Я некоторое время молчала, размышляя об их рассказе, а они смотрели на меня. Тахо с надеждой и мольбой, а Кирс… Такой взгляд я когда-то видела у Кибелла. Тогда он ждал от меня многого, но сильно сомневался в том, что я что-то смогу.

— Ладно, я полечу с вами, — наконец, кивнула я, и обернулась к календарю с рождественским поздравлением. — А Алик получит ёлку, снежки и Деда Мороза. И акваланг… годков через семь-восемь.

— А Кристоф? — деликатно поинтересовался Тахо. — Он бы нам тоже не помешал.

— Я не знаю, где он, — отрезала я. — Сейчас оба — спать, комнаты для гостей вон там, прямо по коридору. Завтра утром — в путь. Нам ещё нужно будет заскочить на Землю и оставить там Алика, пусть встречает Новый год со своими племянниками.

Очень довольная таким решением, я проводила гостей до их комнат и отправилась мыть посуду. Проблема, мучившая меня с самого утра, решалась сама собой. Я как-то не думала, что вместо неё на меня наваливается уйма других.

ЗАХВАТЧИКИ

I

Граф Гаррет ничего не понимал. Он шёл в Храм для участия в загадочной церемонии Бдения Аматесу, а оказался в тюрьме. Его провожатый привёл его в узкую келью без окон и, положив на единственную скамью бездыханного барона Локара, сказал, что им придётся подождать какое-то время, но за ними придут, вышел и запер дверь. Минуты бежали за минутами, часы за часами. За ними никто не приходил. Локар был без сознания, и граф Гаррет начинал беспокоиться о нём. Отличный коммуникатор, с помощью которого он пытался связаться с посольством, оказался совершенно бесполезен, потому что сигнал отражался от стен, сложенных из камня, и камень этот был странным. Это был не тот тёплый тёмно-медовый материал, из которого построена чудесная столица Дикта и Храм в том числе. Это было что-то холодное, как металл, шершавое, как скол гранита, и давящее, как могильная плита. И ещё система вентиляции. Совсем не по алкорскому образцу, как во всех помещениях всех домов города. У графа появилось такое чувство, словно он захвачен в плен представителями неизвестной враждебной цивилизации. Что там говорил Локар о том, что они другие, эти монахи?

Да нет, дипломат задумчиво покачал головой и посмотрел на своего неподвижного помощника. Скорее всего, это Локар и виноват. Сорвать капюшон с Сына Аматесу! Это всё равно, что ударить по лицу рыцаря! Должно быть, монах рассказал об этом своему начальству и те решили, что алкорцам не место на церемонии. И заперли их в камере без окон? Отказав в помощи пострадавшему? Другу и врачу короля, чтоб там ни говорил барон о различии в положении и титулах? И Кибелл, узнав об этом, а он должен был узнать, так и оставил бы всё это? Чего-чего, а благородства и учтивости ему не занимать. Одни вопросы и совсем нет ответов.

Стон Локара вывел графа из задумчивости. Поспешив к нему, Гаррет присел рядом и взял бледную, на удивление холодную руку своего помощника. Как ловко, однако, этот малый уложил его одним ударом. Барон странно дёрнулся и открыл глаза. Краски быстро возвращались на его бледное лицо, неровное хриплое дыхание успокаивалось, а сиплый невнятный шепот наконец-то стал разборчивее.

— Ормиец… — прошептал Локар, глядя на посла. — Этот монах — не Сын Аматесу! Он ормиец…

Граф изумлённо смотрел на него, а Локар не менее ошарашено озирался по сторонам.

— Где мы? — наконец спросил он.

— Не знаю, — раздражённо передернул плечами Гаррет.

— И давно мы здесь?

— Давно, — он вздохнул и постарался взять себя в руки. — Вы сорвали с этого человека капюшон, и он ударил вас. Вы упали, он взвалил вас на плечо и пошёл дальше. Мы пришли сюда, и он велел немного подождать. Мы ждём до сих пор.

— Это Храм, вы уверены? — Локар привстал, возбуждённо глядя на посла.

— Вам нужно поберечь себя, — успокаивающе поднял руку Гаррет. — После такого удара…

— Не было никакого удара! — перебил его барон. — Он не бил меня, и у меня ничего не болит. Я в полном порядке.

— Но минуту назад вы лежали как труп.

