— Так точно, — посчитал необходимым ответить на этот явно риторический вопрос воспрянувший духом Скориков.

— Справишься — подумаем, что с тобой дальше делать. Может, даже обратно отзову. Как искупившего вину кровью. Это ничего, что кровь чужая. Главное, чтоб дело было сделано, а чья кровь, никому не интересно…

Скориков угодливо хихикнул (и это генерал!) и, вскочив, попросил разрешения быть свободным. — Валяй, — сказал ему Павел Петрович, — пакуй вещички. Приказ я сейчас подготовлю, так что завтра прямо с утречка можешь отправляться.

I Проводив окрыленного Скорикова долгим, ничего не выражающим взглядом, Павел Петрович снова взял со стола и бегло просмотрел рапорт, касавшийся генерала Потапчука. Ничего нового, полезного для дела и проясняющего ситуацию, он в этом рапорте, как и прежде, не увидел. Длившаяся уже неделю слежка не добавила ни крупицы к тому, что Павел Петрович уже знал о Потапчуке. А знал он, увы, ровно столько же, сколько и все вокруг: все и ничего. Честный служака, порой излишне принципиальный и оттого продвинувшийся не так далеко, как мог бы. Въедливый, дотошный кадровик непременно поставил бы ему в вину энное количество впоследствии снятых выговоров и несостоявшихся повышений в должности, но Павел Петрович был не кадровик, а точно такой же служака, как Потапчук. Он-то хорошо знал, как все это бывает, и, с его точки зрения, репутация у Потапчука была просто безупречная — всем бы такую! Просто не песьей породы, ноги начальству облизывать не обучен, вот и торчит который год на одном и том же месте…

Все это, увы, имело лишь самое отдаленное и косвенное отношение к делу. По крохам собранная о Потапчуке информация, как ни странно, не столько помогала, сколько мешала решить вопрос о его пригодности для использования в этой операции.

Приняв решение, он отложил рапорт, снял телефонную трубку и приказал соединить его с генералом Потапчуком.

— Здравствуй, Федор Филиппович, — сказал он приятельским тоном. — Как здоровье? Ну и слава богу… Я тоже не жалуюсь, спасибо. Слушай, я чего звоню-то… Короче, действуй по договоренности. Чем скорее, тем лучше Да. Да, вот именно, сегодня. Ну, жду от тебя новостей. Будь здоров. Отбой.

Поезд остановился на какой-то станции. Рельсовый путь здесь был явно похуже, чем на Казанском вокзале столицы, да и машинист, надо полагать, слегка расслабился вдали от большого начальства, так что остановка сопровождалась несильным, но вполне ощутимым толчком. От этого толчка храп майора Якушева прервался; несколько секунд в купе царила тишина, потом майор по-детски почмокал губами, пробормотал что-то невразумительное и захрапел снова.

Глеб открыл глаза. За окном неразборчивой скороговоркой бормотали, давая указания сцепщикам, репродукторы; по перрону прошаркали торопливые шаги, чей-то задыхающийся от спешки и раздражения голос дважды окликнул какого-то Гену, который, надо полагать, впопыхах перепутал вагоны; со скрипом и лязгом откинулась площадка тамбура, в коридоре затопали, запыхтели, послышался характерный шорох, с которым набитые битком баулы цеплялись за стены. Кто-то рванул дверь купе; Глеб приготовился защищать честно оплаченное в билетной кассе жизненное пространство, но все тот же запыхавшийся, раздраженный женский голос сообщил бестолковому Гене, что их купе дальше по коридору, и дверь оставили в покое.

Приподнявшись на локте, Глеб через стол посмотрел на Якушева. Майор спал на спине, запрокинув кверху либо с нарисованной на лбу мишенью. В свете горевшего на перроне ртутного фонаря его физиономия выглядела мертвенно-бледной, как у покойника — если только где-нибудь еще, кроме дешевых фильмов ужасов, бывают храпящие покойники. Очень похоже, помнится, выглядел генерал-майор Скориков в тот единственный раз, когда Глеб видел его воочию, а не на фото. Только в ту декабрьскую ночь, когда Слепой наведался к генералу в гости, Михаил Андреевич не храпел, да и лежал он не вдоль кровати, как сейчас Якушев, а поперек. Ну, да, впрочем, улечься поперек полки в вагоне — это акробатический трюк, который под силу разве что индийскому йогу да еще, пожалуй, новорожденному младенцу…

