Необходимо объяснить, почему мы, с одной стороны, можем говорить, что слово имеет определенное значение, которое указывается в словарях и которое развивается исторически, то есть в течение больших промежутков времени, а с другой стороны, различные люди употребляют и понимают одно и то же слово часто совершенно по-разному, причем в конце разговора начинают понимать его, возможно, совсем иначе, чем в начале, не переставая, однако, понимать друг друга. Предположение, что надындивидуальное значение «нарушается» индивидуальными факторами, вряд ли служит приемлемым объяснением. Правильнее будет сослаться, во-первых, на значение в его независимой форме, представляющее собой абстракцию, которая возникает в первую очередь в процессе сравнительного анализа текстов. Во-вторых, следует указать, что значение – это составная часть человеческого сознания в том виде, как это значение реализуется в конкретной деятельности[81]. Очевидно, что между содержанием обоих этих утверждений имеется диалектическая взаимосвязь. Но мы можем лишь потому опираться на понимание значения как абстракции, что значение реально существует в головах людей, что оно есть важнейшая составная часть человеческого сознания[82].

Значение – это, безусловно, комплексное понятие, поэтому можно с уверенностью сказать, что оно состоит из компонентов. В лингвистике разработаны различные методики выявления этих компонентов. В принципе эти методики исходят либо из реализации значений в текстах, либо из существования значений в сознании (например, в разнообразных тестах на ассоциации). Безусловно, между тем и другим и здесь существует взаимосвязь. Но не следует полагать, что и в сознании компоненты располагаются в той же последовательности и так же отдельно друг от друга, как они расставлены, например, в словарях (в которых они особо сгруппированы в определенных практических целях). Психологическую структуру значения лучше себе представлять как ассоциативную структуру[83]. Для многих вопросов различение этих двух форм существования языка, возможно, несущественно. Но оно становится важным, когда мы говорим о функционировании языковых знаков, о взаимосвязи между понятийными и непонятийными компонентами словарного значения или об отношении между значимостью, эмоциями и словарным значением. Здесь мы встречаемся в первую очередь с суждениями о языке как о проявлении сознания. Поэтому мы не можем использовать понятия, которые были выработаны совсем в другой связи, не рискуя прийти к ошибочным выводам и недопустимым упрощениям.

В заключение вернемся к нашему исходному вопросу: позволяют ли высказанные здесь соображения дать такое определение языка, в котором бы в краткой форме нашла свое выражение марксистско-ленинская концепция языка? В принципе это, пожалуй, возможно, но потребовалось бы преодолеть столько препятствий, что успех такой попытки заранее представляется сомнительным. Основное препятствие заключается в следующем: до сих пор нет определения, о котором можно было бы утверждать, что оно вмещает в себя и обобщает все основные положения марксизма-ленинизма о языке; а это может быть, разумеется, лишь коллективный труд, который осуществим на более поздней стадии разработки марксистско-ленинской языковой теории.

Но возможен и другой вывод: мы не должны смотреть на марксистско-ленинскую концепцию языка как на законченную, окончательно сформулированную теорию. Она служит, скорее, ориентиром для правильного подхода к языку и помогает видеть в различных специфических аспектах выражение взаимосвязанного целого. По этой причине данная концепция обладает познавательной направленностью и в то же время идеологической функцией. Основной идеей марксистско-ленинской концепции языка является положение Ф. Энгельса о возникновении языка «из процесса труда и вместе с трудом». Отсюда следует тезис о деятельном характере языковой коммуникации и об отнесении языка к коммуникативной и тем самым умственной деятельности. Такой подход позволяет лучше разграничивать различные уровни и формы проявления языка.

Правильное толкование сути марксистско-ленинской концепции языка подразумевает также понимание того, что в настоящее время существует еще очень много вопросов, на которые нельзя дать вполне удовлетворительный ответ. В связи с этим любое определение элементов, относящихся к марксистско-ленинской концепции языка, следует понимать лишь как один из этапов процесса. То, что сегодня нам кажется убедительным, может в обозримом будущем уступить место более адекватной формулировке. Но прежде нужно провести множество эмпирических исследований. При этом в меньшей мере имеется в виду обычно желательное углубление уже познанного; в большинстве случаев при исследовании внутренних взаимоотношений языка, языковой коммуникации и общества приходится вступать в неизведанную область также и в методическом плане, и оказывается, что наиболее интересные проблемы все чаще встречаются в тех разделах науки, которые лингвистика традиционно относит к пограничным областям (например, к психолингвистике). Для исследователя это создает трудности особого рода, при преодолении которых решающим фактором и в то же время важной предпосылкой являются марксистско-ленинская направленность исследования и стремление к постоянному совершенствованию марксистско-ленинской концепции языка.

[84]

Имеется немало высказываний – верных и ошибочных, существенных и тривиальных – по поводу взаимоотношений языковых и общественных явлений и процессов. Именно сегодня, когда строительство развитого социалистического общества должно рассматриваться в тесной связи с активизацией процессов сознания, когда через посредство языка должен быть достигнут наибольший общественный эффект, систематизированное значение доминирующих отношений и влияющих факторов оказывается более необходимым, чем когда-либо. Требование формирования достоверных представлений в данном вопросе вытекает не только из задач совершенствования нашего социалистического общественного строя. С возрастающей идеологической агрессивностью империализма и состоящей у него на службе армии манипуляторов общественным мнением увеличивается необходимость борьбы против общественного злоупотребления языком[85]. Именно массовая коммуникация дает возможность империализму беззастенчиво использовать казалось бы вполне естественную активную роль языка в общественной жизни любым способом и в любом направлении. Материалистическая теория о действительных зависимостях между языком и обществом отвечает сегодня актуальнейшим запросам общественной практики. Эта теория должна заострить наше наступательное оружие в международной классовой борьбе и воспрепятствовать врагу нападать на нее, используя средства языка[86]. Наряду с неотложными задачами, выдвигаемыми общественной практикой, имеются еще смежные научные проблемы, разрешение которых тесно связано с первыми. Имеется в виду статус комплекса «язык – общество» в системе лингвистики. С позиций языкознания мы постоянно приходим к констатациям, которые частью описательно, а частью в форме объяснений связывают языковое и общественное, например в истории языка, языковой прагматике или стилистике. Однако мы не в состоянии четко определить, какое место в науке должны занять эти научные данные, определить так, как мы это делаем с утверждениями, относящимися к фонетике, грамматике и – в последнее время – к семантике[87]. Это относится как к лингвистическому исследованию, так и к обучению. Более того, постоянно возникают сомнения, имеем ли мы при этом, строго говоря, дело с утверждениями из области языкознания. Опаснее всего рассматривать эти в общем разрозненные высказывания о языке и обществе как принципиально менее точные и передоверять изложение и обобщение этого материала представителям буржуазной лингвистики или даже псевдолингвистики, какой, например, является общая семантика (General Semantics) в США[88].