Но тем не менее следовало бы внимательно отнестись к мыслям, высказанным В. Нойманом:
«Хотя фонемные оппозиции и сохраняются и бывает трудно сразу установить инновации в фонологической системе, но при реализации проявляются новшества, сдвиги, которые могут быть отнесены исключительно к влиянию изменившейся социальной структуры»[243].
Именно в произношении, которое дольше всего сохраняет территориально обусловленные особенности обиходного языка, отчетливо проявляется влияние обиходного языка на стандартный язык. Сближение литературного и обиходного языков является результатом изменений языковых функций, происшедших в ходе развития демократии и преодоления антагонистических классовых противоречий.
Несмотря на то что участники несколько лет длившейся в ФРГ дискуссии о «языковых барьерах»[244] принимали или выдавали внешнее проявление за сущность, симптом за корень социальных противоречий, тем не менее в ходе дискуссии стало ясно, что языковое употребление отражает обусловленные классовой структурой социальные различия и социальное положение. Разумеется, в антагонистическом классовом обществе, где господствующий класс имеет ярко выраженную привилегию в получении образования, на языковом употреблении, типичном для различных социальных классов и слоев, сказываются разный жизненный опыт, образ жизни, образование. Язык детей рабочих частично отражает вынужденную ограниченность их образования. Предлагаемая возможность преодолеть социальные противоречия посредством языкового воспитания остается только тезисом, с помощью которого хотят затушевать классовый характер общества в ФРГ. В то же время известно, что – при однажды установленных обязательных нормах, взятых из языка так называемого слоя – носителя образования, – каждый, кто не владеет этими нормами, может подвергнуться социальной дискриминации. В условиях такого общества это означает для многих одаренных детей рабочих невозможность учиться в школах высших ступеней. В своей работе «Языковая норма, языковое нормирование, критика языковых норм»[245] П. фон Поленц описывает соотношение обиходного языка, повседневного языкового употребления с нормативной системой языка «слоя – носителя образования», с литературным языком:
«Следование языковым нормам и социальный контроль за их соблюдением за счет других возможностей языковой системы или языковых традиций ограничивают коммуникативные потенции говорящих. Это выражается, например, в том, что последние, связанные элитарной или конформистской стратегией языкового планирования, используют только те возможности своей языковой компетенции, которые согласуются с языковой нормой, и избегают отклоняющихся от нее или же теряют уверенность в том или ином употреблении. Соблюдение [говорящим] языковых норм… воздействует на предсказуемость определенной нормы, стратегию восприятия и социальное поведение слушающих таким образом, что говорящий получает поощрение (в виде хороших отметок, продвижения по службе, общественных контактов и т.д.) в силу своего социального статуса групповой принадлежности, предполагаемого интеллектуального уровня… способности к адаптации, а в случае несоблюдения норм к нему применяются меры дискриминации (в виде плохих отметок, недопущения к некоторым профессиям, общественной изоляции и т.д.). Так в языке создается и соблюдается „моральный кодекс“, который можно сравнить с правилами поведения за столом или традициями в одежде»[246].
Этот разрыв между языковой нормой литературного языка и повседневным языком рабочих масс в капиталистическом государстве имеет определенные причины: привилегия господствующего класса на образование; малая амплитуда общения у рабочего класса, который стараются удерживать в стороне от активного участия в общественной и производственной жизни; ограниченное главным образом частной сферой повседневное общение у многих граждан капиталистического государства; образцы коммуникации, которые в разном виде преподносятся в газетах для господствующего класса и в дешевых шпрингеровских изданиях для широких масс, типа иллюстрированной газеты. У нас эти причины, которые разделяют в капиталистическом государстве язык разных классов и слоев и создают разрыв между нормой литературного языка и индивидуальным владением языком, – хотя и не сразу, но постепенно преодолеваются. Социальные причины этого разрыва устранены, языковые же процессы должны направляться не в последнюю очередь средствами языкового воспитания в школе, и при этом не только на уроках немецкого языка. Как считает А.П. Баранников, противоположность литературного и обиходного языков характерна для антагонистического классового общества. Он отмечал,
«характеризуя состояние индийских языков в начале 30-х годов, что современные литературные языки Индии приспособлены к обслуживанию интересов господствующих классов и большинство их мало понятно для широких кругов пролетариата и крестьянства. Причина этого в том, что из многих литературных языков изгнаны лексические элементы, употребляемые широкими кругами населения, и заменены словами из литературных языков господствующих классов феодальной Индии, то есть из санскрита (у индуистов) и из персидского и арабского языков (у мусульман). В результате этого получаются огромные различия между языками разговорным и литературным»[247].
Противоположное развитие можно наблюдать сегодня в ГДР. Литературный язык больше не считается критерием «социального статуса». Он является формой существования языка, которой во все возрастающей степени пользуется все большее число граждан нашего государства и к которой также все больше приближается обиходный язык. В ходе этого развития функциональное изменение коснется, очевидно, и обиходного языка. Он уже не будет в такой степени территориально и социально детерминированной формой повседневного общения, а разовьется вследствие своих стилистических особенностей в стилистический вариант литературного языка[248]. Это развитие происходит одновременно с другим важным, общественно детерминированным явлением – с социальной дифференциацией языка, вызванной изменениями в материально-практическом и теоретическом труде в социалистическом обществе. Хотя здесь ярко выражены явления, в основном затрагивающие лишь лексику, с ними связаны изменения в структуре форм языкового проявления, стилистических норм и норм употребления. При нашей социалистической системе просвещения предусматривается и проводится в жизнь принцип единства теоретического и практического обучения; обучение строится на научной основе; в большой степени повысился общий уровень образования, при этом больший удельный вес в общем образовании имеют технические и естественнонаучные дисциплины. Все это имеет следствием, что специальная лексика общественных, а также естественных наук проникает в повседневный язык, а через него обогащает литературный язык. Это развитие идет рука об руку с необходимым расширением специальных языков самых различных областей науки и производства. Для развития нашего языка типичной является прогрессирующая дифференциация на основе постоянного увеличения специальных знаний, систематизации наук, возникновения новых наук и научных отраслей. Но характерно и сильное обратное влияние специальной лексики на обиходный язык – процесс, который значительно стимулируется стремлением многих граждан нашего государства к достижению высокого уровня образования.
«Наряду со специфической профессиональной лексикой, связанной с потребностями определенной отрасли производства, появляется особая лексика, типичная для различных арго, жаргонов и т.п., например студенческий, солдатский и др. жаргоны»[249].
