Сикстус Ларкин за всю свою жизни никогда не видел ничего более красивого, чем полуостров и провинция Новая Шотландия – разумеется, за исключением Мыса Хаббарда. Местный пейзаж был так близок его сердцу – острые скалы, высокие сосны и спокойные заводи. Воспоминания родом из детства, как плохие, так и хорошие, навалились на него в ту же минуту, когда он оказался на расстоянии прямой видимости от берега. В одно мгновение они преобразили его – изнутри наружу, – словно и не было этих долгих лет разлуки.

– Поразительно, Кларисса, – сказал он вслух, скорее обращаясь к призраку жены, а не к своей лодке. – Я чуть не забыл, насколько силен во мне канадский дух. Думаешь, добравшись до Ирландии, я почувствую то же самое?

Он взял курс на Люнебург, в гавани которого туда-сюда сновали рыбацкие катера. Среди лодочных мастерских пестрели ярко-красные и синие здания. Здесь же он увидел «Блюноуз», рыболовецкую шхуну, изображенную на канадских монетах в десять центов, и памятник рыбакам с именами тех, кто сгинул в море. Давным-давно мать приводила его сюда вместе с братом…

Поблагодарив самого себя за удачное плавание, Сикстус направил «Клариссу» прямиком к городскому причалу. От качки на море ноги у него свело, руки и тело устали, к тому же он был так измотан, что хотел забыться сном как минимум на неделю. Позвонив Румер из телефона-автомата и сообщив ей о своем прибытии на место, он направился обратно к докам.

– Должно быть, вы Сикстус Ларкин, – сказал вышедший ему навстречу мужчина. Высокий седовласый здоровяк улыбнулся и протянул Сикстусу руку.

– А вы, стало быть, Малаки Кондон. Особенно если учесть, что здесь у меня не осталось ни одного знакомого. Как вы узнали меня?

– Сэм Тревор посоветовал мне высматривать классический «Херресхофф», и он был чертовски прав – «Кларисса» просто великолепна.

– Спасибо, Малаки. Я назвал ее в память о даме сердца.

– Надо думать, о миссис Ларкин?

– Да, – кивнул Сикстус.

– Ну, судя по тому, что я узнал от Сэма, нам будет о чем поболтать. Мы ирландцы, наши суда пришвартованы в Новой Шотландии, и, кроме того, мы учителя. Как насчет того, чтоб перекусить у меня на буксире?

Сикстус подавил зевок. Он обдумал необходимость сна и питания, и его желудок выиграл.

– Ловлю тебя на слове, ты сам предложил.

– Может, сперва поспишь часок-другой? Этого, конечно, мало, но для начала сойдет. А я дам тебе знать, когда у меня все будет готово.

– Сэм снова оказался прав, – не в силах сдержать зевоту, сказал Сикстус. – Ты хороший человек. Увидимся…

Часом позже, почти минута в минуту, Сикстус услышал перезвон обеденного колокольчика. Он так толком и не успел отдохнуть, но все же теперь он чувствовал себя несколько бодрее. Поплескав на лицо холодной водой, он сменил рубашку и побрел вдоль причала к «Архангелу» – выкрашенному в красный цвет старому буксиру Малаки.

– Хорошее название для лодки, – одобрил Сикстус. – Как раз в духе католика-ирландца.

– Это в память о моем сыне, Габриеле, – предложив Сикстусу пива, ответил Малаки. – Он и его мать присматривают за мною с небес.

– У нас с Клариссой точно так же, – сказал Сикстус. – А как еще может быть на лодке, названной в честь ангела?

– Тогда выпьем, – сказал Малаки, и они чокнулись бутылками, – за наших ангелов и твое путешествие.

Мужчины потягивали пиво и ели охлажденных креветок, пойманных в заливе Мэна. Сикстусу было нелегко расковыривать их своими негнущимися пальцами, и он заметил, что это не ускользнуло от внимания Малаки. Выкидывая хвостики креветок за борт, они вскоре прикормили целую стайку рыб. Серебристые плавники сверкнули под темной кромкой воды, а потом быстро исчезли. Малаки поставил пленки с записями дельфиньих песен, которые он собственноручно записал на гидрофон у острова Биг-Танкук, а Сикстус рассказывал, как за ним последние шестьдесят миль плыл малый полосатик.

