– Знаешь, как мне здесь нравится? – прошептала Румер.

– Кажется, да. Ведь я наблюдал почти за каждой минутой твоей жизни.

– Жаль, что Элизабет не разделяет моих чувств. – Сикстус тяжко вздохнул. Лето подходило к концу, но его ждала осень с ее листопадом и тыквами, которые еще предстояло вырезать. Потом зима – со снегом во дворе, на деревьях, скалах и пляже. Затем наступит весна, когда надо будет расчищать свой участок, снова шкурить и красить «Клариссу» и готовить ее к новому морскому сезону. У него было полно времени, чтобы поразмыслить над тем, что он увидел и почувствовал в Канаде, и чтобы восстановить отношения с Элизабет и полюбить ее чуточку больше. Ритм жизни на Мысе Хаббарда обязательно поможет ему в этом.

– Прости ее, Румер, – Сикстус провел пальцами по лицу своей дочурки.

– Я уже простила, пап, – ответила она. У Сикстуса комок подступил к горлу.

– Это хорошо. Простив сестру, ты обрела свободу. А теперь позволь мне побыть одному, ладно? У меня выдалось долгое, непростое путешествие, и я так рад снова оказаться дома.

– Я тоже рада за тебя.

– Что-нибудь придумала на вечер?

– Встретиться с Зебом, – сказала она. – У нас сегодня давно обещанное свидание…

– А. Это хорошо, – сказал Сикстус. – Очень хорошо.

– Тебе еще что-то нужно, прежде чем я уйду?

– Только объятия и поцелуй, Румер, – усмехнулся ее отец. – Как в те давние времена, когда ты была моей младшенькой.

– Я ею навсегда осталась, – она обвила руками его шею. О, как он был рад за нее! Румер была таким хорошим человеком. В отличие от нетерпимой Элизабет, она была терпеливой. Все эти годы она ждала воссоединения с тем единственным, кого так сильно любила, и выстроила для себя замечательную жизнь.

Сикстус жалел о том, что его мать не была знакома с Румер. Его просто распирало от гордости за свою чудесную младшую дочь.

Стоя на скале, Сикстус задрал голову к звездам и потянулся к небу. Он закрыл глаза, думая о Клариссе, и привлек ее к своей груди, прямо в свое сердце. Не шелохнувшись и не дыша, он крепко обнимал свою жену и возносил ей благодарность за все: за семью, за любовь, за свое успешное возвращение домой. И даже зажмурившись, он видел, как пурпурно-черное небо озарялось всполохами метеоров. Сегодня, позабыв о вечном покое, звездопад пришел в движение.

Невзирая на боль в суставах, Сикстус Ларкин пошевелил ногой. Его подгоняла музыка планет. Он нежно придерживал свою жену, скользя над серыми скалами с вершины их холма на Мысе Хаббарда, где они танцевали под темным бархатным небом, усеянным мириадами звезд.

Чтобы добраться до Индейской Могилы, Румер пошла через пляж. Ночь выдалась ясной. Было уже прохладно, в мягком воздухе ощущался осенний холодок. Ступни на мокром песке оставляли отпечатки, и их тут же слизывали волны. Румер вспомнила слова отца: «Простив сестру, ты обрела свободу». Свободу от предательства, обид и боли. Прощение – великая вещь. Уж если Христос заповедал любить, и прощать, и благословлять проклинающих вас, то как же можно было не простить Элизабет, раскаявшуюся в своих деяниях? И вот теперь, двадцать раз перечитав ту давнюю записку, она спешила на то, давнее свидание, которое назначил ей Зеб двадцать лет назад! Она была свободна и любима!

Теплая морская вода пенилась вокруг лодыжек Румер, навевая на нее мысли о ночных заплывах в компании Зеба, когда им обоим было по шестнадцать. Страшный и одновременно волнующий океан обтекал в темноте их тела. Удаляясь от берега, они нежно касались друг друга коленкой или бедром, держались за руки и глядели друг другу в глаза. Их руки были распростерты над гладкой бухтой, в которую гляделась луна и отражались звезды. Тихие волны плескались, наполняя их глаза и рты солеными брызгами.

Над их головами проплывал луч маяка Викланд-Рок, и Румер думала о том, что ее прародительница погибла в кораблекрушении всего в миле отсюда. Она гадала, держал ли капитан Элисабет за руки и пытались ли они помочь друг другу доплыть к берегу.

