Журавлев в данный момент откровенно двурушничал, сливая Зимину, отпетому бандиту, которому личина респектабельного бизнесмена шла как корове седло, сугубо служебную информацию повышенной секретности. Конспектируя его выступление по телефону, Якушев внутренне ликовал, поскольку ему посчастливилось одним выстрелом уложить двух зайцев: во-первых, он убедился, что Журавлев неблагонадежен и подлежит уничтожению, а во-вторых, получил от этого поганого мента информацию, которую при иных обстоятельствах тот не выдал бы даже под пыткой. Выходит, этот их мэр, Губарев, собирался не куда-нибудь, а в квадрат Б-7! Его не пускали, отговаривали, ему не давали вертолет (можно было не сомневаться, что и тут поработал «профсоюз»), а он все равно полетел. И, надо думать, был сбит к чертовой матери охраной объекта «Барсучья нора»…

Продолжая записывать, Якушев покачал головой. Собрать горячие обломки, погрузить на машину, отвезти за добрых пятьдесят километров, разбросать их там в художественном беспорядке, оборвать провода высоковольтной ЛЭП — это же просто невообразимый труд! Интересно, кто охраняет объект?

Впрочем, вопрос был праздный, да на самом-то деле Якушева это и не интересовало. Сумели спрятать концы в воду, и слава богу. А может быть, этот Журавлев, дурья башка, окончательно помешался и несет заведомую ахинею. Ну, собирался Губарев лететь в квадрат Б-7, а потом взял и передумал. Ведь все кругом его отговаривали, да и народу там без следа исчезло — мама, не горюй! Мало ли что Сенатор нажимает. Жить-то все равно хочется! Переупрямил всех, поставил на своем, раздобыл вертолет чуть ли не из-под земли — короче, продемонстрировал характер и силу воли, — а когда выкобениваться стало не перед кем, кроме собственной охраны и пилота, приказал изменить курс. Сделаю, думает, кружочек и вернусь — на коне и весь в белом. А Сенатору так и скажу: нет там ни хрена, в этом твоем квадрате, а если и есть что-то, так с воздуха этого не видать. Нашел бы, короче, что сказать, по части вранья и придумывания отговорок наш народ кому угодно сто очков вперед даст…

Но это уже была ерунда. Чокнутого начальника милиции в городе никто не стал бы терпеть. Нет, Журавлев знал, что говорит. И сказал он все это Зимину по одной простой причине: Зяма тоже интересовался квадратом Б-7 и рано или поздно полез бы туда со своей едва-едва легализовавшейся братвой. Полез бы и сгинул; невелика потеря, конечно, но смерть крупнейшего в республике лесопромышленника повисла бы на шее у начальника милиции, как мельничный жернов. Ему пришлось бы проводить заведомо безрезультатное расследование, которое вкупе с целым ворохом дел подобного же рода сулило подполковнику в перспективе сплошные неприятности. Вот он и решил заняться, так сказать, профилактической работой с представителем группы риска…

— Ничего, — вслух сказал Якушев, когда телефонный разговор закончился, — скоро я тебя, ментяра, избавлю от всех твоих проблем. А заодно и группу риска приберем, хватит уже им небо коптить…

Его голос прозвучал в тесном, тускло освещенном пыльными плафонами в колпаках из прочной металлической сетки помещении одиноко и странно, как голос сумасшедшего, ведущего диалог с самим собой за две минуты до самоубийства. Майор невольно вздрогнул от этого неуместного звука, раздавил окурок о пыльную крышку стола, рассеянно уронил его на пол рядом с креслом и закурил новую сигарету.

Он провел в пункте прослушивания еще три часа, но не услышал больше ничего существенного. Вернее сказать, он вообще ничего не услышал; подполковнику Журавлеву звонили с разных номеров, но он так никому и не ответил — видимо, поговорив с Зямой, напился до полного беспамятства.

Придя к этому глубоко ошибочному выводу, майор Якушев с некоторым сожалением обесточил аппаратуру и отправился в гостиницу, где обнаружил своего в стельку пьяного подопечного. Обозвав его чертовой свиньей и испытывая наряду с вполне понятным отвращением не менее понятное облегчение — как-никак, а необходимость присматривать за этим подонком на сегодняшний вечер отпала, — Якушев отправился в ресторан. Он проголодался, да и рюмочка-другая коньячку ему бы сейчас не помешала: майор сегодня хорошо поработал и имел полное право немного расслабиться.

