Несмотря на всю свою решимость, Румер не знала, как вести себя с Зебом, когда Элизабет находилась поблизости. Она совершала и говорила какие-то глупости, подобно молоденькой девчонке, а вовсе не зрелой женщине. Но что бы ни началось между ними из-за этой внезапной преграды, оно лишь обретало большую силу. Вечером все они должны были собраться у Румер, чтобы отметить день рождения Майкла, и у нее заранее тряслись поджилки от одной мысли о том, чем мог обернуться этот семейный праздник. Не только для нее, но и для Майкла, для Зеба…

– Ну и как тебе с Элизабет под боком? – спросила Матильда, пока они мыли руки перед утренней операцией на пожилом терьере Джека Рассела.

– Непросто, – ответила Румер, намыливая запястья и предплечья.

– Вас же всегда называли «девчушки Ларкин»? А меня с сестрами «девчушки Меткалф». Разве не ужасно, что почти половину своего детства мы провели, пытаясь выцарапать друг другу глаза из-за того, что кто-то брал чужие шмотки без разрешения?

– Странно, что ты заговорила об этом, – вытирая руки полотенцем, сказала Румер. – Элизабет выдала мне, что я, мол, никогда не понимала, что всему есть предел. Предел. – Она произнесла слово так, будто оно было из иностранного языка.

– Ну, а кто первым наплевал на эти пределы? Разве ты не любила Зеба всю свою жизнь? И кто, как не твоя сестра, украла у тебя то, что было тебе так дорого? Ей замуж не терпелось, а никто не брал, тогда она и соблазнила юного Зеба, чужого парня…

Румер приложила стетоскоп к грудной клетке пациента, которого звали Дэнни. Он дышал с трудом, а его сердце натужно колотилось. Его хозяева, Робинсоны, любили терьера как своего родного ребенка с того самого дня, когда он появился у них шестнадцать лет назад. Румер сделала глубокий вдох и подняла со стола скальпель.

– Да, – немного погодя ответила Румер. – Она украла у меня Зеба. Но это так низко – ссориться с сестрой из-за мужчины.

– Вовсе нет, – глядя ей в глаза, заявила Мати. – Это твоя жизнь. Если за счастье приходится сражаться, то неужели оно того не стоит? Ты умна, Румер. Когда речь заходит о животных и их владельцах, то ты доктор. Для меня ты мудрый наставник. А вот для самой себя…

– Я не вижу перед собой четкого пути, – Румер перевела дух и переключила все свое внимание на Дэнни. Она сверилась с рентгеновским снимком и сделала надрез. Резвясь с хозяевами, Дэнни проглотил мячик для гольфа, и тот застрял в верхней части его толстой кишки, причиняя ему страшные неудобства. Что еще хуже, пес сначала изжевал мячик, и теперь каучуковый жгут, которым мяч был наполнен, вылез наружу.

Работая, Румер размышляла о том, как велика жизнь и как бесславно ее можно закончить, проглотив обыкновенный мячик. Она думала об отличиях между кинозвездой и ветеринаром. Хотя одна профессия была более эффектной, другая могла вернуть семье любимого пса живым и здоровым. Румер умела расставлять приоритеты, и она знала, что было много способов заставить человека страдать. Война с сестрой за мужчину не была столь уж низким делом; как сказала Мати, это была жизнь Румер.

Она наложила Дэнни швы и оставила пометки в его карте. Ей еще предстояло сделать пару звонков насчет новой конюшни для Блю, а вечером ее ждал день рождения Майкла. Она уже подумывала отменить торжество, лишь бы не видеть Элизабет и Зеба вместе за праздничным столом.

Румер надеялась, что драки не будет, но даже если все обернется иначе, сейчас она была готова. Отец до сих пор не давал о себе знать, и от этого у нее расшалились нервы.

Ей было достаточно малейшего повода, чтобы сорваться с катушек, и теперь она собиралась идти до конца.

Румер выставила на старый дубовый стол фарфоровый сервиз, доставшийся ей от матери. На пару с Куин они отполировали серебро и намыли до блеска хрусталь.

– Его мать ненавидит меня, – сказала Куин. – Мне не следует быть здесь.

– Не бери в голову! Тебя пригласил Майкл, – утешала ее Румер.

