Сборы проходят спокойно. Астарта выделяет на них достаточно времени, чтобы не торопиться. Рюкзак — лёгкий, но вместительный — уже ждёт у двери: одежда, документы, немного еды в дорогу. Оружие брать нельзя — в аэропорту не пропустят, да и незачем. Её арсенал хранится у босса под надёжным замком. Так удобнее: меньше риска, меньше вопросов. Астарта привыкла к этому порядку.

Она ещё раз проверяет карманы куртки, убеждаясь, что ничего не забыла, и идёт к рубильнику в коридоре. Одно движение — и дом погружается в темноту. Тишина обволакивает его.

Астарта закидывает рюкзак на плечо и выходит. Холодный воздух обжигает лицо, снег хрустит под сапогами. Она закрывает дверь на ключ, бросает последний взгляд на дом. Лес вокруг молчит, лишь ветер шелестит в ветвях. Она направляется к трассе, где её должно ждать такси. Машины к дому не подпускает — старая привычка, выработанная годами осторожности. Свой старенький внедорожник она тоже не берёт — в Грани дела могут затянуться, а брошенная у аэропорта машина привлечёт внимание. Ей это не нужно. Лучше пройтись пешком через лес.

На запястье пищит второй телефон — компактный, встроенный в браслет с маленькой клавиатурой и миниатюрным экраном. Сообщение от службы такси: водитель задерживается, приносит извинения. Астарта кивает сама себе — хорошо, что взяла запас времени. Рейс ночной, девять часов в воздухе. Самолёты в Грань летают редко, и опоздание недопустимо.

У выезда на трассу стоит одинокая лавочка — деревянная, потемневшая от сырости, с облупившейся краской. Когда-то местные активисты планировали сделать здесь зону отдыха: стол, навес, скамейки. Но дальше этой лавки дело не пошло, и Астарта рада этому. Лишние люди так близко к её дому — последнее, что ей нужно.

Она ставит рюкзак на сиденье и садится рядом, глядя на дорогу. Снег падает медленно, крупными хлопьями, оседая на куртке. Воспоминания накатывают сами собой. В детстве у дома деда стояла похожая лавка. Астарта прибегала к нему, бросала свой маленький рюкзачок на доски и ждала, пока старик соберётся. Он выходил следом, ворча, что она слишком торопится.

Дед учил её охоте, показывал, как держать ружьё, рассказывал про лес и оружие. «Стреляй только, если уверена», — говорил он, глядя на неё своими выцветшими голубыми глазами. Они ходили в походы, ночевали у костра, и эти дни остались в её памяти как самые светлые. Тогда она была счастлива, по-настоящему жива.

Астарта улыбается, чувствуя тепло в груди. Дед был её миром, и его уход оставил в ней пустоту, которую она до сих пор не заполнила. То было беззаботное время, когда она не знала боли, заказов, мести. Тогда она жила, а не выживала.

Браслет снова пищит. Водитель такси оповещает о том, что он доехал, и пишет цвет и номер своей машины. Астарта встаёт, подхватывает рюкзак и оборачивается назад, туда, где за деревьями прячется её дом. Его не видно, но она чувствует присутствие. В груди щемит. Ей кажется, что она прощается с этим местом навсегда. Неясное чувство, но отмахнуться от него не выходит. Снег падает на лицо, ветер шепчет что-то неразборчивое. Она не пытается себя успокоить — пусть будет как будет. Выбора всё равно нет.

Развернувшись, Астарта шагает к трассе, каждый шаг отдаётся в её сердце глухим эхом. Фары машины уже видны вдали, и она ускоряет шаг, готовая к тому, что ждёт впереди — будь то новый заказ, тот вампир или что-то совсем неизведанное.

Когда с морозной улицы попадаешь в тёплое помещение, тело словно вздыхает с облегчением. Холод отпускает мышцы, кровь начинает циркулировать свободнее, и на миг приходит умиротворение — организму больше не нужно бороться с окружающей средой.

Астарта могла бы ощутить что-то подобное, шагнув из своего морозного леса в тёплый воздух Грани, если бы не причина её прибытия. Вместо умиротворения в груди зреет тревога — тонкая, но настойчивая, как паутина, что липнет к коже и не даёт забыть о себе. Она знает, что этот визит не будет простым, и это знание отравляет даже воздух вокруг неё.

