— Я согласна. Я сделаю всё, что пожелаете, прекрасная леди, — как во сне пробормотала Кента и вдруг вздрогнула, увидев бластер.
Бонн-Махе улыбнулась и отвела его в сторону, не собираясь убирать. Но Кенте было достаточно и этого. Распрямившись как пружина, она сильными пальцами вцепилась в запястье руки, сжимавшей бластер, а другой рукой схватила нежную шейку Бонн-Махе и рванула вверх. И уже теряя сознание, та почувствовала, что висит, болтая ногами в воздухе. Леди Кента, единственная наследница благородного наставника короля Кибелла в воинском искусстве, была ростом с высокого мужчину и обладала не меньшей силой.
III
Она медленно приходила в себя. С трудом ощущая занемевшее тело, она попыталась пошевелиться, но ей это не удалось. Причины она ещё не знала. Она вообще не могла понять, что же произошло, и как её угораздило оказаться в темноте с ощущением пыльного мешка, накинутого на голову. Постепенно восстановив дыхание, ей удалось, наконец, успокоить тупую боль в висках, мешающую думать. Она почувствовала странный густой запах дыма и каких-то трав, а потом вспомнила перепуганную девушку у своих ног, хорошенькую и несчастную. Бонн-Махе внутренне вздрогнула от злости и досады! Столько слышать о коварстве местных дикарей и поступить так глупо! Услышать подозрительный звук и не вызвать охрану! Увидеть чужого человека, пусть даже девицу, и тут же поверить этому загнанному лепетанию! И забыть о заговоре, в котором принимали участие женщины! И о том, что эти женщины с гордым высокомерием встречали даже мучительную смерть! Но девочка была так убедительна, надо отдать ей должное. Змея! «Если я доберусь до неё!..» — вспыхнуло в мозгу. Но нужно ещё добраться.
Бонн-Махе снова возобновила свои попытки пошевелиться и тут же с ужасом поняла, что ей мешают крепкие тугие путы, от которых немеет тело. И самое страшное, что она была не просто связана. Она оказалась примотана к чему-то большому и плоскому. И очень жёсткому. Вокруг неё что-то двигалось, и кто-то был рядом. В полной тишине. Сквозь опущенные веки она, наконец, различила отблески света и, собравшись с духом, постепенно открыла глаза.
Было полутемно. Она находилась в какой-то незнакомой высокой комнате и лежала не на полу, а на столе. Её руки, ноги, туловище и шея были притянуты широкими путами к столешнице. Неверный мерцающий свет исходил от свечей. Одна из них, конусовидная чёрная свеча уже стояла слева в углу стола. Ещё три пылали в руках высокого человека в чёрном. В тот миг, когда она взглянула на него, он повернул голову, и она увидела большие глаза Кенты. Плотно сжатые губы на бледном лице и этот спокойный беспощадный взгляд совсем не детских глаз. Кента медленно обходила стол. Вторую свечу она поставила на угол возле левой ноги Бонн-Махе. Пройдя направо, она почтительно обогнула ещё одну женскую фигуру, и поставила третью свечу на следующий угол. Бонн-Махе попыталась приподняться, чтоб разглядеть вторую женщину, но верёвка врезалась ей в горло, и она вынуждена была снова опустить голову. И всё же ей удалось рассмотреть очень красивую женщину с роскошными, чёрными, как ночь, волосами, узким лицом с чувственными полными губами, высокими тонкими скулами и чёрными глазами ведьмы. Незнакомка была закутана в грубую тёмную накидку, её руки были сложены перед грудью необычным образом, так что пальцы странно переплетались, а глаза смотрели прямо перед собой, невидяще и, в то же время прозревая что-то за гранью этого мира. Бонн-Махе показалось, что женщина находится в трансе. Это, да ещё чёрные свечи, незнакомое помещение и эти пальцы, сложенные в подобии мудр, о которых ей приходилось когда-то слышать, навело её на мысль о каком-то магическом ритуале, и она задрожала от ужаса.
Четвёртая свеча была установлена, и Кента, на мгновение исчезнув из поля зрения, вернулась вновь. В её руке была странная чёрная стрела с серым металлическим наконечником и пёстрым оперением. Встав в изголовье Бонн-Махе, она замерла, глядя на женщину в изножье. Теперь казалось, что эти две смуглые черноволосые женщины на самом деле лишь одна, а вторая — её отражение в волшебном зеркале. Бонн-Махе испуганно смотрела на ту, что была старше, и пыталась хоть что-то сказать, чтоб побороть эту застывшую неподвижность, хотя бы спросить кто она. Но язык не слушался, во рту пересохло, а горло свело судорогой.
