Иоганна продолжала читать вслух статью из газеты, ее голос ровно и неторопливо заполнял комнату. Каменский, растянувшись в кресле напротив, казалось, ее не слушал. Он переключился на пляшущие языки пламени, и мысли витали где-то далеко, погруженные в собственные заботы.

Внезапно пронзительный, дикий вопль Иоганны разорвал тишину и вернул Каменского в реальность.

— Чтооо?! Как?! — кричала она, ее голос дрожал от непонятного ужаса.

Иоганна вскочила с места, ее глаза горели безумным огнем. Она стала яростно рвать газету, превращая ее в клочья бумаги, метаться по комнате, сшибая с полочек книги и вазы. Каменский в шоке наблюдал за этим приступом неконтролируемой ярости, не понимая, что могло вызвать такую внезапную перемену. Что же произошло? Какая новость так поразила Иоганну?

Он хотел было подбежать к ней, схватить в объятья, успокоить, но, увидев ее искаженное лицо и полные безумия глаза, испугался еще больше. В них не было ни искры разума, лишь пугающая пустота и нечеловеческая ярость.

— Помогите! — крикнул Каменский, бросаясь к двери. — Сюда! Быстрее!

В комнату ворвались трое слуг — крепкие, рослые парни. Но даже их объединенных усилий не хватало, чтобы сдержать беснующуюся Иоганну. Она вырывалась, царапалась, кусалась, круша все, что попадало ей под руку. Комната превратилась в поле битвы.

Наконец, в самый разгар этого хаоса, появился алхимик. Он двигался с невероятной ловкостью. Одним прыжком он оказался рядом с Иоганной и резко поднес к ее лицу небольшой флакон с темной жидкостью. Иоганна глубоко вдохнула резкий, терпкий аромат, и ее движения стали медленнее. Приступ ярости начал утихать.

Постепенно безумный блеск в ее глазах исчез, уступая место замешательству и осознанию. Она увидела перед собой алхимика, и ее губы прошептали:

— Портрет… молодой особы… в золотой оправе… Ты… ты был прав… он… он оказался роковым!

Иоганну, бледную и безвольную, уложили в постель. Ее дыхание было слабым и прерывистым, а веки плотно сомкнуты. Граф Каменский, с тревогой вглядываясь в ее лицо, обратился к Эймериху:

— Что с ней? Что могло произойти?

Алхимик, всегда невозмутимый и собранный, на этот раз казался потрясенным. Он молча собрал разбросанные по полу обрывки газет, словно ища в них ответ на вопрос графа. Наконец, найдя нужную статью, он мельком просмотрел ее и, сделав глубокий вдох, прочел вслух:

— "Чудесное спасение! Сегодня утром неизвестная преступница совершила покушение на графиню фон Штольберг. К счастью, пуля попала в медальон в золотой оправе, висевший на груди графини. Судя по всему, это был фамильный медальон с портретом матери графини, переданный ей совсем недавно. Именно этот портрет, заключенный в прочную золотую оправу, и спас ей жизнь. Графиня жива и, по заверению лекарей, скоро поправится…"

— Портрет… молодой особы… в золотой оправе… — протянул Эймерих, медленно поднимая глаза на Каменского. — Вспомните, граф… мое предсказание Иоганне… Я говорил ей об опасности, связанной с портретом…

Лицо Каменского омрачилось.

— Мы… мы думали, что спасаем ее, — пробормотал граф, с досадой сжимая кулаки. — Вытащили из заточения… А получается, подвергли еще большей опасности.

— Похоже, мы совершили роковую ошибку, — тихо произнес Эймерих, проведя рукой по своему лицу. — Возможно… возможно, нам следовало оставить ее в том монастыре. Там она была хотя бы в безопасности…

В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тихим поскрипыванием половиц и приглушенными звуками из глубины отеля. Мужчины были погружены в тягостные раздумья. Они понимали, что их добрые намерения привели к непредсказуемым и, возможно, трагическим последствиям. Судьба Иоганны снова висела на волоске, и они не знали, как ее защитить.

*****

Алхимик бесшумно передвигался по комнате, словно призрак, его взгляд был прикован к Иоганне. Уже несколько дней он наблюдал за ней, отмечая малейшие изменения в ее состоянии. Большую часть времени она лежала в постели, уставившись в одну точку пустым, безжизненным взглядом. Ее лицо, некогда сияющее красотой и жизнерадостностью, теперь казалось восковой маской.

