Мужчина поколебался, а затем все же ответил:

– Шарсиэль.

– Как ты попал сюда?

– Ты любишь поговорить перед тем, как отдаться мужчине? Я слышал о тебе другие истории.

– Ты прав, разговоры – это лишнее. И да, в моей прошлой жизни все было по-другому: я предпочитала брать, а не давать.

Эльф зашел в камеру с каменным лицом, которое оставалось таким, даже когда королева, с вызовом глядя на мужчину, сбросила свой балахон, оставшись обнаженной. Ее взгляд говорил: “я не очень-то и верю в тебя, но на безрыбье”… Светлый подошел и впился в ее губы грубым поцелуем, пробежавшись ладонями по все еще прекрасному телу. Он сжимал ее плоть своими пальцами до боли, оставляя синяки на ребрах и ягодицах. В этот момент Селестра подумала, что этот экземпляр, может, даже и неплох. Когда мужчина усилил напор, схватив королеву за волосы, оттянув ее голову назад и начав жалящими укусами-поцелуями покрывать шею, Селестра застонала, захотев большего, а когда эльф рукой накрыл ее грудь, грубо сдавив в ладони каждое упругое полушарие по очереди, она почувствовала влагу между ног. Откуда этот светлый узнал, что с ней нужно именно так? Как он догадался, что она не терпит трепет и обожание, а удовольствие получает от мужской силы, напора и даже боли? Шарсиэль схватил ее одной рукой за горло, прижав к стене. Выражение его холодных голубых глаз не изменилось, когда он остро укусил ее за нижнюю губу, растерев после этого в руке появившуюся капельку крови. Завороженная, королева смотрела в лицо мужчины и жадно слизывала кровь с его пальца. Она ощущала возбуждение эльфа и хотела почувствовать его в себе. Но смотреть на него своей любовнице Шарсиэль не позволил: резко повернув женщину лицом к стене, он заставил ее опереться руками о холодную и влажную стену и одним слитным движением вошел в лоно женщины до упора, дав то, что и Селестре, и ему самому сейчас было так необходимо. Вколачиваясь в тело пленной королевы, он выбивал из ее горла громкие стоны и крики. Светлый тянул женщину за волосы так, что ее голова поворачивалась почти под невозможным углом, но она только рычала от страсти, требуя у любовника быть еще жестче. И чем яростнее мужчина демонстрировал свою силу и власть над женским телом, тем ярче оно отзывалось на его толчки. Не соитие, а битва сейчас происходила в темной пещере Черной скалы. Шарсиэлю нравилось иметь Селестру на грани удовольствия и муки – таким образом он хоть ненадолго освобождал себя от чего-то очень злого и тягучего, что поселилось в этом когда-то гордом мужчине после того, как его пленили.

Светлые всегда казались королеве слишком холодными, однако Шарсиэль был другим – внутренний огонь этого эльфа подпалил слабый фитиль эмоций Селестры, которые давно закрылись в коконе из ненависти и жажды мести, не позволяя отвлекаться на иные сантименты. Что-то отозвалось у нее глубоко внутри: она ощутила яркие всполохи былой чувственности, которой так славятся темные эльфийки.

После той неожиданно яркой страсти Селестра больше Шарсиэля не видела, оставив его сладкие объятия на задворках памяти. Изредка вытаскивая их на поверхность и вспоминая яростное соитие с этим мужчиной, она ненадолго ощущала себя живой. Через две недели эльфийка поняла, что зачала, а последующие месяцы готовилась к рождению ребенка. То, что будет девочка, королева не сомневалась – вот уже много тысячелетий женщины рода Мор’Шиирас рожали исключительно дочерей.

Ширва пришла, когда головка девочки уже показалась наружу. Рабыня опытными руками приняла роды и показала матери ее дитя. Белое нежное тельце, которое контрастировало с черной кожей Ширвы, пучок белоснежных волос и невероятно зеленые глаза – вот что увидела мать, когда отошла от последних приступов боли. Было понятно, что девочка унаследовала множество черт своего отца – зеленых глаз и золотистых волос у дроу не бывает. Дети темных эльфов рождаются белокожими с карими глазами и темными волосами, однако постепенно их кожа темнеет, приобретая чаще всего графитовый цвет разной интенсивности, а оттенок глаз меняется на ярко-алый.

