Суп превзошел все ожидания: на Земле у меня бы так точно не получилось. Каждый глоток приносил ощущение тепла и уюта — почти как домашний обед с бабушкой, пока она еще была жива.

С каждым днем, проведенным в Эфемиросе, я все больше осознавала, что совершенно не хочу возвращаться в свое старое тело, в свою прошлую жизнь. Может, это было связано с тем, что здесь у меня появились друзья и знакомые, которые принимали меня такой, какая я есть. Луми, Лирана, Аэльдри, Душа Древа… Миарфен, в конце концов.

Единственным человеком на Земле, с которым меня что-то связывало, была Алена. Только теперь я осознала, как часто она принижала мои достижения. Все эти годы, когда я пыталась угодить подруге, ища ее одобрение, на самом деле теряла себя.

В Эфемиросе я чувствовала себя живой. А главное: научилась запечатлевать эмоции и суть каждого существа. И тут это ценили.

Но что, если я никогда не смогу вернуться? Пожалею ли об этом? Я пока не понимала.

Сейчас, сидя за столом и поглощая ароматный суп, я думала о том, что не знаю, что будет дальше. И это было одновременно пугающим и захватывающим.

— Ты вот задумалась о чем-то своем. А, между прочим, все еще не сфотографировала для выставки кого-то очень важного, — заговорщически шепнул мне Луми, подлетев поближе и коснувшись крылом моего плеча.

Его голос прозвучал так тихо, что я едва расслышала слова, но в то же время они проникли глубоко в сознание. Кто же этот персонаж, которого я упустила? Луми смотрел на меня с хитрой искоркой в глазах, зная ответ, но предпочитая держать интригу.

Но затем его взгляд стал более настойчивым, и я внезапно поняла, что он имел в виду. Конечно же, Луми намекал на самого себя! Ведь кто может быть значимее для этой выставки, чем мой верный помощник?

— Ну конечно, Луми! — воскликнула я, смеясь. — Ты тоже хочешь быть героем!

Он замурлыкал, расправив крылышки, и принялся кружиться вокруг меня, демонстрируя, как блистает в лучах звезд.

— Давай, Луми! Ты должен стать звездой! — с энтузиазмом произнесла я, поднимая камеру.

Котафиз завертелся, сверкая мерцающими крыльями. Для разнообразия я решила снять Луми в интерьерах своего купола, на фоне хрустальной стены. Мой питомец грациозно позировал, действительно понимая, как выглядеть с лучшей стороны.

Я нажала на кнопку спуска, раздался щелчок. Яркий свет заполнил пространство искрящимися волнами. Изображение постепенно проявилось и приняло четкие очертания.

На карточке Луми смотрелся просто потрясающе. Его шкурка горела всеми цветами радуги, а крылья казались непропорционально большими по сравнению с крошечным телом. Он парил, окруженный облаками и искрами, которые тоже танцевали вокруг, создавая эффект магического вихря. «Энергетический фильтр» безошибочно считал беззаботность.

— Ух ты! — вырвалось у меня, когда я взглянула на результат. — Луми, ты просто невероятен!

Я снова и снова смотрела на получившийся кадр, и сердце наполнилось теплом. Это была не просто обычная фотография — но портал в эмоции. Именно такие моменты я всегда хотела ловить — искренние и настоящие.

Но кое-что тревожило меня с тех самых пор, как я занялась выставкой.

— Луми, — сказала я. — Меня беспокоит, что я ловлю только позитивные переживания. Мир так многогранен: мне хочется фиксировать не только радость, но также и грусть, страх, уныние, гнев… тоску. Может ли мне кто-то дать это здесь? Или заставят сжечь кадр так же, как Миарфен?

— Твой вопрос очень кстати, — промолвил Луми, любуясь собой на снимке. — Хочу тебя кое с кем познакомить. Для выставки тебе это пригодится.

— Пойдем, Яра! Я покажу тебе лунных лис, — произнес Луми с необычайной серьезностью и блеском в глазах. — Они удивительные существа, и благодаря им ты поймешь, что такое настоящая грусть. Прихвати с собой камеру.

До этого момента я никогда не слышала о лунных лисах. Название звучало загадочно и маняще. Как такие существа могут обитать в Эфемиросе, где царит свет и радость? Однако, вспоминая снимок Миарфена, окутанный аурой тоски, я окончательно осознала, что в этом мире есть места, скрытые от глаз большинства.

