– Значит, вот в чем смысл твоего путешествия? Примирение с прошлым?

– Отчасти, – Сикстус похрустел пальцами. – А в оставшейся части это просто одно большое приключение. Я всегда хотел сплавать домой – в Канаду.

– А как же Ирландия? – Сикстус рассмеялся.

– Возможно, добравшись туда, я отдам себя на попечение ирландской братии или какому-нибудь другому приходу. Чтобы они, а не твоя сестра, позаботились обо мне в старости. Я ни в коем случае не хочу быть для нее обузой.

– По-моему, она о тебе иного мнения, – тихо сказала Элизабет.

– Может быть. Но я уже принял решение.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что Румер «работает над собой»?

– Ну, вместе с Майклом и Зебом, – улыбнулся Сикстус. Но, посмотрев в глаза старшей дочери, он понял, что попался в ловушку или, наоборот, расставил ее.

– И что она делает вместе с ними? – Сикстус перевел дух.

– У нее с ними родственные отношения, Элизабет. Такие же продолжительные, как и у тебя.

– Но они – не ее семья! – возразила она, не желая идти навстречу отцовским наставлениям.

– Как ты можешь так говорить? Майкл – ее племянник. Зеб – ее старинный друг.

– Они моя семья, отец! – Элизабет вцепилась в руль так, что побелели костяшки пальцев.

Сикстус устало потер глаза.

– Откуда у тебя эти собственнические замашки? Они могут быть и твоими, и ее одновременно. Она сильно страдала все эти годы, когда ты не позволяла ей встречаться с Майклом. И она ничего не забыла, Элизабет. Нравится тебе это или нет.

– Ну, все понятно, – кивнула Элизабет. – Я причинила ей боль, а потом заливала свои проступки водкой; получается, что Румер у нас просто святоша.

– Святых на земле уж не осталось, Зи.

– Верно. Она такая «святая», что тебе пришлось отправиться в гребаную Ирландию лишь для того, чтоб она не чувствовала себя обязанной стирать твои старые подштанники.

– Ты не права… – Сикстус устало вытянул затекшие ноги.

– Как знаешь, пап.

Элизабет сжала губы в тонкую полоску. Сикстус видел, что она сгорала от желания высадить его из машины. Он с горечью думал о своих дочерях, одна из которых обладала способностью дарить и исцелять, а вторая давным-давно замкнулась в своем внутреннем злом мирке.

– Мне нужно торопиться на съемочную площадку, – сказала она.

– Элизабет…

– Сколько ты здесь еще пробудешь?

– Два-три дня, – ответил отец. – Лето скоро закончится, и мне надо отчаливать, чтобы успеть в Ирландию до осенних штормов. – Его руки скрутило такой болью, словно в них проникал морозный морской воздух.

Элизабет хмыкнула.

– А ты? Долго еще пробудешь на съемках? – спросил ее отец.

– Нет. В крайнем случае, день или два. Потом мы сворачиваемся, а я беру отпуск на пару недель Знаешь, надеюсь, мы снова увидимся… но это как получится. Большую часть времени меня буквально разрывают на части, пап – да хоть у Зеба спроси. Стоит мне появиться перед камерой, и всем сразу от меня что-то надо. Этот выходной был редким исключением.

– Я не хотел расстраивать тебя, – наблюдая за ее заострившимся лицом, сказал Сикстус.

– Ты ни в чем не виноват. Просто я вся на взводе. Это очень серьезный фильм, и – ко всему прочему – я просто ненавижу нашего урода-режиссера. А тут еще мысли о святоше Румер и о том, как она охмуряет моего сына с мужем, пытаясь занять мое место…

– Она никого не охмуряет.

– Это ты говоришь, чтоб меня успокоить. А я-то чувствую…

– Я люблю тебя, Зи.

– И я тебя, пап.

– Заглянешь ко мне завтра?

– Если смогу.

Но он чувствовал, что уже не увидит ее здесь. Ох, таинства бытия родителей и детей! На своем восьмом десятке Сикстус только-только начал в них разбираться.

После того как она подвезла его к причалу, он вылез из ее спортивного авто и поковылял к своей лодке. Он размышлял о том, что уплыть в далекие моря было бы гораздо проще, нежели остаться. Его сердце жутко ныло, а горло свело судорогой. Он обернулся, чтобы помахать на прощание своей старшенькой, и увидел, что ее машина уже уносится прочь. Щурясь от яркого солнца, он поднял руку. Дочь никак не могла его видеть, но отец все равно стоял и махал ей вслед.

