Литмир - Электронная Библиотека

Глава 7

В день свадьбы уже с утра зарядил сильный дождь. Куин была расстроена и тихо ругалась про себя. Лобстеров не волновала погода на поверхности моря; им нужно было питаться, и они забирались за наживкой в ее ловушки всегда, будь то дождь, снег или жара. Но Куин думала вовсе не о лобстерах, она переживала за тетю Дану и Сэма. Ей так хотелось, чтоб это был лучший день в их жизни.

Еще до появления солнца, в половине шестого, она в последний раз проверила ловушки. Подпрыгивая на волнах, она передвигалась от одного буйка к другому, поднимала веревки и открывала ловушки, пока ее нещадно поливал дождь. Она поставила на своей школьной линейке отметку у деления в три с четвертью дюйма, чтобы измерять панцирь лобстеров и брать только взрослых особей. Молодняк и яйценосных самок она выкидывала за борт. Но даже с учетом этого за один обход ей удалось выловить двенадцать лобстеров.

На обратном пути она свернула влево и направилась к отмели Викланд-Шоул. Сегодняшним утром сердце Куин было открыто всем ветрам, и ей хотелось навестить кое-кого. Сначала она проплыла мимо маяка, где когда-то давно жили Элисабет и Кларисса Рэндалл. Она отождествляла себя с той девочкой, которая лишилась матери в раннем возрасте, и ей была по душе храбрость женщины, пожертвовавшей всем ради приключений.

– Это не значит, что она тебя не любила, – громко сказала Куин призраку первой Клариссы. – Ты ведь знаешь, правда? – А добравшись до места, где Джо Коннор – брат Сэма, известный охотник за сокровищами – несколько лет назад поднял со дна «Кембрию», Куин склонила голову в память о любви Элисабет Рэндалл и Натаниэля Торна, молясь, чтоб чувства ее тети и Сэма были столь же крепки, но не так скоротечны.

На запад от острова Блок-Айленд растекался туманный рассвет, и лучи маяков постепенно блекли. Куин подняла голову к небу, сожалея, что там не было видно утренней звезды, на которую можно было б загадать желание. Но потом, не забыв про то, что ей надо было сделать еще одну остановку, Куин завела мотор и помчалась к середине пролива.

Она любила это место больше всего на свете. Хотя нигде не было ни надгробных камней, ни могил, она знала, что именно тут обитали души ее родителей. Их катер, «Сан-дэнс», утонул здесь шесть лет назад. Куин видела пролив из окна своей спальни, с холма на Мысе Хаббарда, но, попадая сюда, она испытывала совсем другие чувства.

В течение двух лет после их гибели Куин слышала и видела русалку. Она понимала, что это странно и необычно, но ей было наплевать: той русалкой была ее мама, она оставалась рядом, чтобы убедиться, что у нее, Элли и тети Даны все в порядке.

Задолго до этого мать Румер видела единорога, и Куин помнила, как она рассказывала, что когда на Мысе Хаббарда речь заходила о настоящей, глубокой любви, то магия была ни при чем: все происходило на самом деле. Куин всегда была уверена, что единорог олицетворял собою души умерших родственников миссис Ларкин.

Глядя на воду, Куин высматривала что-нибудь необычное. Она хотела, чтобы ее мама знала: сегодня ее сестра выходит замуж. Подумав об Элли, Куин попыталась представить, каково было бы ей, если б она пропустила ее свадьбу.

– Эй, мам! – громко позвала Куин. Она поискала взглядом случайный всплеск, незаметную волну, блеск серебристого хвоста и мерцание волос русалки. Ничего. Возможно, она просто утратила способность их видеть. Выросла из детских штанишек, так сказать. Но Куин приплыла сюда по особой причине, и никакой дождь не мог помешать ей.

Открыв свою морскую сумку, она достала из нее составленный этим утром букет белых цветов. Целую неделю они с Элли совершали набеги на местные сады, собирая цветы для свадьбы, и Куин решила, что тетя Дана не станет возражать, если она возьмет немножко для своей матери.

– Это тебе, мам, – сказала Куин, раскидывая любимые белые цветы матери по серым волнам. – Чтобы ты знала… что ты с нами. Тетя Дана сказала: если бы ты была жива, ты была бы главной подружкой невесты… а папа повел бы ее к алтарю…

Мотор ее лодки размеренно урчал. В небе кружили чайки, пониже летали крачки. Вдалеке маяк Викланд-Рок испустил свой луч в последний раз и погас до вечера. Из тумана выступала береговая линия Коннектикута: на западе был пляж Файрфлай-Бич, на востоке – Мыс Хаббарда. Но русалок не было нигде.