Луми явно многое знал об Эфемиросе. Я решила последовать за своим котафизом без лишних вопросов.

Лететь никуда не пришлось: лунные лисы жили на нашем острове — он назывался остров Звездного Сияния, как я выяснила по пути. Мы с Луми двинулись вглубь леса. С каждым шагом тишина уплотнялась, словно лесный воздух пропитывался ею. Феи исчезли. Деревья тянули свои ветви к нам, пытаясь прикоснуться. Их листья шептали что-то неразборчивое, но настойчивое. Даже мелодии стали каким-то тягучими.

Пробираясь через густые заросли, я уловила, как свет начал понемногу изменяться. Едва заметное мерцание звезд становилось все более рассеянным. Затем появился туман — сперва легкий, почти невидимый, но вскоре он сгустился, обволакивая нас тяжелой дымкой.

Лес вокруг замер: ни шелеста листьев, ни пения птиц — лишь наше дыхание нарушало эту мертвую тишину. Я взволнованно взглянула на Луми, но он так уверенно продвигался вперед, что промолчала.

И вот, пройдя через чащобу, мы наконец вышли на небольшую поляну. Там, среди теней и полумрака, сидели лунные лисы. Их белоснежная шерсть отблескивала призрачным светом, каждая шерстинка была усеяна огоньками. Я остановилась, завороженная этой картиной. Лисы казались маленькими духами, воплощенными в материю, источающую магический свет.

Но сильнее всего меня потрясли их глаза — наполненные такой неизмеримой грустью, что она проникала прямо в душу. Чтобы это почувствовать, была не нужна камера — хватило моего собственного эмоционального фильтра.

Казалось, эти глаза видели нечто большее, чем обычный мир, и хранили в себе память о том, что давно ушло. Взгляды были одновременно притягательными и отталкивающими.

Луми пропищал мне на ухо:

— Лунные лисы впитывают в себя звездную пыль. Эта пыль приносит с собой не только свет, но и эмоции: печаль, тоску, страх и даже несбывшиеся мечты. Все эти чувства пропитывают лисьи души, делая их хранителями самых глубоких переживаний.

Лисы, заметив мое приближение, медленно повернули головы в мою сторону. Их глаза, пронизанные бесконечной тоской, смотрели на меня с молчаливым вопросом. Мгновение спустя я ощутила, как мое сердце сжалось от сочувствия. Эти существа, казалось, знали обо всех тех темных уголках души, куда редко кто решается заглянуть.

— Но зачем они должны нести такую тяжесть? — я не могла оторвать взгляда от этих диковинных созданий. — Почему они не могут освободиться от этого бремени?

Луми посмотрел на меня со всей серьезностью, на которую был способен.

— Это их выбор, — тихо проговорил он. — Лунные лисы добровольно приняли на себя эту роль, чтобы помогать другим. Они впитывают в себя боль и печаль, чтобы остальные жители Эфемироса могли чаще испытывать радость и легкость.

Я хотела спросить про Миарфена и его тоску, а еще присущий ему гнев, но не стала. Потом.

Осторожно подошла к ближайшему из лис. Он был чуть меньше остальных, а его шерсть отражала свет сильнее. Я не удержалась и погладила ее. К моему удивлению, лис не отстранился. Он наклонил голову, позволяя мне прикоснуться. Я ощутила, как успокаивающая волна тепла проникает в мою ладонь.

— Понимаешь ли ты, каково это — носить в себе столько печали? — шепотом спросила я.

Во мне пробудилось острое желание узнать об этом существе, постичь глубину его страданий. Я хотела запечатлеть его душу, раскрыть суть — для мира и самой себя.

Лунный лис встретился со мной взглядом, и в его глазах я узрела отражение звезд. Они были наполнены глубочайшей грустью, но на самом их дне мерцало что-то, похожее на слабую искорку надежды.

— Ты можешь помочь мне, — сказала я, обнимая его своим взором. — Я хочу, чтобы весь Эфемирос увидел, что даже в самой сильной печали можно найти красоту.

Лис застыл, а затем медленно склонил голову, давая свое согласие. Я подняла фотоаппарат и настроила параметры съемки. Лунный лис оставался неподвижным, но я заметила, как его шерсть начала сиять ярче, а печальные глаза стали еще глубже. Он открыл передо мной свою душу, позволив обнаружить не только внешнюю оболочку, но и ту историю, которую нес в себе.