Иногда, совершенно неожиданно, в ее глазах вспыхивала безумная искра. Она резко вскидывалась на кровати и начинала кричать, ее голос был хриплым и полным ужаса:

— Портрет! Рок!

Эймерих, всегда дежуривший рядом, бросался к ней и давал успокоительное. Зелье действовало недолго. Через какое-то время все повторялось. Эти приступы становились все чаще и сильнее, словно какая-то темная сила разрывала ее изнутри.

Каменский, невзирая на свою природную твердость духа, с трудом переносил эти зрелища. Он любил Иоганну с той страстной нежностью, которая свойственна сильным натурам, и ее страдания разрывали ему сердце. Не в силах больше наблюдать за ее мучениями, он старался держаться подальше, бросаясь с головой в дела, лишь бы заглушить грызущую тоску.

Однажды алхимик настоял на встрече. Они собрались в маленькой библиотеке, атмосфера была тяжелой и напряженной.

— Ну что, Эймерих, какой вердикт? — спросил Каменский, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и безучастно. Но в глубине души он трепетал от страха, предчувствуя недоброе.

— Ее состояние безнадежно, — тихо произнес алхимик, не поднимая глаз.

Каменский понял, что Эймерих уже все решил. Он молча кивнул, его взгляд был устремлен на алхимика, словно он ждал объяснения приговора.

— Как раз тут, в Баварии, есть один монастырь, — продолжил Эймерих, поднимая на Каменского тяжелый взгляд. — Там принимают… подопечных в таком состоянии. Они обеспечат ей уход, покой…

Слова алхимика повисли в воздухе, словно камни, тяжелые и неизбежные. Каменский понимал, что это единственный выход. Но от мысли, что он должен отправить Иоганну в этот монастырь, словно заживо похоронить ее, у него сжалось сердце.

*****

Граф Каменский стоял у решётчатой двери, разделявшей его и Иоганну, и с тоской смотрел на нее. Новая келья, выбеленная свежей известью, была небольшой, но светлой, с узким окном, выходящим в монастырский сад. Сквозь него проникали лучи солнца, освещая худощавую фигуру Иоганны, сидящей на краю узкой кровати. Каменский сделал щедрое пожертвование монастырю, и аббатиса лично заверила его, что Иоганна будет окружена заботой и вниманием, что она будет чувствовать себя хорошо. Но сейчас, глядя на нее, он понимал, насколько тщетными были все его старания.

Иоганна всего лишь сменила одну келью на другую, пройдя через чудовищную череду испытаний. Яд, предназначенный для ее освобождения, оказался слишком сильным, подломив ее разум. Она выжила, но цена оказалась слишком высока. Возможно, он даже ухудшил ее положение. Ведь в той, прежней келье, она была хотя бы в здравии и рассудке. А сейчас… сейчас она сидела перед ним, словно пустая оболочка, с безумным, невидящим взглядом, устремленным в одну точку. И эта пустота в ее глазах была хуже любой темницы.

Развернувшись, Каменский медленно пошел по длинному монастырскому коридору, каждый шаг отдавался тяжестью в его сердце. Он чувствовал себя побеждённым. Выйдя за ворота монастыря, он глубоко вздохнул, словно пытаясь выдохнуть вместе с воздухом бессилие сковавшее его душу.

Вернувшись в свой номер в отеле, Каменский подошел к камину. В руках он держал портрет Иоганны. На нем она была изображена молодой, красивой, беззаботной, с лучистой улыбкой на губах. Он смотрел на этот портрет долго, словно стараясь запомнить ее такой, какой она была раньше, до всех этих трагических событий. Запомнить и сохранить в своей памяти образ живой, светлой и яркой Иоганны.

Резким движением, он бросил портрет в камин. Языки пламени мгновенно охватили бумагу, и лицо Иоганны начало искажаться, плавиться, превращаться в пепел. Каменский бесстрастно наблюдал за этим зрелищем, словно сжигая вместе с портретом свои надежды, свои чувства, свою боль.

— Отправляемся в Россию, — голос его звучал холодно и решительно. — Немедленно.

Отдав распоряжение слугам, он резко развернулся и вышел из номера, оставив позади себя лишь треск горящего в камине портрета и запах гари. Его ждала Россия, ждали дела. И он должен был двигаться дальше, забыть… попытаться забыть…