— Почему?

— Потому что с друзьями на рыбалку иду, вот почему, — ворчит он, засовывая бутылки в рюкзак.

Астарта хмурится. Рыбалка её не привлекает — дед брал её однажды, и она весь день скучала, пока он с друзьями пил и травил байки. Шутки взрослых, пропитанные алкоголем и усталостью, были ей непонятны.

Она берёт свой карабин — подарок деда — и уходит в лес одна. Без него приключения беднее, но сидеть дома она не хочет.

На следующий день она возвращается к домику. Дверь закрыта на замок. Деда нет. Астарта бежит домой, врывается в кухню, где мама моет посуду.

— Где дед? Когда он вернётся? — спрашивает она, задыхаясь.

Мама вытирает руки о полотенце, хмурится, достаёт телефон и набирает номер. Разговор короткий, но с каждым «Что?» её голос дрожит сильнее, лицо бледнеет. Астарта смотрит на неё, чувствуя, как холодок пробегает по спине.

— Что случилось? — спрашивает она, когда мама кладёт трубку.

Женщина оседает на кресло, её глаза стеклянные, устремлены в пустоту. Она шепчет:

— Он умер.

Астарта замирает. Неверие мутит разум, слова мамы звучат как эхо из другого мира. Она кричит: «Такого не может быть!», переспрашивает, требует ответа, но мама молчит. Слёзы текут по лицу, горло сдавливает истерика. Остаток дня — туман: голоса родственников, чьи-то руки, что хлопают по плечу.

Через неделю — похороны. Кладбище огромное, тысячи надгробий тянутся к горизонту. Дед лежит в открытом гробу — лицо спокойное, глаза закрыты, руки сложены на груди. Он выглядит живым, но Астарта знает, что это иллюзия.

Больше не будет его историй, как он «клеил девочек» в столовой на конфеты, больше она не расспросит ещё о своей бабушке, которая умерла ещё до её рождения, не узнает, в какие страны он хочет поехать, когда накопит больше денег, не пойдёт вместе с ним на охоту и в поход. Слёзы кончаются, остаётся только пустота невосполнимой утраты человека, которого не спасла, хотя, быть может, могла бы, если бы настояла и пошла тогда с ним, но этого она уже не узнает наверняка.

Она думает о его смерти. Наверное, ему было больно — не так, как от удара или перелома, а сильнее, глубже. Умирать страшно, морально и физически, медленно или быстро — не важно. Понимать, что тебя больше не будет, — это самое ужасное. Астарта смотрит на гроб и впервые ощущает, как хрупка жизнь.

Через несколько дней после похорон — поминки. Маленький ресторан, длинный стол, полный еды и бутылок. Люди вокруг — чужие лица, дальние родственники, которых она едва знает. Еда не лезет ей в горло, в желудке ком. А другие едят, пьют, смеются. Поминки превращаются в фарс: кто-то хрюкает, кто-то спорит пьяным голосом. Астарта сжимает кулаки под столом, её тошнит от этого.

Двое мужчин в углу ссорятся. Один, краснолицый с сиплым голосом, бросает:

— Вот дурак, это ж надо было так упасть! Так я ж его легонько ударил.

Другой мужчина шипит:

— Заткнись, идиот.

Астарта замирает. Слова режут, как нож. Дед умер не случайно. Не упал в лесу, не захлебнулся в реке. Его убили те, кого он считал друзьями — те, с кем он пил, с кем смеялся. Удар, падение, смерть. Они виноваты. Ярость вспыхивает в груди, но она молчит, стиснув зубы.

Астарта встаёт из-за стола, стул скрипит по деревянному полу ресторана. Её движения резкие, но никто за длинным столом не обращает на это внимания — голоса гудят, вилки стучат по тарелкам, смех перебивает пьяные выкрики. Сзади раздаётся голос матери — подвыпивший, срывающийся на хрип:

— Астарта! Без еды останешься сегодня, раз в ресторане ничего не жрёшь!

Слова висят в воздухе, но Астарта даже не оборачивается. Еда её не волнует — желудок сжался в комок ещё на кладбище, и с тех пор аппетита нет. У неё есть миссия, которая важнее любой тарелки супа или куска хлеба. Она выходит из ресторана, дверь хлопает за спиной, заглушая шум поминок. Вечерний воздух холодный, режет лёгкие, но Астарта идёт вперёд, не чувствуя ни холода, ни усталости. Её цель ясна.