Проводив взглядом уносимые западным течением белые цветы, Куин развернула лодку и погнала ее обратно к берегу. Ей нужно было доставить лобстеров; ведь она обеспечивала главное угощение для свадьбы.

Через пару дворов от него находился дом Румер. Она заметила какое-то движение и обмерла, вспомнив единорога миссис Ларкин. Но что бы там ни было, оно быстро растворилось в дымке. Раздался грохот грома, сверкнула молния. Куин выкрутила ручку газа на полную мощность и рванула домой, рассекая непокорные волны.

– Если в день свадьбы идет дождь, то брак будет долгим и счастливым, – стоя под навесом шатра, изрек облаченный в визитку Сикстус Ларкин.

– Как мило, – сказала Августа Ренвик, слепя глаза окружающих своим шелковым сиреневым платьем. Она приходилась тещей брату Сэма. И Сэм обожал ее; она заботилась о нем как о собственном сыне. Ее седые волосы, украшенные живой сиренью, волнами ниспадали ей на плечи.

– Это не дождь, а вселенский потоп, – хохотнула Аннабель Маккрей; акцент выдавал в ней южанку не меньше, чем ее вычурная шляпка. – Похоже, в любую секунду случится нашествие саранчи.

– Красота и насыщенность эмоций напоминают мне сцену свадьбы из «Женитьбы Фигаро», – сказала Винни Хаббард и взмахнула рукой, словно изображая декорацию в театре Ла Скала. Она была в своем прекрасном египетском наряде, в который входили настоящий бурнус и Кошка Фараона, – в память погибшей когда-то Элисабет Рэндалл и в честь приезда Майкла. Покончив с карьерой примадонны, она с удовольствием помогла основать в Хартфорде музыкальную школу. Хотя теперь Винни давала только частные уроки, она отнюдь не утратила своего звездного величия.

– У тебя бывает хотя бы одна минутка, когда ты просто живешь спокойной жизнью, а не приплетаешь к ней какой-нибудь театр, в котором ты однажды побывала? – съязвила Августа.

– Очень редко, дорогая, – потягивая шампанское, с достоинством ответила Винни.

– Точно, и уж кому, как не мне, знать об этом, – подтвердила Аннабель. – Я ее любимая соседка…

– И про меня не забудьте, – сказала Геката Фрост, которая, как обычно, была одета в черное, но на сей раз ее черную пелерину украшали радужные вкрапления пурпурного шелка. – Пенье Винни – это музыка для наших душ. Хорошо или плохо, но она поет песни наших жизней. Самые лучшие видения посещают меня, когда она распевает арии из опер Пуччини.

– О, боже ж мой, – вздохнула Аннабель. – Хватит о твоих видениях, Геката. Не то дети подумают, что ты ведьма, а мы не…

– Она и есть ведьма, – сказала Винни, обнимая внезапно побледневшую Гекату. – Мы с ней выросли бок о бок, и дар ясновидения был у нее с самого детства. Аннабель, ты ведь приезжая.

– Только на Мысе Хаббарда тот, кто прожил здесь тридцать пять лет, по-прежнему будет считаться приезжим, – похлопав по спине Аннабель, сказал Сикстус. – И это ты, Анни. Молодая приезжая особа, у которой еще молоко на губах не обсохло. Ты не взрослела в компании видений Геки, как это было у Клариссы и Винни…

Свадьбы выбивали Сикстуса из привычной колеи. Он постоянно думал о бракосочетании Зи и о пустом, холодном ощущении в груди в тот день. Отправляясь в церковь, он вспоминал Румер, которая отказалась приехать домой и осталась в Нью-Йорке, в своей ветеринарной школе.

Его дочери, которые были единым целым, оказались разорваны на части соседским парнем. Порой на Сикстуса накатывало желание выпустить кишки Зебу Мэйхью – чтобы засранец на собственной шкуре понял, что он натворил.

Сикстус вздохнул и попытался сосредоточиться на сегодняшней свадьбе. Что было, то было. Элизабет развелась с Зебом и добилась успеха в Голливуде. Румер была лучшим в городе ветеринаром. Вон же она, смеется над чем-то вместе с Эдвардом Маккейвом. Сикстус понаблюдал за ними пару минут, гадая: уж не думает ли Эдвард, что это благодаря ему она так веселится?

21
{"b":"93963","o":1}