занял, когда вся страна вдруг заговорила о чудовищности масштабов и методов «дедовшины» в ВС, доказал окончательно, что ему безразлична судьба тех, кто сегодня служит. Выступив в Государственной Думе 15 февраля 2006 года, он сделал целый ряд «открытий». Так, все основания дедовщины обнаружил за пределами ВС: высокая преступность в стране в целом (и молодежи в особенности) и «моральная патология нашего общества», которая выражается в «в кризисе целевых нравственных установок значительной части населения, в том числе и военнослужащих, в правовом нигилизме, утвердившемся на почве все еще значительного разрыва между идеями правового государства и реальным отношением наших сограждан к правопорядку, в девальвации традиционных ценностей и идеалов национальной культуры в массовом общественном сознании»[102]. Работая с 1976 по 1998 год в стенах КГБ и СВР, С. Иванов даже не заметил, что постсоветское общество оценило советские национальные традиции как геноцид собственного народа, и до сих пор продолжает рыдать по ним. А далее министр обороны вопреки чудовищной реальности ВС сделал потрясающий вывод: «Результатом такой работы (нравится это кому или нет) является то, что Вооруженные Силы на сегодняшний день — один из самых законопослушных институтов в нашем обществе». Первое за почти пять лет развернутое публичное выступление Сергея Иванова, целиком выстроенное на деревянном языке штампов и угроз политработников сусловских времен, ставило и другой щекотливый вопрос: как он смог получить диплом ЛГУ (да еще и на знаменитом филологическом факультете), большинство выпускников которого всегда отличала прекрасная русская речь и наличие логики. Вот, например, один из его шедевров в лучших традициях советского канцелярита: «Наказание должны нести непосредственные виновники. И они его несут и понесут!» Но вспомним, что Сергей Иванов время учебы в ЛГУ провел в основном на спортплощадке и в «выездной комиссии» комитета комсомола — т. е. там, где главным профессиональным орудием был отнюдь не русский язык. Выступление Сергея Иванова — независимо от того, понимает он это или нет, — пронизано духом безнадежности. Исходящий от него поток топорных патриотических деклараций вместо конкретного ответа на серьезные вопросы доказывает, что он или дошел до последней степени отчаяния от глобального непонимания реальных проблем ВС и своих обязанностей, или же, что еще хуже, даже не понимает глубины своей некомпетентности. Для него, как и для престарелого советского Политбюро, политическая демагогия стала главным и единственным средством защиты от собственной недостаточной профессиональной пригодности. Следует констатировать, что при сегодняшнем единодушии профессиональных военных из действующего генералитета и личного друга президента филолога-разведчика С. Иванова, Россия может навсегда забыть о современных ВС и, соответственно, об обеспечении национальной безопасности.

Из всего этого неизбежно вытекают три вопроса. Во-первых, зачем президенту Владимиру Путину было необходимо продолжать «пытать» Сергея Иванова, оставляя его на должности, которая ему явно не по силам? Почему президент так и не прочитал концепцию модернизации ВС и сохранил старинную советскую военную доктрину? И, наконец, почему было не поискать министра обороны среди тех более или менее молодых профессионалов, не отягощенных советской военной паранойей, которые, подучившись, способны были бы понять и усвоить принципы современной военной стратегии. Но все это имело бы смысл только в том случае, если президент Владимир Путин действительно хотел строить демократическую Россию, иметь современные дееспособные и законопослушные ВС, а не приносить в жертву наследию советской военной истерии и интересам закрытого акционерного общества «The generals unlimited» главный человеческий капитал страны — молодежь. Очень хотелось надеяться на лучшее. Но не пришлось.

Сегодня главной проблемой России является переход от деклараций в Конституции и других законодательных актах правового государства к созданию реальной системы их исполнения путем формирования законодательства и развития соответствующей ему правоприменительной практики, т. е. создания системы правосудия, построенной на правах человека и гражданина. После исчерпывания эйфорических надежд первых лет российской демократии стало очевидно, что без решения этой проблемы, т. е. без современного эффективного правосудия невозможно ни создать правовое государство, ни развивать нормальную рыночную экономику. Осознание это привело к реализации правовой реформы. В то же время в России во многом сохранился советский принципиально декларационный подход к правам человека, постольку российская правовая реформа имеет две стороны — прямую и оборотную. Прямая сторона — это пересмотр некоторых законодательных норм для их приближения к нормам демократических государств, реструктурирование правоприменительных органов. Оборотная сторона — это правовая реальность, т. е. характер исполнения норм закона, которое упирается в две конкретные проблемы.

Первая проблема: российская правовая реформа является вялотекущим процессом, поэтому сохраняется неудовлетворительное исполнение норм законов, и главное — процедур и санкций за их нарушение. Создание правоприменительного законодательного базиса для этого еще только начинается, а потому нельзя говорить о реальном движении к нормальной правоприменительной практике. Так, почти все уже прописанные в УПК РФ процессуальные нормы не обеспечены санкциями за их неисполнение или нарушение, а потому остаются лишь правовыми декларациями. Среди них базисные процессуальные нормы, которые обеспечивают гарантируемые Конституцией РФ права обвиняемого и подозреваемого (статьи 42, 46, 47), в том числе права на защиту (статьи 16, 49–53). Декларациями остаются и такие основополагающие статьи УПК РФ, как статья 7 (Законность при производстве по уголовному делу), статья 14 (Презумпция невиновности). Последнюю основополагающую норму гарантированных Конституцией прав человека «со смаком» нарушает прокуратура, реализуя свою страсть к публичности. С особенной страстью этому противозаконному и даже антиконституционному спорту предается заместитель Генпрокурора В. Колесников, который до суда и даже до следствия обвиняет граждан и назначает им меры наказания (сроки заключения и конфискации). Незаконно обвиненные прокуратурой подсудимые, как правило, не обращаются в суд для своей законной реабилитации и после того, как суд подтвердит их невиновность. А если они даже и обращаются в суд для защиты своей чести и достоинства, то прокуроры в суд не ходят. В конечном итоге характерная для всего российского законодательства острая процессуальная недостаточность прямо задает и поощряет грубейшие нарушения законодательства в правоприменительной практике.