И Роберт достал карту Венса. Он довольно быстро смог разобраться и сориентироваться, и указал, в каком направлении им лететь дальше. И они снова взмыли в небо. Но день клонился к закату, а они пока не нашли, то, что искали. Но они приметили ещё один крошечный островок, и решили, что переночуют там. Остров был не обитаем, и кроме скудной травяной растительности на нём почти ничего не было. Лишь с пару десятков разлапистых, старых сосен стояли на его восточном берегу. И драконы приземлились прямо там. Они размяли ноги, и Роберт набрал сухих веток и притащил пару толстых, сухих поваленных стволов деревьев, и сложил всё в кучу. Ригель слегка полыхнул и разжёг им костёр. Роберт залез на Ригеля, и отстегнул от седла рулон из двух медвежьих шкур и бросил их около костра. А Элейн достала вино и вяленое мясо из своего седла, и они уселись около костра. Их лица были в дымной саже, и Роберт заботливо вытирал лицо Элейн кончиком своего рукава. Они поели, и Роберт развалился на шкуре у костра. А Элейн пристроилась рядом и положила голову на его грудь. И они смотрели на звёзды… они такие манящие и притягательные… во всех мирах. Огонь мирно потрескивал сухими поленьями в костре, выкидывая в ночное небо стайки искр и тонкие струйки дыма. Драконы дремали по близости. Полное умиротворение и покой, так разительно отличавшийся от недавних событий прошедшего дня.

Но утро настало, и они вновь пустились на поиски новой бухты. И спустя ещё четыре часа они нашли её. Там было не менее трёх сотен судов. И всё снова повторилось. Снова небеса разверзлись, а адское пламя, и дым заволокли собою солнце. И ночь опустилась посреди белого дня. И унесла с собою в бездну, потопив в огненной и морской пучине всё, что могло дышать и плавать.

И теперь Элейн и Роберт возвращались в Мидлтаун. Драконы опустили их на башне поздним вечером, и они просили слуг нагреть им воды. Они были чёрные от гари и копоти, уставшие и голодные. Они привели себя в божеский вид, поели, и сдобрив свой ужин кувшином крепкого вина, они отдались во власть своей страсти, а потом уснули, до следующего утра.

А наступившим утром, на совете, Роберт рассказывал, что обгоревшие остовы пяти сотен пиратских судов, теперь покоятся на морском дне, в двух бухтах Змеиного моря. Вероятно, ещё две-три сотни оставались разбросанными по всему морю, и в тех маленьких бухточках, что были на карте Венса. Но с ними решили не спешить. Они были слишком далеко друг от друга, и летать неделями меж островами, ради двух-трёх десятков кораблей, не имело смысла. Да и вряд ли пираты теперь осмелятся приблизиться к судам Холдбергов, и уж точно не сунутся на прибрежные земли. Но между тем, Венсу было поручено, не отзывать своих шпионов с тем, чтобы в случае крупной пиратской сходки, быть в курсе, места и времени её проведения. И прилететь туда с пламенным приветом.

Глава 37

Дитя повергнутого мира

Как то утром в дверь Королевы постучали. Створки распахнулись и на пороге стоял Фил:

- Элейн, пойдём со мной, я хочу показать тебе кое-что весьма любопытное.

И заинтригованная Королева последовала за ним. Фил привёл её к своей мастерской, что он устроил рядом с кузницей. Они зашли, и он подвёл Элейн к большому столу, что был завален всякой всячиной. Он отодвинул всё лишнее на край и выложил перед Королевой кусок какого-то очень толстого материала, похожего на резину, но точно ею не являвшийся. Элейн вопросительно смотрела на Фила, примерно понимая, что это, и тот начал свой рассказ:

- Эл, теперь я знаю, из чего выполнен каркас седла Беллатрикса. Сначала я думал, что это инопланетные технологии, но это так лишь отчасти. Это кожа дракона. Точнее кожа перепонок его крыла. Когда Роберт привёз кожу Миракс, он просил сделать тебе плащ. Но в процессе проб и ошибок по обработке и выделке этого материала, я понял, что это именно из него и изготовлен каркас. Он обладает теми же свойствами. Когда мы сшивали твой плащ, дырки, что мы проделывали для швов, быстро стягивались и зарастали, если оставались не прошитыми в течении нескольких дней. И я смог повторить процесс обработки, что должно быть был использован для седла Беллатрикса, ну или по крайней мере, почти повторить. И теперь я уверен, что смогу всех драконов снабдить такими каркасами, которые не требуют подгонки, и удобны для драконов, и практически сливаются с их собственной кожей и шипами, и не мешают им. Хотя Ригелю теперь подгонки нужны очень редко, они с Беллатриксом вышли из фазы невероятного роста, остальным четырём это будет весьма кстати. Да и Ригелю удобный каркас тоже не помешает. Что думаешь? Да, да… я знаю, как ты к этому относишься, но подумай хорошенько. Не спеши протестовать, кожа уже тут. И хуже, твоей Миракс, уже не будет.