К совершеннолетию, которое наступало в двадцать лет, туманная магия, близость к тьме и отсутствие солнечного света меняли внешность темных эльфов – кроме кожи и цвета глаз, становились другими и волосы, которые чаще всего высветлялись до пепельных и оставались такими до самой смерти. Неопытному глазу жители Северных гор могли показаться уродливыми и похожими один на другого, но стоило присмотреться внимательнее, чтобы начать отличать особую красоту и индивидуальность этих существ.

Селестра взяла дочь на руки, рассматривая ее. Она давно придумала, как ее назовет – Криссандра, что в переводе с древнеэльфийского переводилось как «мстящая». Мать надеялась, что эта девочка станет для нее освобождением. Велика вероятность того, что она сама ее больше никогда не увидит, но королева верила, что кровь сильнее судьбы, дочь вырастет и придет в Даркмар, ведомая древней магией, которая течет у нее в жилах.

Ласку материнских рук Криссандра знала ровно десять минут, после чего Ширва завернула ее в темную пеленку и унесла. Теперь оставался последний шаг, самый рискованный, который мог погубить их план в одночасье – девочку нужно вынести из подземелья. Селестра надеялась, что Ширва больше никогда не вернется. Это означало бы, что той больше нет, а девочка доставлена на поверхность. Рабы не могли покинуть подземные пещеры Северных гор, так как на них накладывали специальные чары. В случае, если раб рисковал и выбирался наверх, он сгорал, как только солнечные лучи касались его кожи – не важно, был он одет или нет.

От Северных гор до ближайшего человеческого поселения сутки пути – выбравшись ночью, Ширва не успеет до него добежать. Надежда была на то, что ей хватит времени положить девочку на главный тракт, по которому ездили людские повозки и очень редко эльфийские наездники. Тракт соединял северные и центральные поселения человеческого государства Сабирия, минуя Северные горы по дуге. Вернуться Ширва не успевала, она это знала и давно приняла этот факт, гордясь, что свою жалкую рабскую жизнь закончит именно таким образом.

В то летнее утро, оставив корзинку на дороге, женщина успела сделать всего лишь несколько шагов, уйдя с дороги в заросли кустов, когда первые солнечные лучи коснулись ее головы, сжигая Ширву заживо. Умирая, она очень надеялась, что Ваеран когда-нибудь будет подыхать в муках, также как она сейчас и несколько лет назад ее мать, которая умирала в луже собственной крови, глядя как отрезают язык ее дочери.

***

20 лет назад. Северный тракт.

Лазарь Дрокс возвращался с ярмарки ранним утром, погоняя свою лошадку. Та бежала довольно резво, так как хозяин хорошо распродался, опустошив повозку полностью. На ярмарку он возил тыквы, на их урожай он никогда не жаловался: расходились его оранжевые красавицы всегда очень бойко. На севере Сабирии блюда из тыкв считались лакомством, а сами плоды там почти не росли, поэтому Дрокса северяне на ярмарке знали очень хорошо, заранее записываясь в очередь за его товаром. До родной деревеньки было двое суток пути, первые из которых уже прошли. Под утро тракт был пустой, поэтому мужчина позволил себе дремать.

Внезапно его лошадь громко заржала, вытащив мужчину из дремы. Лазарь распахнул глаза, пытаясь понять, что произошло. Его кобыла свернула с тракта, повозка накренилась, вот-вот грозясь перевернуться. Дрокс вовремя остановил лошадь и слез посмотреть, что ее напугало. На дороге стояла корзина – обычная, в которых на ярмарке продают овощи. С опаской мужчина подошел к ней, боясь открыть и собираясь просто столкнуть на обочину, когда услышал писк. Звук шел из-под черной холстины, которой было накрыто ее содержимое. Осторожно отодвинув ткань, Лазарь увидел младенца. Тот смотрел на него огромными зелеными глазами, посасывая пальчик. Глянув на мужчину, ребенок улыбнулся во весь свой беззубый рот. На вид младенцу было несколько недель, или даже месяц, но в этом Лазарь не был уверен. Заостренные ушки девочки, а при внимательном осмотре оказалось, что это она, а не он, говорили о том, что перед ним эльфийская метиска. Дети эльфов отличались от человеческих: он слышал, что они рождаются сразу с чистой кожей, начинают лепетать и сидеть чуть ли ни с первых дней.