– Не стоило, – сказала Куин. – Я могу увидеться с ним и попозже…

– Это ужин в честь его восемнадцатилетия, – возразила Румер, заключив Куин в объятия. – И как, по-твоему, он будет себя чувствовать, если ты не придешь? Не переживай по поводу его матери. Я займусь ею.

– А вы с ней раньше были так же дружны, как мы с Элли? – спросила Куин.

– Да, но это было давно, – Румер опечалилась, потому что этот вопрос вызвал у нее яркие воспоминания о детской близости с сестрой и о том, как она скучала по этой их связи, ощущая ее утрату.

– Она сильно отличается от тебя, – Куин нахмурила брови.

– Так и есть. Тебя это беспокоит?

– Просто мне всегда казалось, что сестры копируют друг друга. Но это совсем не так! Иногда у меня складывается впечатление, что мы даже не из одной семьи. То же самое можно подумать, глядя на вас с Элизабет. Понимаешь, когда я вырасту, я хочу быть такой, как ты, но боюсь, а вдруг мне выпадет судьба твоей сестры.

– Почему? – удивилась Румер.

– Ну, мы с Элли такие же разные, как и вы. И характеры у нас тоже совершенно не похожи… Она милашка – наверное, совсем как ты в нашем возрасте.

– Ты тоже милая, – сказала Румер. – Помимо всего прочего.

– Угу, но она Милашка – вот как ее называют другие люди. Меня же никто и никогда. В этом наша разница.

Румер покосилась на свой старый снимок с Элизабет.

– Хотела бы я, чтобы между сестрами было все иначе. Ну откуда берутся эти дурацкие определения? Как будто только одна может быть милашкой, другая красоткой, а третья умницей…

Куин склонила голову набок и посмотрела на Румер.

– Держу пари, что в детстве красоткой называли твою сестру.

– Да, – ощутив неожиданный болезненный укол в сердце, ответила Румер.

– Ну, зато ты теперь просто красавица, – сказала Куин. – Твоя сестра по-прежнему красотка, но красавица-то теперь ты. Держу пари, она тоже это поняла.

– Сомневаюсь, – усмехнулась Румер.

– Зря. Она не может этого не заметить. Ее красота – не знаю, как сказать… да и стоит ли… Ну, это что-то стандартное, гламурное… Таких много, понимаешь? Пруд пруди…

Румер от души засмеялась:

– Ох, Куин, с твоим-то длинным языком! Ну, валяй, продолжай.

– Ну, ее красота это ее лицо. Кожа, глаза, нос… в общем, все на поверхности. А твоя гораздо глубже. Как жемчужина на дне моря. Она в твоих глазах. Знаю, это странно, что я сумела разглядеть ее в тебе, но ничего не поделаешь. Только слепой ее не увидит – а мистер Мэйхью очень даже зрячий.

– Да ну?

– О да. Он так пялится на тебя, будто хочет выпить всю одним залпом.

– Ох, Куин, – повторила Румер. Куин, сама того не подозревая, вернула ей душевное спокойствие, хорошее настроение и самообладание.

– Да-да. Он влюблен в тебя по уши…

Но в это мгновение к холму прикатил «порше» Элизабет. Она достала из него гору подарков и стала осторожно подниматься по ветхим каменным ступенькам, придерживая подол шелкового вечернего платья.

Зеб с Майклом вышли с веранды, где они как раз настраивали телескоп, который Зеб торжественно вручил сыну перед ужином.

– Потрясно, – восхищенно сказал Майкл. – Он управляется через компьютер, и микродвигатель позволяет ему следить за звездами всю ночь напролет. Его можно направить на Сатурн и наблюдать за планетой до самого восхода солнца. Короче, этот телескоп не многим хуже того, что будет установлен в его новой лаборатории.

– И в него можно разглядеть даже кольца? – спросила Куин.

– Разумеется, – кивнул Зеб. – Подожди, пока стемнеет, и мы все тебе покажем.

– А может быть, для начала откроете мои подарки? – появившись в дверях, спросила Элизабет. Она разложила их на выдвижном столике и притянула к себе Майкла.

В мамин хрусталь и медные подсвечники Румер поставила белые свечи, пламя которых трепетало на морском ветру. Майкл уселся в кресло Сикстуса, и Румер сразу же взгрустнула об отце. Как жаль, что он отсутствует на восемнадцатилетии своего внука – и не видит своих дочерей вместе после стольких лет.