Дом деда стоит тёмный и молчаливый, как надгробие. Она знает, что входная дверь заперта — ключ остался у мамы, а та не отдаст его без скандала. Астарта обходит дом, шаги шуршат по траве. Окно на задней стороне — старое, с облезшей рамой и сломанным фиксатором — её путь внутрь. Она поддевает раму пальцами, тянет вверх, и дерево поддаётся с глухим скрипом.

Подтянувшись на руках, Астарта перелезает через подоконник, приземляясь на пол с тихим стуком. Внутри пахнет пылью, старым деревом и чем-то кислым — запахом одиночества. Она включает фонарик на телефоне, луч света выхватывает знакомые очертания: потёртый диван, стол с выцветшей скатертью. Шкаф с оружием — её цель. Но он закрыт на замок, ключ где-то спрятан, времени искать нет. А карабин, что дед подарил ей, слишком громоздкий, слишком заметный для её плана.

Астарта начинает рыться в ящиках стола — старые письма, ржавые гвозди, пожелтевшие фотографии деда с незнакомыми людьми. В нижнем ящике, под стопкой бумаг, её пальцы нащупывают что-то холодное и твёрдое. Она вытаскивает старый револьвер — потёртый, с коротким стволом и деревянной рукоятью, потемневшей от времени. Дед не пользовался им, говорил, что он «на крайний случай», но чистил регулярно, как и всё своё оружие. Астарта проверяет барабан — шесть патронов, все на месте. Она сжимает револьвер в руке, чувствуя его вес, и прячет в карман куртки. Выбирается через окно тем же путём, аккуратно прикрывая раму за собой.

Друзья деда — два брата, что живут у озера. Астарта знает, где их дом: деревянная хибара в паре километров от леса, с покосившимся забором и ржавой лодкой у берега. Уже стемнело, небо затянуто тучами, луна едва пробивается сквозь них. Они должны были вернуться с поминок — пьяные, шумные, довольные собой. Астарта хочет проучить их. Пуля в ногу каждому — не смерть, но расплата. Пусть почувствуют боль, пусть запомнят, что сделали с её дедом. Она идёт через лес, ветки цепляются за куртку, ноги вязнут в сырой земле, но она не останавливается. Гнев горит в груди, подгоняет её вперёд.

У озера она видит тот дом — свет горит в одном окне. Значит, кто-то дома. Это вдохновляет её, добавляет решимости. Астарта перелезает через забор — доски шатаются под её весом, одна трещит, но держится. Она крадётся к дому, пригибаясь. Заглядывает в окно — кухня пуста, на столе бутылка и пара грязных тарелок, но людей нет. Астарта хмурится, обходит дом, направляясь к другому окну. И тут её хватают сзади.

Чужие руки сжимают плечи так, что кости хрустят. Астарта выхватывает револьвер из кармана, но в последний момент замечает лицо отца, красное от гнева. Он видит оружие, и его глаза округляются, как монеты.

— Ты совсем сдурела?! — рычит он, вырывая револьвер из её рук.

Астарта сопротивляется, пытается вырваться, но отец сильнее. План рушится, как карточный домик. Он хватает её за локоть, тащит прочь от дома, не слушая её протестов. Она кричит, что он не понимает, что это важно, но слова тонут в его ругани. Домой её уводят силой, ноги скользят по грязи, а внутри всё сжимается от бессилия.

С поминок проходит меньше недели. Отец молча собирает вещи дочери в старый рюкзак — несколько свитеров, потёртые джинсы, пару книг. Астарта сидит на диване, смотрит в пол, не спорит. Её везут в закрытую школу-интернат — учреждение с высокими заборами и строгим режимом, где ученики живут круглые сутки. Отец молчит всю дорогу, только пальцы стучат по рулю. Мать дома даже не попрощалась — хлопнула дверью и ушла в спальню. Астарте всё равно. Жизнь перевернулась с ног на голову, деда нет, дом больше не дом. Она мирится, как с неизбежным.

Ей шестнадцать. Коридоры интерната серые, пахнут хлоркой и старой бумагой. Астарта идёт из одного класса в другой — впереди математика. Домашку она не сделала, и учительница, сухая женщина с вечно поджатыми губами, снова будет читать нотации. Оценки для Астарты — просто цифры в журнале, они ничего не значат, но стоять у доски, слушая упрёки, всё равно неприятно. Она шагает медленно, ботинки стучат по линолеуму.