…По неизвестным науке причинам ночь накануне своего отбытия к новому месту службы генерал-майор Скориков решил провести не дома, в кругу семьи, а у себя на даче. Вдаваться в тонкости семейных отношений приговоренного генерала Глеб, понятное дело, не стал. Все было ему на руку — о свидетелях беспокоиться не надо, и слава богу. Перебираясь через крытый нарядной небесно-голубой металлочерепицей кирпичный забор, Глеб вдруг подумал о роли, которую сыграла супруга господина генерала в его судьбе. Не она ли в конечном счете подставила мужа под пулю снайпера? Ведь ни для кого не секрет, что все генералы женаты, и, как правило, на очень активных, умеющих ставить перед собой четкую цель и идти к ней через все преграды, женщинах. О, эти генеральские жены! Вот кто на самом деле достоин носить погоны с большими звездами и командовать дивизиями! Ведь это же надо в весьма нежном девическом возрасте выбрать в огромной и безликой толпе зеленых лейтенантов потенциального генерала, а потом, не щадя душевных и физических сил, всю оставшуюся жизнь отрубать от своего избранника лишнее и добавлять недостающее, реализуя заложенный в нем потенциал. Мотаться по гарнизонам, не спать ночей, строить глазки отцам-командирам, контролировать каждый шаг мужа, теребить его, подталкивать, подстегивать и одновременно держать в узде… Заводить и поддерживать полезные знакомства, интриговать, оттирая конкурентов, и притом так, чтобы муж ничего не заподозрил и гордился каждой новой звездочкой на погонах, ставя ее в заслугу себе и только себе…

Вот и у генерала Скорикова почти наверняка такая же деловитая, активная, не дающая ему зарасти мхом жена. Всю жизнь, не щадя себя, она толкала мужа наверх и вот, наконец, вытолкала — прямиком под пули, потому что дуракам, что бы там ни болтали злые языки, наверху делать нечего. Интересно, станет она плакать, когда обнаружит, что овдовела? Или теперь, когда Скориков обеспечил ей солидное благосостояние (вон какую дачу-то отгрохал, по нынешним ценам на верный миллион долларов потянет!) нужда в нем уже отпала? Можно расслабиться, отдохнуть, заняться собой и перестать наконец подбирать разбросанные по всему дому носки, очки и прочие генеральские причиндалы… А?

Он мягко спрыгнул на сырую, податливую почву с внутренней стороны забора. Снег так и не выпал, погода стояла ненормально теплая, и, хотя в тени забора царила кромешная темень, Глеб знал, что трава у него под ногами зеленая. Четырехэтажная, затейливой архитектуры громада дома возвышалась в глубине участка, таинственно отражая свет одинокого уличного фонаря черными, как вода в речных омутах, оконными стеклами. Установленные вдоль ведущей к крыльцу дорожки матовые шары на коротких разновысоких ножках не горели, плафон над входной дверью был темный, и в доме тоже не светилось ни одно окно. Можно было подумать, что этот вычурный особняк с плебейской крепостной башенкой покинут и пуст, но на подъездной дорожке поблескивала рябыми от осевших капелек тумана округлостями шикарная «ауди» — личный автомобиль генерала Скорикова.

Стараясь держаться в тени, Глеб двинулся в обход дома и, обогнув угол, наконец-то увидел освещенное окно. Свет был слабенький, рассеянный и едва-едва пробивался наружу. Можно было подумать, что горит ночник или бра, но свечение было не теплым, желтовато-оранжевым, а холодновато-голубым. Такой свет может давать работающий в темной комнате телевизор, но окно светилось ровно, не мигая, и Глебу сразу пришла на ум настольная лампа с трубкой дневного света, абажур которой пригнули почти к самой поверхности стола. Что ж, как бы то ни было, теперь у него появился ориентир, маяк, избавляющий от необходимости осторожно, метр за метром, обшаривать погруженный в темноту дом.

Не мешкая, но и не суетясь, он пересек открытое пространство, поднялся на низкое широкое крыльцо и, держа в одной руке пистолет, а в другой отмычки, приблизился к двери. Замков было два, оба довольно серьезные, но, когда Слепой на пробу повернул ручку, дверь беззвучно открылась. Сиверов пожал плечами. Вообще-то, генералам ФСБ забывчивость не свойственна… Или разговор с Прохоровым так воодушевил Скорикова, что тот и впрямь уверовал в свою полную безопасность? Странно… Скорикова можно сколько угодно обзывать и даже искренне считать дураком, но в применении к разным людям это слово имеет различные значения. Дурак в генеральских погонах — это совсем не то, что дурак, работающий слесарем или роющийся в мусорных баках. Близкое окружение воспринимает и за глаза называет их одинаково, но на самом-то деле мера глупости у генерала и у дворника разная! Вечно пьяный строитель-подсобник может забыть запереть дом перед тем, как улечься спать, а генерал ФСБ — нет, не забудет, даже если его нашпиговать пулями, потому что у него это получается само собой. Выходит, он не запер дверь нарочно? Это что, ловушка?