Самолёт вырвал её из зимы и бросил в лето. Материк, на котором располагается Грань, лежит на другом конце света от её заснеженных лесов — так далеко, что времена года здесь перевёрнуты с ног на голову. Дома сейчас метель стучит в окна, заметает крыльцо её дома, а в Гране солнце палит с безоблачного неба, и воздух пропитан влагой, как перед дождём.

Люди вокруг ходят в лёгких рубашках и шортах, а Астарта стоит у выхода из терминала, чувствуя себя чужой в своей тёплой одежде. Она снимает рюкзак с плеч, расстёгивает молнию и сворачивает куртку — тяжёлую, с высоким воротником и подкладкой из искусственного меха. В полёте она укрывалась ею вместо одеяла, пытаясь уснуть под гул двигателей и приглушённые разговоры соседей. Теперь куртка не нужна — на ней остаётся чёрная кофта, тёмные брюки и узорчатая бандана, скрывающая уши и стягивающая рыжие волосы назад. Она достаёт солнцезащитные очки, которые сдвигает на нос, чтобы укрыться от слепящего света.

Астарта бросает взгляд на информационное табло над стойкой регистрации, где видно местное время. Разница с её домашним поясом — три часа вперёд. Она достаёт оба телефона — старый кнопочный из кармана и браслет на запястье с маленьким экраном и клавиатурой — и переводит их на время Грани. Пальцы двигаются быстро, почти автоматически, но мысли где-то далеко.

Она идёт к выходу, пробираясь через толпу пассажиров: усталых туристов с чемоданами, шумных детей, что тянут родителей за руки, местных, встречающих прилетевших с табличками в руках. Воздух в зале кондиционирован, но всё равно чувствуется лёгкая духота, смешанная с запахами кофе из автомата и дезинфицирующего средства, которым протирают полы.

Снаружи аэропорта выстроены машины. Два жёлтых такси с облупившейся краской и потёртыми кузовами, несколько частников, что лениво покуривают у своих автомобилей, да пара чёрных седанов, явно не для случайных пассажиров. Астарта выбирает самое старое такси — ржавую колымагу с криво наклеенной надписью «Такси» на боку и вмятиной на капоте. Она тянет на себя переднюю пассажирскую дверь, но та поддаётся только с третьей попытки, издав жалобный скрип. Девушка морщится — звук режет уши, напоминая визг старой мясорубки, которую дед когда-то чинил у неё на глазах.

За рулём сидит парень, почти мальчишка — худощавый, темноволосый, с нервными пальцами, что теребят край выцветшей рубашки. Ему едва ли больше восемнадцати, и его лицо выдаёт неопытность: тонкие губы поджаты, глаза бегают, будто он боится что-то упустить. Увидев Астарту, он слегка вздрагивает и спрашивает:

— Вы Виктория Гоб?

Голос дрожит, как у подростка на первом уроке вождения. Астарта кивает. Виктория Гоб — её очередное фальшивое имя, значит, она выбрала правильную машину. Парень выдыхает, словно с плеч сходит груз, и тихо говорит:

— Садитесь.

Астарта опускается на заднее сиденье, хлопая дверью с такой силой, что та защёлкивается с первого раза. Салон пахнет старой кожей, бензином и чем-то сладковатым — может, пролитым сиропом или дешёвым освежителем воздуха, что давно выдохся. Обивка кресел потрескалась, из-под сиденья торчит кусок поролона, а передняя панель выглядит как реликвия из прошлого: ни радио, ни экрана, только механический таксометр с облупившейся краской и стрелкой, что дрожит на нуле. Астарта удивляется, как эта рухлядь ещё ездит, и невольно сравнивает её со своим автомобилем дома — серебристым внедорожником с тихим двигателем и мягким ходом. Разница как между каменным веком и космической эрой.

— Человеческая территория, девятая улица, дом семь. Всё верно? — парень бросает на неё взгляд через мутное зеркало заднего вида.

Астарта кивает, замечая, как он тут же отводит глаза, будто боится задержаться на ней дольше положенного. Она не знает точного адреса базы — та меняет местоположение слишком часто, и таксист, скорее всего, лишь первое звено в цепочке. Парень поворачивает ключ зажигания, двигатель кашляет, выдаёт пару громких хлопков, словно старый трактор, и неохотно оживает. Машина трогается, подпрыгивая на выбоинах, и Астарта смотрит в окно, где мелькают дома с выцветшими фасадами.