– Если бы мы попали в кораблекрушение, – сказала она Зебу, пока ее глаза щипало от соли, – то я непременно бы спасла тебе жизнь.

– Забавно, что ты упомянула об этом, – он еще крепче сжал ее ладони. – Но сначала я спас бы твою.

– Зеб, ты забыл, что я обучалась спасанию на водах, – улыбнулась она. – Я сумела бы зацепить тебя специальным хватом и оттащить к берегу.

– Вот таким хватом? – Зеб обвил рукой ее шею и боком поплыл к пляжу. В темной пучине большая рыбина задела ее ногу, и она взвизгнула. Но Зеб не выпустил ее, он продолжал грести, пока они оба не очутились на безопасном мелководье.

И теперь, торопясь к Индейской Могиле, Румер вспоминала, как же ей нравились его нежные и надежные объятия. В играх и беготне им было так легко прикасаться друг к другу. Жизнь на пляже подразумевала активный отдых – плавание, лазанье по деревьям, футбол. И Зеб всегда был готов подставить ей свое плечо; он тащил ее на руках к воде и тянул за собой в море.

Когда они плавали той ночью, думал ли он о том, чтобы поцеловать ее? Она очень хотела этого. Спустя неделю поцелуй все-таки состоялся, и она чуть не вывернулась наизнанку. Сердце упало куда-то вниз, потом подпрыгнуло чуть ли не к горлу – от счастья и испуга она чуть не задохнулась тогда… Да, скачок от дружбы был, пожалуй, опаснее любой хищной рыбины из глубин океана.

И вот теперь Румер торопилась на романтическое свидание с Зебом. В черноте спустившейся на Мыс ночи она вскарабкалась по тропинке у поваленного дерева, потом прошла мимо развалин Фиш-Хилл, через дубовую чащу, а затем по водопроводной трубе над самой глубокой и заиленной речушкой на этих болотах.

Она прихватила с собой фонарик. Желтое пятно скакало перед ней, пока она пробиралась среди свисающих лиан и длинных сучьев. Свет фонарика привлек москитов, и они мигом окружили женщину туманным звенящим облаком.

Сразу же за брекватером небо и море рассекал мощный луч маяка Викланд-Рок. Вперед-назад, чтобы корабли не сбивались с курса. Вверху, в летнем небе, сияли созвездия, которым вскоре предстоял переход в осенний сентябрь.

Пауки наплели своих паутин буквально повсюду: в ветках, на высокой траве, рогозах, мертвом дереве. Румер чувствовала шелковистые нити на своем носу, губах, руках и голенях. Когда она смахивала их, они прилипали к ее пальцам. К тому времени, когда она наконец добралась до Зеба, который стоял у холма, где был похоронен индеец, смех прямо-таки душил ее.

– Ну вот, теперь ты знаешь, каково это – быть ученым на земле, – сказала она.

– Теперь мне не страшна даже черная дыра, – прошептал он, заключая ее в объятия.

Они поцеловались, а потом принялись счищать паутинки со своих щек. В ушах у них гудели разные болотные насекомые. По небу снова пронесся луч маяка и выхватил в нем летучую мышь, взмывшую на дерево.

– Боишься, Мэйхью? – весело спросила она.

– Не-а, Ларкин. Это ведь наша с тобой территория.

– Разве это не романтично? – сердце Румер немного успокаивалось.

– Да, Ру. Знаешь, я подумал – не удивительно, что мы так страдали все эти годы, не побывав тут в самом начале.

– Как, по-твоему, почему влюбленные парочки с Мыса Хаббарда неустанно выбирают именно это место, а? – спросила Румер, слыша шорохи в камышах и плеск чьих-то лап в реке.

– Потому что тут страшно, – притянув ее к себе, ответил Зеб. – И это хороший повод, чтоб пообниматься вот так же крепко.

– Да, в объятиях любимого можно не бояться ничего, – Румер откинула голову назад, и они слились в страстном поцелуе, игнорируя жужжание и стрекот, искренне поражаясь тому, что им понадобилось ужас сколько времени, чтобы в конце концов их свидание на Индейской Могиле все-таки состоялось.

Наобнимавшись вдоволь, она стала разглядывать его лицо в свете звезд. Светлые волосы Зеба растрепались, сверкавшие в ночи глаза ни на миг не выпускали ее из виду, словно он был готов – в любую секунду – подхватить ее на руки и спасти от кого бы то ни было. Но тут вниманием Румер целиком и полностью завладела его футболка.