Намерения своего он, однако, не оставил и связался с управлением внутренних дел — республиканским, естественно, поскольку городская милиция вертолетами не располагала. Там ему вежливо ответили, что все вертолеты (аж две штуки!) в разгоне и когда они освободятся, никто не знает. Когда он намекнул, что такое неведение кажется ему довольно странным, ему все так же вежливо посоветовали обратиться за более полной информацией в администрацию президента автономии.

Но Губарев не стал этого делать. Президент его не жаловал, поскольку Константин Захарович подчинялся ему только номинально. Настоящим хозяином Губарева был Виктор Васильевич Сенчуков, которого в юности — бывают же на свете совпадения! — прозвали Сенатором. За что Сенчуков удостоился такой благозвучной кликухи, никто уже не помнил, зато все помнили, что погоняло оказалось пророческим: этот сын лесов и болот, каким-то чудом избежав тюрьмы, со временем обзавелся всамделишным мандатом члена верхней палаты Думы, заделавшись самым настоящим сенатором. Губареву, в паре с которым когда-то лихо бомбил ларьки кооператоров, Сенатор благоволил; фактически мэром пускай занюханной, но все-таки столицы Губа стал исключительно благодаря протекции старого кореша. Господин президент все это, разумеется, отлично знал и чуял, наверное, толстомордый гад, что конец его политической карьеры не за горами. Следующие президентские выборы должны были все решить, а поскольку московский покровитель действующего главы республиканской администрации в последнее время впал в немилость, упомянутый глава, уступив свой пост Губареву, не взлетит орлом в административное поднебесье, а со всего маху плюхнется толстой харей прямо в грязь.

В силу перечисленных выше причин Константин Захарович позвонил не в администрацию (да и чего им звонить, раз вертолетов у них все равно нет?), а в местное управление МЧС. Там вертолета для него тоже не нашлось, и объяснения тамошнего оперативного дежурного звучали столь же невразумительно, как и все, что Константин Захарович слышал до сих пор.

Это уже было по-настоящему странно. Все вокруг словно сговорились не пускать Константина Захаровича в этот чертов квадрат Б-7, как будто тут и впрямь поработала нечистая сила. Губарев вспомнил судьбу Клеща, Дивана, Малины и Киселя, а также всех, кто пытался обследовать заколдованный квадрат до них, и в его душу закрался нехороший холодок. Именно потому, что устыдился своего, прямо скажем, детского испуга, а еще в силу многолетней привычки с разбега брать любые барьеры (проламывая их головой, если не было способа обойти или перепрыгнуть препятствие) Константин Захарович сделал еще один, последний звонок, использовал последнюю возможность, которую приберегал на самый крайний случай. Он позвонил медикам, и, поскольку финансирование городских больниц и поликлиник зависело в конечном счете от него, медики дали ему свой единственный вертолет — нехотя, со скрежетом зубовным, но дали.

И вот теперь он стоял на вертолетной площадке рядом с готовой к взлету машиной, вдоль всего борта которой тянулась надпись «Скорая медицинская помощь». Эта надпись только усиливала его раздражение, поскольку за представительной внешностью упитанного, холеного, одетого с иголочки чиновника до сих пор прятался вчерашний мелкий бандит, больше всего на свете боявшийся показаться кому-либо смешным. Полет на этом ветхом санитарном керогазе казался ему унизительным. Нет, в самом деле, что это за мэр, который в собственном городе не сумел раздобыть себе нормальную, приличную вертушку?

Нет, все это и впрямь было странно. Ну что такое, в самом деле? Как поохотиться, порыбачить, а то и просто смотаться к озерам на пикничок — это пожалуйста. А как понадобилось слетать по делу — вертолетов нет! Ни у кого нет, ни под каким видом и ни за какие коврижки. Ну, не чудеса?

— Галифе давно никто не носит, — угрюмо сообщил подполковник Журавлев в ответ на язвительный вопрос мэра. — И ничего я не замочил. А только передумать бы вам, Константин Захарович. Место-то нехорошее! Даже наши вертолетчики туда соваться не хотят. Мало ли что…

— Ты опять за свое? — зловещим тоном спросил Губарев.

