Герой сюжета держал в своих объятиях возлюбленную. Одной рукой он обхватил плечи девушки, той же рукой гугенот оттягивал белую повязку, которой любимая хотела обвязать его руку. И тем самым спасти от надвигающейся смерти.

— Это история любви двух противоположностей. Она — католичка, он — протестант. Несмотря на принадлежность разным религиям, они полюбили друг друга. А после узнали о грядущей Варфоломеевской ночи.

— Истребление протестантов, — лицо Фликса озарилось пониманием.

— Да, — подтвердила я. — Девушка пытается повязать любимому католический отличительный знак, — я указала на белую ткань. — Но он не готов предать себя, даже ради любви. Она в отчаянии. А он смирился со своей судьбой.

Я не могла глаз отвести от картины. Вживую она была великолепна. Пронизывала саму душу.

— Красивая легенда, — губы Феликса искривила печальная улыбка.

— Думаю, она вполне могла быть правдой.

— Вполне, — согласился друг.

— Меня она завораживает своей реалистичностью, — призналась я. — В ней, как в жизни, нет правильного ответа. Кто может с лёгкостью сказать, какое решение было для гугенота верным? Предать свои принципы ради истинной любви? Или выбрать личное счастье?

Феликс многозначительно на меня посмотрел.

— Куда было бы проще, если бы они были из одного мира, да?

— Тогда бы это полотно не стало великим, — возразила я.

— Хорошо, что мы живём в двадцать первом веке, где каждый имеет свободу самостоятельно выбирать свою любовь. Не оглядываясь исключительно на мнение церкви, государства, семьи. В наши дни истинные чувства могут преодолеть всё, согласна?

На этих словах парень затаил дыхание. Очевидно, он имел в виду не героев Джона Эверетта Милле, а говорил о нас. Спрашивал между строк.

Я ведь уже однажды отказала ему из-за страха и собственных предубеждений. Мы, словно персонажи с картины — были из двух совершенно разных миров. Но Феликс неоднократно демонстрировал — его это ничуть не волнует. А что до меня… я была просто трусихой. Но стала ли я от этого счастливее?

Каждый раз, когда я отталкивала Феликса, я убеждала себя, что так лучше. Что его мир принёс нам с Марком столько боли и страха, что правильнее было бы удирать, сверкая пятками. Но что, если не все такие, как Гремучие змеи? Я на собственном опыте убедилась, что деньги не всегда делают людей жестокими и безжалостными. Мои лучшие друзья были тому подтверждением. Так почему я доверилась всем, кроме парня напротив? Разве он чем-то отличался от них?

На самом деле, я не могла припомнить ни одного момента, когда Феликс проявил бы высокомерие или грубость. Наоборот, он всегда был самым отзывчивым, добрым и внимательным, с заботой относился к каждому. А я была слепа.

Мне вспомнился трепет, который охватил меня в тёмном коридоре, когда Феликс поймал меня в свои объятия. Мне захотелось большего. Кажется, моё тело поняло это куда быстрее разума.

Феликс не просто смотрел мне в глаза, он словно заглядывал в душу.

— Я… — постаравшись набрать в лёгкие побольше воздуха, я приготовилась произнести вслух самое волнующее признание в своей жизни.

— Феликс!

Берил протиснулась между нами, возвращая привычный ход времени. До этого мгновения я и не подозревала, что оно вновь замедлилось.

Паррес уставил на ассистентку испепеляющий взгляд.

— Я знаю, знаю, — простонала девушка с виноватым видом. — Я обещала вам не докучать. Но они не уходят!

Она многозначительно указала рукой в сторону главного входа.

— Требуют тебя, — пояснила Берил.

— Откуда они вообще знают, что я здесь?

— Во-первых, ты главный организатор выставки, где тебе еще быть?! А во-вторых, только слепой не заметил твою машину, проехавшую мимо главного входа час назад.

Я замерла. Г-главный организатор?! Мне не послышалось?

К щекам прилила кровь, дышать стало вмиг ужасно трудно.

— Перебьются, — прорычал Феликс.

Его начала по-настоящему злить вся эта ситуация. Но и ассистентка у него была не промах.

