*****

Иоганна проснулась с первыми лучами солнца, скользнувшими по ее лицу сквозь тонкие занавески. Ощущение легкости и предвкушения наполняло ее бытие, словно бабочка, бьющаяся в груди своими шелковистыми крыльями. Сегодня наступал день расплаты. День, который Рудольф Айзенберг запомнит на всю жизнь.

Она уже представляла его скорбное лицо, искаженное отчаянием. Его печаль, так тщательно скрываемую под маской безразличия. Слезы, которые он, возможно, даже не посмеет вытереть своей дрожащей рукой. Она должна была увидеть это собственными глазами. Насладиться своим триумфом.

Быстро умывшись ледяной водой и накинув легкое платье цвета утренней зари, Иоганна почувствовала прилив сил. Вчерашняя встреча с Каменским вселила в нее уверенность. Маленький, миниатюрный револьвер, подаренный им, казался не просто оружием, а символом ее новой, обретенной силы. С ним в руке она чувствовала себя почти богиней войны, готовой сражаться за свою справедливость.

Иоганна осторожно положила револьвер в изящный ридикюль, расшитый бисером. Он лежал там, скрытый от посторонних глаз, но она чувствовала его вес, его холодное прикосновение сквозь тонкую ткань. Это придавало ей решимости.

Выйдя из дома, Иоганна глубоко вдохнула свежий утренний воздух. Город еще только просыпался, улицы были почти пустынны. Лишь изредка проезжали запряженные лошадьми повозки, да торопливо шли по своим делам ранние пташки.

Карета, заказанная заранее, уже ожидала ее у ворот. Иоганна легко вскочила внутрь и удобно устроилась на мягком сиденье. Сердце билось в предвкушении. Дорога до отеля, где остановился Рудольф Айзенберг, казалась ей вечностью. Каждая минута тянулась бесконечно долго. Она нервно сжимала в руках ридикюль, постоянно ощущая присутствие револьвера.

Наконец, карета остановилась.

*****

Пробуждение было тяжелым, мучительным. Голова Элизы, словно окутанная густым туманом, отказывалась ясно мыслить. Обрывки снов путались с реальностью, создавая странную, непонятную картину. Тело было ватным, лишенным сил. Яд давал о себе знать.

Постепенно туман начал рассеиваться, и Элиза осознала, что лежит в чьих-то объятиях. Теплых, крепких, защищающих… Рудольф. Он сидел на краю софы, обнимая ее, и, судя по всему, не сомкнул глаз всю ночь. Его лицо было бледным, под глазами залегли тени, но в его взгляде, устремленном на нее, было столько тревоги и нежности, что сердце Элизы сжалось от волнения.

— Как ты? — прошептал он, едва она открыла глаза.

— Лучше, — ответила Элиза, слабо улыбнувшись.

В этот момент из соседней комнаты послышался слабый стон. Мадлен!

— Мадлен! — воскликнула Элиза, пытаясь встать.

Рудольф помог ей подняться с софы. Они поспешили в комнату Мадлен и обнаружили ее сидящей на кровати, бледной, но при полном сознании.

— Мадлен, ты как? — с тревогой спросила Элиза.

— Жива, — слабо улыбнулась Мадлен. — Голова кружится немного, но в целом… все хорошо.

Оказалось, что Рудольф, предвидя возможные осложнения, распорядился, чтобы ночью были упакованы все их вещи. Он не хотел терять ни минуты.

После небольшого, но сытного завтрака, за которым царила атмосфера напряженного молчания, они были готовы к отъезду. Экипаж уже ждал их у отеля.

*****

Карета, запряженная парой вороных, мягко остановилась за углом, скрытая тенью высоких домов. Иоганна, с бившимся в груди сердцем, выскользнула из нее, опустив на лицо густую черную вуаль. Каждый нерв ее тела был натянут, как струна. Она знала — настал момент истины.

У входа в роскошный отель кипела жизнь. Слуги сновали взад-вперед, укладывая в экипаж, запряженный четверкой гнедых, последние сундуки и чемоданы. И вот из вращающихся дверей показался Рудольф. Он был одет в элегантный дорожный костюм, ни малейшего намека на траур. В нем чувствовалась привычная уверенность и… радость? Следом за ним выскочила девочка, ее звонкий смех разнесся по площади. Она, не дожидаясь Рудольфа, легко вскочила в экипаж.

Рудольф на мгновение задержался у входа, оглядываясь по сторонам. И тут из отеля вышла… Элиза. Эта никчемная гувернантка… живая…

У Иоганны перехватило дыхание. Злость, холодная и жгучая, волной поднялась из глубины души, сжимая горло железными тисками. Рудольф галантно помог Элизе сойти по ступеням и подвел к экипажу. Он уже протягивал ей руку, чтобы помочь взобраться внутрь, но что-то заставило его на секунду вернуться в отель. Забытые перчатки? Небрежно брошенное распоряжение слуге? Иоганна не знала. Но она поняла — это ее последний шанс.