Начальник милиции в бабьи сказки про нечистую силу, конечно же, не верил. Зато, как выяснилось, был одержим всей этой ерундой по поводу геопатогенных зон, всяких там аномалий, светящихся шаров и прочей уфологии. Он всерьез полагал, что квадрат Б-7 является чем-то вроде пресловутой Пермской зоны, где угнездились не то инопланетяне, не то выходцы из параллельного мира и регулярно похищают забредающих в квадрат людей, проводят над ними эксперименты. А коль скоро речь зашла о пришельцах, дальше можно нести любую околесицу, выдвигать любые, самые завиральные гипотезы — о том, например, что всеобщее нежелание предоставить в распоряжение господина мэра такую мелочь, как вертолет, объясняется дистанционным телепатическим внушением инопланетных супостатов.

— Ничего я не за свое, — упрямо набычившись, проворчал Журавлев. — А только береженого Бог бережет. Чего вы там не видали? Нет ведь там ничего, кроме леса!

Вообще-то, мент он был хороший, правильный — с точки зрения Константина Захаровича, понятное дело. Карманный, короче говоря, был мент, и Губарева он до сих пор вполне устраивал. А эта уфологическая дурь прорезалась в нем совсем недавно — собственно, только тогда, когда Константин Захарович начал всерьез поговаривать насчет облета квадрата Б-7. Гнать его с работы надо было сразу же, как только он впервые произнес слово «инопланетяне» (кому, в самом деле, нужен начальник милиции, у которого не все дома?), но Губарев испытывал к нему что-то вроде привязанности, поскольку в былые времена ему не раз доводилось бывать у Журавлева на допросе. А раз так, подполковник слишком много знал о прошлом господина градоначальника и, будучи уволенным, запросто мог поделиться своими знаниями и с журналистами, и с работниками прокуратуры. Так что «увольнять» его следовало ногами вперед, а Губарев еще не созрел.

— Вот на лес и погляжу, — сказал он подполковнику. — Заодно, может, инопланетян твоих повезет увидеть. Чего они, в самом деле, прячутся? Пора уже, как говорится, налаживать дружеский контакт. Мы ж люди русские, если к нам с открытой душой — милости просим, хлеб-соль выносим! А то придумали, понимаешь, в лесу прятаться! Зимой холодно, летом сыро… и комары. Заболеют, простудятся, отвечай потом за них…

Журавлев, конечно, промолчал, но по лицу было видно, что ему есть что сказать мэру.

— А то полетели вместе, — предложил Губарев. — Ты ж мне все уши инопланетянами своими прожужжал. Неужто неохота глянуть хоть одним глазком? И что у меня за начальник милиции такой? — воззвал он к равнодушным небесам. — У него под боком какая-то сволочь людей крадет, а он сказки про инопланетян рассказывает! А вдруг там банда орудует?

— Угу, — непочтительно буркнул Журавлев. — «Лесные братья». Или эти… международные террористы. Тут, у нас, им самое место.

— А что? — немедленно прицепился Губарев. — Чем это тебе наше место не понравилось? Тут, у нас, тоже Россия, и люди живут такие же, как в Москве, разве что чуток попроще. И ты, мент, этих людей защищать поставлен. А не хочешь, так и иди себе… в писатели. Фантастику пиши. Про пришельцев из параллельного мира.

— Я, — с нажимом заявил Журавлев, — никого защищать не обязан. Мое дело — следить за соблюдением правопорядка…

— А то, что люди пропадают, это, значит, правопорядок?

— А это не моя территория, — прибег к последнему ментовскому аргументу хитрый подполковник. — Это, Константин Захарович, район, а я за город отвечаю.

— Да пошел ты, — окончательно перестав сдерживать раздражение, сквозь зубы сказал ему Губарев и, повернувшись к подполковнику спиной, полез в вертолет.

Двигатель машины ожил, винты пришли в движение, и вскоре вертушка, выкрашенная в популярный на российских просторах цвет хаки с белой полосой на борту и красной надписью «Скорая медицинская помощь», слегка кренясь на правый борт, заложила плавный вираж, набрала высоту и ушла на северо-восток — туда, где примерно в тридцати километрах от этого места пролегала граница участка, обозначенного на топографических картах как квадрат Б-7.