Наконец незнакомка медленно закрыла глаза и её густые длинные ресницы очертили на бледных щеках два чёрных полукружья. Она вздрогнула, опустила голову на грудь и затем, снова выпрямившись, открыла глаза. Чёрные сияющие зрачки уперлись в лицо ормийки пронзительным обжигающим взглядом.
— Ты не знаешь меня, — произнесла она неожиданно низким мелодичным голосом. — Я пришла в этот мир давно, оттуда, где свет сходится с тенью, где нерождённые и умершие соприкасаются ладонями, чтоб поделиться знанием греха и ощущением безгрешности, где трава забвения прорастает в бушующем море страстей, и где правит то, что непостижимо для живущих по эту сторону. Я пришла в поисках сердца того, кто даст мне познать радость и боль, он назвал меня Шилой, и я стала повелительницей в этом мире. Но для тебя я ведьма Кирлина из древнего народа, стоящего за гранью света. Я пришла сюда, чтобы свершить возмездие. И я его свершу.
Чёрные ресницы опустились, и Бонн-Махе снова смогла вздохнуть. Она верила каждому слову этой загадочной женщины, в тёмных глазах которой светилось что-то, что не могло быть присуще человеку. Древняя и ужасная сила истекала из горящих зрачков королевы-ведьмы. И Бонн-Махе поняла, что обречена. Она не могла говорить и только слушала тихий голос Кирлины.
— Вы явились сюда как воры, — тихо продолжила та, снова взглянув на свою пленницу. — Вы ворвались в наш спокойный мир, чтоб отнять его у нас. Вы принесли с собой войну и смерть, и в ответе за это твой сын. Я пришла сюда, чтоб отомстить ему, но встретила тебя. Пусть будет так, в вас течёт одна кровь, и всё равно, кто из вас обагрит ею алтарь. Возмездие настигнет виновного.
Бонн-Махе в ужасе вскинула глаза на стрелу в руках Кенты, но Кирлина покачала головой.
— Не думай, что я удовольствуюсь обычным убийством. В час скорби по казнённым вами друзьям моим я дала обет не надевать королевских одежд и не украшать себя, пока они не будут отомщены. В тот момент я думала, что хочу убить. Но что значит одна смерть грешника против гибели многих героев, принявших мученичество за свою родину? И кто я? Разве я уподоблюсь вам, убивающим беззащитных врагов? Нет, я не убью тебя, но я поставлю твою душу перед Судьей и Палачом, пусть он решит, жить тебе или умереть! Достаточно будет твоей смерти за грехи сына или за ваши грехи проклятье должно лечь на семь колен вашего рода. Или ему будет угодно вообще пресечь ваш род, дабы не двинулись ваши злодеяния, несомые сквозь века по реке времени. Пусть решает он, Тёмный Арб, бог войны и возмездия. Он справедлив и беспощаден к виновным. Я вложу твою душу в его руки, а ты молись, чтоб ангелы успели выхватить её до того, как он раздавит её между своими каменными ладонями. Молись, и если твоя душа имеет достаточно света и силы, ты доживешь до утра.
Слабая надежда затеплилась в душе Бонн-Махе. Её не будут убивать. И, может, она уцелеет. В годы своей юности в императорском дворце на Орме ей приходилось участвовать в магических ритуалах, бывших тогда в большой моде. И тогда ей тоже было страшно, она боялась за свою душу, но каждый раз эти жутковатые жестокие игры заканчивались ничем. Так что, может быть, и на этот раз…
Кирлина тем временем достала откуда-то тёмную чашу, выточенную из камня, и, взяв её в руки, подняла над головой. Её глаза снова замерцали, и из груди вырвался хриплый вздох, вслед за которым послышалось тихое пение. Низкий голос медленно произносил незнакомые слова, от которых по телу прокатывалась леденящая волна ужаса, а по коже пробегали мурашки. Ведьма тихонько напевала заклинание, и глаза её начали закатываться. Лицо бледнело, и волосы медленно поднимались наэлектризованной гривой. Бонн-Махе с ужасом смотрела на неё и вслушивалась в жуткий речитатив, а потом вдруг явственно услышала откуда-то снизу нестройный хор голосов, медленно напевавших что-то. За спиной ведьмы сгущалась тьма, от которой веяло страхом и болью. Внутри этой тьмы постепенно начало разгораться алое сияние, и, словно в ответ на это, вокруг неподвижной фигуры ведьмы заструился призрачный голубой свет. Её глаза ослепительно вспыхнули во мраке, и тут же пламя свечей странно вытянулось, заострилось и позеленело.