– Нет лучшего способа развеяться, – усмехнулся Малакки, – чем прогулка по морю в одиночку.

– Точно, – согласился Сикстус. – Сейчас я на пенсии, живу с дочерью. Она работает ветеринаром.

– А-а, – Малаки указал рукой на гидрофоны для записи звуков морских млекопитающих. – Любительница животных. Такие девушки мне по душе.

– Да, наверное, она смогла бы многое понять на этих твоих пленках. Что касается знания поведения животных, то тут ей нет равных. И еще она отважная и упрямая, вся в меня. С недавних пор мне стало казаться, что я лишаю ее нормальной жизни – она была так занята работой и готовкой для своего старика, что на себя у нее времени почти не оставалось. Вот я и решил отплыть…

Малаки кивнул:

– Правильно сделал. Когда я начинаю сильно скучать по Габриелю, то напоминаю себе, что, по крайней мере, никогда не садился ему на шею – понимаешь, я слишком скрипуч и староват для жизни на лодке, и если бы Габри поселился бы где-нибудь в пригороде с женой и детишками, то я уверен, что он предложил бы мне квартиру над своим гаражом.

– Скрипуч, это в самую точку, – Сикстус скептически поглядел на свои скрюченные руки.

– Артрит?

– Да. Прошлой осенью купил себе трость. Не знаю, что будет дальше… Протезирование таза, операция на спине, пожизненный запас «Эдвила»… а Румер станет моей нянькой. Мы-то с ней живем не в квартирах, а в одном доме. И в этом доме она провела всю свою жизнь, если уж говорить начистоту.

– Господи Иисусе! – воскликнул Малаки, с хмурым видом посасывая мясо креветки. – Ты что, хочешь удушить бедняжку? Или превратить ее в хозяйку дома престарелых?

– Знаю, знаю, – кивнул Сикстус, сделав большой глоток пива.

– А она случаем не в разводе?

– Она никогда и не выходила замуж, – старик откинулся на спинку кресла.

– Елы-палы! Ты вовремя смотался оттуда. Главное, чтоб девчушка не упустила такую возможность. Кстати, у нее есть кто-нибудь на примете?

– Боже, Малаки, я вовсе не пытаюсь ее сосватать. Румер хорошо и без всякого мужа. По правде, последний ухажер, – подумав об Эдварде, сказал он, – был никуда негодным. И если бы мне пришлось повести ее к алтарю на их свадьбе, то потом я бы считал секунды до того мгновения, когда священник спросит насчет возражений. Она умеет спасать жизни животным, а вот свою чуть не сгубила.

– Да ну?

– Да.

Малаки усмехнулся:

– Значит, теперь ей нужен тот, кто позаботится о ней.

– Чужой заботы ей тоже не надо. Румер добрая и чувственная, но и в делах она не промах. Она окончила Тафте – самую престижную ветеринарную школу в стране. У нее отличная лечебница – все местные жители несут к ней своих животных. Так что она преуспевает.

– И это ты, конечно, говоришь как человек совершенно беспристрастный, – достав трубку, сказал Малаки.

– Разумеется.

– Значит, она единственный ребенок в семье?

– Нет, – поглядывая на безмятежную гавань, ответил Сикстус. – У нее есть сестра.

– А сестра не из тех, кто присматривает за старым больным отцом? Совсем не сиделка, в отличие от Румер?

Сикстус хохотнул, представив себе Румер в роли сиделки. Потом, подумав об Элизабет, он ответил:

– Нет. Ее сестра отнюдь не сторонница семейной жизни. Скорее, наоборот.

– А, вон оно что. Ну и замечательно. Когда люди сами заботятся о себе, тем лучше для всех остальных. Выживает сильнейший – что в дикой природе, что в семье. Пожилой родитель может пожрать заботливое дитя. Ну, или лишить его личной жизни. А ты, видать, мудрый и хороший малый.

– Я и уплыл, чтобы не допустить ничего подобного, – проворчал Сикстус. – Ты спрашивал, имеется ли у Румер кто-нибудь на примете. Так вот. Да, имеется.

– Кто-то кроме тунеядцев?

– Мой бывший зять.

– Ну и ну, – усмехнулся Малаки. – А что же по этому поводу думает ее сестра?

Сикстус призадумался. Возможно, причиной всему была усталость, или то, что он оказался вдали от дома, или дружелюбие Малаки, но у Сикстуса развязался язык.