— Вы что-нибудь слышали о точечных ударах? Хотя, откуда! Вы же не служили в регулярной армии. Это искусство весьма развито на Земле. Даже обычных пилотов обучают ему на уроках самообороны. Как, с какой силой и в каком месте нужно коснуться противника, чтоб он потерял сознание, ориентацию, слух, зрение, способность двигаться. Их особые подразделения владеют секретами мгновенного убийства через одно прикосновение. И им неважно, кто перед ними, землянин, ормиец или алкорец. Они знают наши тела, как топографические карты своих учебных баз.

— Но вы сказали, что это был ормиец, — напомнил Гаррет.

Конечно, он знал об этом искусстве землян и уже начал догадываться, что здесь не обошлось без него.

— Эти навыки пришли к современным землянам из далекой древности их планеты, и не одни они являются их хранителями. Потомки тех, кто покинул Землю, тоже знают об этом, а они служат наёмниками и инструкторами в армиях других миров. Этот ормиец просто обучен этому в одном из учебных лагерей повстанцев Ормы.

— Да с чего вы взяли, что это ормиец!

Многовековая война Алкора с Ормой оставила свой след в душах обеих народов. И даже теперь, когда все противоречия были урегулированы на дипломатическом уровне, оказаться вдали от родины в руках старого врага не хотелось никому, и графу Гаррету в том числе.

— Это же сразу видно! — горько рассмеялся Локар. — Я с первого взгляда понял, что этот монах — самозванец, а ранее меня насторожило поведение Бетама. Этот человек взглянул на меня, и я увидел его глаза…

— Чёрные, как у всех Сыновей Аматесу!

— Миндалевидные, со складкой на верхнем веке, как у нас с вами, у монахов этой складки нет. Они другой расы, больше похожей на задров с Урра или на монголоидов с Земли. А у этого даже во взгляде было что-то ормийское! Я насмотрелся в их дикие глаза за годы войны! Я сразу всё понял. Это ормийский горец, а горцы — самые отъявленные из отъявленных.

— Чушь! Может, у него и была какая-то складка, но он не похож на горца! Его лицо, черты… он больше похож на аристократа.

— Тем хуже, — тихо произнёс барон. — Я видел много раненных, покалеченных, но самые страшные повреждения я видел на телах тех, кого пытали ваши разлюбезные ормийские аристократы. Нет ничего страшнее дикаря, дорвавшегося до власти.

— Вы ошибаетесь, — спокойно проговорил посол, хоть это спокойствие далось ему нелегко. — Это монах, просто у него какие-то генетические отклонения или что-то в этом роде. И нас наказали за вашу выходку… Ведь может такое быть?

— Мне искренне жаль вас огорчать, ваше сиятельство, — печально вздохнул Локар. — Но я сдёрнул капюшон, чтоб убедиться в своей догадке. И я убедился. Монахи никогда не стригут волосы, а тот был коротко пострижен. Как солдат Ормийской армии, повстанческой или императорской, решайте сами.

Гаррет кивнул. В конце концов, и он с самого начала склонялся к той же мысли, но просто пытался утешить себя. Спрятать голову под крыло. Он был дипломатом, а не героем. И ему не хотелось верить в то, что он угодил в такую передрягу.

— Но что же тогда произошло? — тихо спросил он. — Кто этот человек? Как он сумел пройти в Храм? И зачем нас здесь заперли?

— Мы всё узнаем в свой черёд, — так же тихо произнёс Локар.

В узкой тёмной камере, едва освещённой маленьким фонариком, висевшим над дверью, воцарилась тяжёлая тишина. Сколько это длилось, неизвестно, но неожиданно из-за двери послышались голоса, а потом скрежет отодвигаемых засовов. Узники настороженно смотрели на открывающуюся дверь и на тех, кто вошёл в их камеру.

Их было двое. Первый, тот самый, что привёл их сюда. Теперь, когда на нём не было красной мантии, все сомнения отпали. Это был ормиец, высокий и мускулистый. На нём были узкие брюки и куртка цвета хаки, широкий кожаный ремень и высокие сапоги. На поясе кобура с тяжёлым мощным бластером. Типичный наёмник из повстанцев, если не обращать внимания на две необычные детали: старинный тонкий меч с нефритовой рукояткой, висевший на перевязи в тёмных деревянных ножнах, и слишком спокойное выражение лица.