Что же заставляет все большее число россиян в той или иной мере оправдывать уголовные преступления пьяной шпаны по отношению к беззащитным людям и воспринимать их как носителей патриотизма, «защищающих русский народ от русскоязычных захватчиков»? Есть целый ряд оснований для этого — как прямых и явных, так и скрытых под маской патриотизма. Прежде всего, идея великой державы, окруженной врагами, прямо вшита в идею массовой национальной культуры, которая является базисом мировоззрения большинства россиян. В то же время главные сторонники нового российского фундаментализма — во многом такие же маргиналы в современном высокопрофессиональном мире, как и эти криминальные подростки. А идеологическая смазка нового русского патриотизма — паранойяльные демагоги — за немногими исключениями — маргиналы и по отношению к той самой русской культуре, которую они защищают. Достаточно показательно, что большинство из них плохо владеет русским языком (особенно путаются в сложносочиненных предложениях), и все без исключения (даже вчерашние диссиденты) более чем произвольно обращаются с фактами. В то же время сегодня большое число не позиционирующих себя прямо как национал-патриоты россиян тоже чувствуют себя в той или иной степени маргиналами в современном обществе, что формирует у них определенный полный или частичный резонанс с ксенофобной идеологией. И, наконец, большую роль играет специфика российского общества: в обществе традиций массового насилия над человеком — от семьи до государственных структур и роли криминала как квазипозитивного способа реализации своих претензий и даже выживания нет ни безусловного морального барьера против насилия, ни уважения к Закону.

Но и это еще не все основания зашиты и даже поддержки частью российского общества криминальных ксенофобов. Для многих взрослых людей оправдание преступлений на почве ксенофобий — это еще во многом уход от чувства вины перед этими брошенными обществом молодыми людьми. Это не только их родители, которые приучили их к насилию (а нередко и к алкоголю) и не научили учиться и работать. Это и те учителя и преподаватели вузов, которые (во многом через взятки) способствуют их формированию как социальных и профессиональных аутсайдеров. Это и правоприменительные органы, которые не только задают эталоны насилия молодежи, но и прямо активно участвуют в процессе ее криминализации, когда дают маленькие или даже условные сроки наказания бизнесменам и чиновникам за серьезные преступления и серьезные реальные сроки наказания молодежи за мелкий криминал. Свой вклад в усугубление проблем молодежи вносят чиновники, и политики, которые готовы тратить государственные деньги на все что угодно — от фестивалей до покупок дорогой живописи для кабинетов, но только не на решение реальных проблем молодежи. В результате сегодня даже в больших городах для большей части подростков и молодежи практически недоступны не только хорошее общее и специальное образование и профессиональное обучение, но и спорт и даже самодеятельность. Россия сегодня как никогда упорно пытается заменить все нормальные средства социализации и профессионализации молодежи правильной идеологией — как светской, так и религиозной. А потому криминальные молодежные тусовки — это во многом прямой ответ молодежи на отношение к ней взрослого общества. Это общество делает их маргиналами по отношению к современному высокопрофессиональному миру. И они защищают это свое единственное сегодня законное право «быть маргиналами» любыми способами вплоть до криминала. Они всегда готовы к тому, чтобы, так сказать, «плюнуть в лицо» этому обществу и его нормам. Более того, самые, можно сказать, никчемные из них делают из своей маргинальности криминальную профессию. В то же время бросившие их взрослые люди, оправдывая их поведение, тем самым оправдывают и свое бездействие по отношению к ним.

Очевидно, что выход (или выходы) из этого порочного круга не лежат на поверхности, как кажется многим озабоченным этой проблемой людям. Диагноз болезни поставлен, но без исследования ее этиологии и механизмов вылечить ее невозможно. Необходимо исследовать глубинные механизмы формирования в российском обществе традиций ненависти и нетерпимости (в том числе и ксенофобий), которые ведут к насилию, доходящему до криминала. И только тогда появится возможность осмысленной социальной политики как системной деятельности по изменению социальных ценностей и норм поведения в российском обществе.

В России принято считать, что патриотизм и демократия — принципиальные антагонисты в политике. Но такое разделение отнюдь не универсально. Его задает лишь исторически обусловленная специфика российского политического менталитета. Лейтмотив всей истории России: главное — это интересы государства (вспомним популярную советскую песню «Жила бы страна родная, и нету других забот…»). Реализацию этого принципа афористически резюмировал великий русский историк Василий Ключевский «Государство пухло, а народ хирел». Сто с лишним лет спустя английский историк Джефри Хоскинг выдвинул тезис, что в России «строительство государства мешало строительству нации».

Поскольку Россия пытается излечиться от своей тысячелетней великодержавной тоталитарности лишь около двадцати лет, то результаты этого лечения пока ничтожны. Глухой забор между интересами власти и граждан по-прежнему сохраняется, а российскую демократию никак нельзя назвать конституционной. Ведь значительная часть отечественного законодательства находится в непримиримом противоречии с Конституцией РФ, а большая часть правоприменительной практики антиконституционна.

В то же время сохраняется традиционная двойственность стиля политической деятельности в России — одно дело идеология как пропаганда и агитация, другое — реальная политика. Во многом это диктуется тем, что для большинства россиян (в том числе и ученых, и учителей, и особенно для политической элиты) характерно традиционно произвольное обращение с фактами — истории, культуры, и особенно статистики, а для коммунистов и патриотов за немногими исключениями — и с русским языком, и с элементарной логикой. Все это определяет специфику российской политической деятельности, непонятную для наблюдателя из стран с вековыми традициями демократии. Для него сильное государство — это государство, базисом которого является взаимность личной ответственности граждан перед собой и обществом и ответственности власти перед гражданами. Поэтому на Западе не могут понять традиционную российскую логику взаимной безответственности по отношению к населению тоталитарной государственной власти и россиян к себе самим и обществу в целом. В связи с этим очевидно, что падение тоталитарных режимов вовсе не приводит к прямому и быстрому переходу к демократии, так как общество выбирает и принимает лишь ту власти, которая состоит из его наиболее типичных представителей. Поскольку изменение принципов деятельности политической власти означает и изменение мировоззрения большинства населения, постольку это долгий последовательный процесс смены национальных приоритетов.

По мнению великого психолога Курта Левина, «авторитаризм сам навязывается индивиду, а демократии же он должен научиться… научиться демократии — это значит развить у себя определенные валентности, ценности и идеологии… овладеть определенными техниками…». Сегодня мы все, и наша политическая элита в том числе, находимся в самом начале этого пути. А потому хотелось бы, чтобы ожидаемый в апреле 2005 года двадцатилетний юбилей перестройки совпал с окончанием идеологического введения в демократию. Сегодня одна из главных проблем современной России — несоответствие уровня дееспособности ее политической элиты масштабам и сложности стоящих перед ней проблем. Это неизбежно означает необходимость ухода с большой политической арены российской политической элиты эпохи постперестроечных реформ. Для нее пришло время стать персонажами политической истории СССР и России, а не действующими фигурами реальной политики.