Элейн понравилась идея, хоть её и коробило от мысли о том, что её несчастную Миракс терзают даже после смерти. Но подумав, она согласилась. И материала было гораздо больше, чем достаточно, и Фил принялся за работу. Хотя у него была теперь куча помощников, процесс занял полгода, но по прошествии этого времени, все пять драконов получили новые, великолепные каркасы сёдел.

А на следующий день после того, как новый каркас и седло были закреплены на спине Ригаля, Элейн с Робертом решили слетать всей семьёй, с детьми, в Уайтстоун и побыть там какое-то время, вдали от шума Мидлтауна. Ригель очень радовал Элейн. Он уже свыкся с мыслью о том, что на нём летает Роберт, и уже принимал его без прежних предосторожностей Элейн. И хотя он по-прежнему, не подчинялся ему полностью, и не желал лететь с Робертом без Элейн, он подпускал его к себе, даже одного, и даже принимал его ласки, позволяя трепать себя по морде, и сам подставлял ему своё крыло, без прежних уговоров. Но Беллатрикс был по-прежнему непреклонен. Для него существовала только Элейн, всех остальных он считал врагами, по умолчанию. Он не подпускал никого, даже дети Элейн его боялись, и никогда не подходили близко.

Связь Изабеллы с Данзарином и Дзараксом, казалась Элейн вообще невероятной. Девочка уверяла мать, что она чувствует своих драконов, и иногда даже понимает, чего они хотят. Она не могла объяснить, как это происходит, но уверяла Элейн, что это так. Рэд же, хоть и оставался своевольным и импульсивным, с манией противоречия, ребёнком, тоже имел прочную связь с Балтазаром и Буцефалом. И хоть они немного и уравновешивали его непокорный и бунтарский нрав, но лишь отчасти. Но Элейн надеялась, что по мере взросления, это пройдёт, или хотя бы сгладится, но всё же, она часто высказывала свои опасения Роберту. Но тот настолько любил сына, что не хотел замечать его бунтарства, и считал, что опасения жены напрасны. Отчасти ещё и потому, что с отцом мальчик был теперь куда более покладист, и он радовал Роберта своими успехами во владении мечом, и своей крепостью и силой. Физически он был развит не по годам, заметно превосходя в этом своих ровесников. Он напоминал Роберту самого себя, да и внешне он был почти копией своего отца.

И они отправились в Уайтстоун. Это были великолепные дни, до краёв наполненные нежностью, любовью, покоем и бесконечным счастьем. С тех пор, как Элейн вернулась со Змеиных островов, она решила, что станет избегать встреч с Мейром, и вдали от него, её душа постепенно успокоилась. И теперь снова, только Роберт, владел всеми её мыслями и желаниями.

Но за неделю, до их возвращения в Мидлтаун, Элейн решилась рассказать Роберту, о пророчестве, что она сумела разгадать, и о том, что предстояло сделать. Роберт был растерян. Макс был другом теперь не только его жены, но и его. И он не представлял, как он сможет лишить того сына. Он и сам был отцом, и понимал, что это означает. И своими отпрысками он тоже жертвовать не собирался. И тупиковая, неразрешимая ситуация, выводила его из себя. И Король впервые совершенно не понимал, как выпутаться из всего этого, и как решить то, что изначально не имеет шанса на счастливый финал. Но он доверял Элейн, к тому же они летали к Лигару, и тот лишил его сомнений в неотвратимости этого пророчества. Всё что было написано на этом чёртовом клочке бумаги, сбывалось с точностью до слова, и он понимал, что именно ему придётся взять на себя эту поганую миссию. Он не мог оставить это на жене. Никогда в жизни, его совесть так не грызла его. Он никогда не испытывал сомнений, и делал то, что должно, и угрызения совести не терзали его, как бы жестоко он ни поступал. Но не в этот раз. Он впервые ощутил этот внутренний протест, и теперь понимал, как подобные противоречия порой терзают его жену, и насколько это тяготит душу.