А летние деньки пока еще тянулись и тянулись. Солнечные лучи отражались в белесых облаках, изящными кружевами обвивая небо, цеплялись за ветви деревьев и потрепанные кровли домов, до тех пор пока на западе не появлялась вечерняя звезда, которая словно на ниточке повисала промеж крон дубов.

Сытые и довольные пары возвращались домой после обеда в «Лобстервилле». Миновав эстакаду перед въездом на Мыс, Румер ощутила близость родного дома, который дарил безопасность и уют.

Знакомые старые деревья высились вдоль петляющей дороги, а их разлапистые ветви создавали роскошный зеленый полог над головой у путников. Зеб высадил сына и его девушку у дома Куин – отпраздновав свои промежуточные успехи, теперь они должны были подналечь на завтрашние уроки. Румер пожелала им доброй ночи и сказала, что встретится с ними завтра.

– Вот они, наши будущие студенты, – улыбнулась она, когда они с Зебом остались наедине. Их взгляды пересеклись, и у нее вновь учащенно заколотилось сердце.

– Ничего себе, да? – Зеб не сводил с нее глаз. – От бросивших школу разгильдяев до тинейджеров с четкой целью, и все это за одно лето.

– Не стоит недооценивать моего племянника или Куин, – пытаясь поддержать разговор, сказала Румер, пока у нее в голове бешено крутилась лишь одна мысль: что же будет дальше? Зеб взял ее ладони в свои руки и стал целовать их.

Джип остановился рядом с каменной стеной у подножия ее основания. Румер обернулась, желая поблагодарить его за чудесный вечер или пригласить к себе в гости, – она еще сама не решила, что именно врать, – и увидела, что Зеб, открыв от изумления рот, смотрит куда-то мимо нее.

– Румер… – шепнул он.

– Что случилось? – она повернула голову.

– Деревья.

– Ох, Зеб, – Румер прижала руку к груди.

Они вылезли из машины. В воздухе стоял запах сосновой смолы и свежеспиленного дерева. Все дело было не в том, что что-то мешало, нет, как раз наоборот: нечто огромное просто исчезло. В южной части мыса виднелся слишком большой край неба. Хотя уже спускалась ночь, во дворе у Румер по-прежнему было светло. Поначалу она решила, что это было одно дерево – только одно большое дерево.

– Я не верю, – прошептала она, когда до нее все-таки дошло.

– Он начисто вырубил весь сад, – Зеб подтвердил ее опасения.

– Их нет, – выдохнула она. – Их больше нет. – Опередив Зеба, она вбежала на его старый двор. Пока они с детьми отсутствовали, кто-то спилил все до единого деревья. Они были свалены на земле в виде бревен, еще не обструганных, – подобно отходам с лесопилки в ожидании своей участи под циркулярной пилой. Над головами у них зияло звездное небо. Румер металась от пня к пню, которые раньше были деревьями: большим кедром, белой сосной, старинными дубами, сассафрасом, катальпой и молодыми сосенками. Среди травы остались лишь белые проплешины, из которых вытекал сок.

– Как они могли?! – вскричала она. – Все деревья!

– Невероятно, – Зеб был просто в шоке.

– Они ничего не пожалели. Все пропало!

– Не думал, что они начнут действовать так скоро, – сказал Зеб. – Я-то полагал, что у нас еще есть время противостоять этому вандализму.

– Так скоро… – повторила Румер его слова. Неужели он что-то знал об этом? – О чем ты говоришь?

– Я видел планы. Чертежи…

– Ты знал! И не сказал мне?

Задохнувшись, она бросилась на него и принялась бить кулаками в его грудь. Он поймал ее за запястья и хорошенько встряхнул.

– Перестань, Румер! Выслушай меня. Я представить не мог, что такое случится. Что он зайдет так далеко. Я-то считал, что он спилит пару деревьев или какие-нибудь кусты. Но никак не все подряд!

– Ох, Зеб, – прижавшись к нему, сказала Румер. – Он завел бензопилу и порубил их – он даже не выбирал и не раздумывал.