Машину Глеб оставил за углом. Выйдя из здания, в котором располагался офис Зимина и которое, насколько он понял, целиком принадлежало этому олигарху местного розлива, Глеб в своем черном пальто фланирующей походкой двинулся по скользкому тротуару. Пару раз он останавливался возле витрин, делая вид, что разглядывает глупо улыбающиеся, упакованные в такое же, как на нем, второсортное тряпье манекены или разложенную на черном бархате, сверкающую в свете мощных ламп фальшивым бриллиантовым блеском бижутерию. Слежки за ним не было, да он ее и не ждал: Зимин слишком долго жил спокойно, будучи в ладах со всеми, и успел изрядно обрасти мхом. Ему требовалось время, чтобы по достоинству оценить предпринятый Глебом маневр. Сейчас он, наверное, сидел, ковыряя в ухе, на прежнем месте и мучительно старался понять, что это было: чистая случайность или звоночек, предвещающий неведомые пока неприятности?

Забравшись в остывшую машину, Глеб запустил двигатель и переставил автомобиль таким образом, чтобы, никому не мозоля глаза, хорошо видеть парадное крыльцо только что покинутого здания. Дом был двухэтажный, аккуратно оштукатуренный, накрытый двускатной крышей из металлочерепицы веселенького травянисто-зеленого цвета и со стеклопакетами в окнах. Неширокий проезд между ним и соседним домом — точно таким же, но далеко не так свежо выглядящим — был перегорожен коваными чугунными воротами затейливого рисунка. Что-то подсказывало Глебу, что ворота эти должны вскоре открыться. Он порылся в сумке и задействовал изъятое из тайника подслушивающее устройство. Горошина микрофона привычно легла в ушную раковину; повернув переключатель, Глеб услышал аппетитное бульканье жидкости, льющейся из бутылки в стакан.

Некоторое время Зимин молчал, развлекая Сиверова лишь мелкими звуками чисто бытового характера: скрипом кресла, гулкими глотками, щелканьем зажигалки, протяжными вздохами, вызвавшими в воображении Глеба образ изнемогающего от страсти племенного быка, шелестом бумаг («Карту, наверное, разглядывает», — подумал Слепой) и прочей не имеющей отношения к делу ерундой. Потом щелкнула какая-то клавиша, и голос Зимина отрывисто бросил: «Машину».

— Вот это правильно, — вполголоса сказал Глеб. — А то Сан Саныч вернется, а партнера по лесозаготовкам нет…

Он отключил микрофон, укрепленный на обратной стороне крышки Зяминого стола, и задействовал тот, что лежал у Зимина в кармане. Слышимость ухудшилась, но ненамного. Когда в наушнике послышался деликатный стук дверцы и обращенное к водителю: «В горотдел, к Журавлику», Глеб снова запустил двигатель своей машины. Зимин действовал, как посредственный актер, восполняющий недостаток таланта усердием и старательно следующий каждой букве сценария. Решение, принятое им, было продиктовано ему Сиверовым, выступившим в роли сценариста. В самом деле, когда к тебе в офис является какой-то, как принято выражаться в определенных кругах, мутный фраер, одетый, как чучело, и пытающийся при этом выглядеть крутым московским бизнесменом, это еще полбеды. В конце концов, фраера для того и существуют, чтоб обувать их в лапти. Но когда этот мутный тип открыто и нагло, явно держа тебя за лоха, не знающего, что творится у него прямо под носом, проявляет интерес к месту, загадка которого давно беспокоит многих серьезных людей, в том числе и тебя самого, — тут поневоле потянет провентилировать этот вопрос с человеком, сведущим в подобных вещах. Кто быстрее и оперативнее всех может выяснить, с кем приходится иметь дело? Ясно, кто — начальник милиции. Особенно если ты давно с ним знаком, знаешь к нему подход и способен его заинтересовать…

Кованая решетка ворот плавно распахнулась, и на улицу выкатился, сверкая черным лаком, новенький «мерседес». Машина была хороша; честно говоря, Глеб сильно сомневался, что такая имеется хоть у кого-нибудь еще из обитателей автономии, включая президента. Старенький «форд», за рулем которого сидел Сиверов, конечно же, не был способен угнаться за этим немецким чудищем на прямой. Но Глеб и не собирался висеть у него на хвосте, поскольку и без того прекрасно знал, куда направляется господин лесопромышленник.