— Да хватит вести себя как упрямый говнюк! — Берил изо всех сил старалась говорить тихо, однако вкладывала весь гнев в интонацию. — Двое парней без аккредитации уже пытались проникнуть внутрь, мы вызвали полицию. Хочешь, чтобы еще кто-то влез и испортил открытие? Тебе-то всего навсего нужно выйти к прессе и ответить на несколько вопросов. Не будь эгоистом!

Эти двое устроили целую борьбу взглядов. Кажется, прошла целая минута, прежде, чем Феликс скрипнул зубами и выдал короткое:

— Ладно.

Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь совладать с эмоциями. После чего повернулся ко мне и, ласково коснувшись моей щеки, пообещал:

— Я ненадолго. Не забудь, о чём мы говорили.

— Х-хорошо, — пролепетала я.

Феликс ненадолго задержал взгляд на моих губах, прежде, чем опустить руку и отвернутся. Уверенным шагом он пересёк зал. Спохватившись, я поспешила следом.

Когда друг вышел на крыльцо, у меня в животе по-прежнему порхали бабочки. Парреса вмиг обступила толпа репортёров. Пришлось постараться, чтобы отыскать свободный островок. Мне было до ужаса любопытно, что последует дальше.

— Сэр, скажите, как вам удалось договориться с галереями Тейт, Олдхэм и музеем Плимута? Они ведь никогда не предоставляли предметы из своих коллекций для международных выставок.

— Благодарю за вопрос. На самом деле организовать сотрудничество с музеями всегда было проще, чем с частными коллекционерами, — пояснил Феликс, толпа рассмеялась. — Хотя за Цирцею из галереи в Аделаиде пришлось поторговаться.

И снова смех.

— Выставка прерафаэлитов стала восьмой по счёту в вашей программе «Созерцая мир», пожалуй, по значимости она встанет в один ряд с выставками импрессионистов и абстракционистов. Кого из известных художников вы планируете привезти в Россию в следующий раз?

— Я бы хотел провернуть невозможное: привезти Вермеера. Но обещать ничего не могу, — Феликс весело подмигнул. Несколько девушек в толпе ахнули.

— Как вам удаётся так легко совмещать эту благотворительную программу и «Строителей будущего»? Не увиливайте, мы уже знаем, что она принадлежит вам, — вопрос казалось, застиг Парреса врасплох.

— Какого это, благоустроить приюты двух тысяч сирот?

— Планируете ли вы и дальше сотрудничать со Сколково?

— Вы являетесь самым молодым открытым меценатом в стране…

Вопросы сыпались со всех сторон. Журналисты словно голодали три дня и три ночи и, наконец, дорвались до сочного стейка.

— Господа, — голос Берил разнёсся по толпе. — Если вопросы касаемо сегодняшней выставки закончились, то прошу вас приберечь остальные до пресс-конференции на саммите БРИКС.

Она обернулась на Феликса и одними губами произнесла: “Спасибо”.

— Прошу меня извинить.

Парень опустил руку себе на грудь и вежливо откланялся. Охранникам пришлось напрячься, чтобы создать коридор для отступления.

— Боюсь, на сегодня у мистера Парреса всё. Если у вас еще остались вопросы, я с радостью на них отвечу, — продолжала сдерживать репортёров Берил.

Заметив меня, Феликс замер. Толпа, вопросы, шум — всё отошло на второй план. Я видела лишь как его грудь поднимается и опускается. Моё собственное дыхание сбилось.

В несколько быстрых шагов, я преодолела разделяющее нас расстояние и впилась в губы парня поцелуем. Мыслей в голове не осталось, только чувства. Восхищение, волнение, желание.

Целую секунду Феликс стоял, ошеломлённый, но быстро оттаял и прижал меня к себе. Расстояние между нашими телами стёрлось, словно его никогда не существовало. А губы Феликса оказались куда мягче и настойчивее, чем я могла вообразить. По позвоночнику будто пробежала молния. Словно почувствовав это, парень провёл по нему пальцами. С моих губ сорвался вздох. В ответ я коснулась кончиками ногтей его шеи. Тело, обнимающее меня напряглось. А затем Феликс полностью завладел нашим поцелуем, мне оставалось лишь подчиниться.

Внезапно, я осознала, что хочу делать это вновь, вновь и вновь. Феликс был прав: Варфоломеевская ночь была много столетий назад. А сегодня нам следовало самим выбирать своё будущее. И я свой выбор только что сделала.