Словно подчиняясь невидимой силе, она вышла из своего укрытия. Рука автоматически нащупала холодную сталь револьвера. Время словно замедлило свой бег. Каждый звук — цоканье копыт лошадей, шелест листьев на деревьях, далекий крик уличного торговца — отдавался в ее сознании с оглушительной ясностью. Прицелившись, она выкрикнула, и ее голос, хриплый и пронзительный, прорезал воздух:

— Элиза! Элиза Шмидт!

*****

Стоя у кареты в ожидании Рудольфа, Элиза услышала свое имя. Четко, отчетливо, произнесенное знакомым голосом. Элиза замерла, не веря своим ушам. Этого не может быть!

— Элиза! Элиза Шмидт!

Она медленно повернулась на зов, сердце ее забилось с бешеной скоростью. Она увидела ее. Герцогиню Иоганну.

Женщина стояла в нескольких шагах. Иоганна резким движением приподняла вуаль. И в этот миг Элиза отчетливо увидела ее лицо. Это было лицо, искаженное злостью, яростью, ненавистью… Но как? Ведь все говорили, что она умерла в монастыре!

Их взгляды встретились. Время словно остановилось. Мурашки поползли по спине Элизы, ее охватил ледяной ужас.

Иоганна держала в руке что-то маленькое, темное, и протягивала это Элизе. Что это? Пистолет? Кистень? Элиза не успела разглядеть.

Раздался оглушительный хлопок, словно разорвало небо. Иоганна мгновенно оказалась окутана клубами едкого дыма, словно растворилась в нем.

Все происходящее казалось нереальным, словно замедленная съемка. Элиза слышала крики вокруг, но не могла разобрать слов.

— Элиза! — кричал Рудольф, его голос был полон отчаяния.

— Боже мой! — взвизгнула Мадлен.

И тут Элиза почувствовала острую, жгучую боль в груди. Удар был такой силы, что она не смогла устоять на ногах. Темнота нахлынула на нее волной. Падая, она увидела, как Рудольф бросился к ней, его лицо было искажено ужасом.

— Элиза!

Мир погрузился во тьму… Глаза закрылись…

*****

Иоганна, словно подгоняемая невидимой силой, заскочила в карету. Дверь захлопнулась с глухим стуком, отрезая ее от хаоса и смятения, царивших снаружи.

— Гони! — крикнула она кучеру, ее голос стал хриплый и ломкий от напряжения.

Сердце билось с такой силой, словно хотело вырваться из груди. Запах пороха, висевший в воздухе, щипал нос и глаза. Но Иоганна не обращала внимания на эти мелочи. Ею владела буря эмоций: торжество, смешанное со страхом, возбуждение, граничащее с исступлением.

Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза, наслаждаясь моментом победы. В памяти всплыли глаза Элизы. Напуганные, полные непонимания и страха. Воспоминание об этом страхе вызывало в ней не сожаление, а странное, зловещее удовлетворение.

Уголки ее губ искривились в холодной, жестокой улыбке. Она рассмеялась — громко, пронзительно, почти зловеще. Этот смех, казалось, пропитал собой закрытое пространство кареты, отражаясь от стекол и оседая тяжелым грузом на душе.

Кучер, услышав этот смех, невольно поежился. Холод пробежал по его спине, а руки, сжимавшие поводья, задрожали. Он погнал лошадей быстрее, стремясь поскорее удалиться от этого проклятого места, от этого зловещего смеха, который казался ему предвестником беды. Колеса кареты загрохотали по каменной мостовой, поднимая облака пыли. Иоганна же, погруженная в свои мысли, не замечала ничего вокруг. Она мчалась навстречу неизвестности, охваченная вихрем противоречивых чувств, готовая на все.

Каменский не мог отвести взгляда от Иоганны. Она сидела напротив, в полосе падающего из окна света, и казалась ему призраком, воплощением его собственных неудачных попыток сыграть в спасителя. В памяти всплывали картины их первых встреч. Юная, беззаботная, лучащаяся светом девушка, чей звонкий смех напоминал перезвон тысячи хрустальных колокольчиков. Потом — вторая встреча, после монастыря. Гордая, прекрасная, несломленная женщина, сумевшая сохранить достоинство даже в беде. И вот теперь… перед ним сидело существо, которое он с трудом мог назвать человеком. Исчадие ада, затаившееся в обличье некогда любимой женщины.