— А где ты был, — Колег вдруг вспыхнул как пламя, разожжённое бензином, — когда незнакомцы встали у наших ворот⁈ Где ты был, когда наши стрелы обрушились на их головы⁈ Где ты был, когда я открыл ворота и впустил незнакомцев в наш дом⁈

— Ты дурень, Колег! Они узнали о нашей потери и тут же примчались мстить! Лес… Они — это детище чумного леса!

— Хейн, — Колег слегка успокоился, — твой кинжал смотрит в лицо Великому Андрею, правителю деревни Оркестр!

— Я не помню таких!

— Проспишься, — крикнул я, — вспомнишь!

— А это кто там вякнул! — кривыми губами с выступившей слюной промямлил мужик.

Глаза незнакомца оторвались от лица Колега и упали на меня. Свет печи хорошо меня освещал, разглядеть можно было не прикладывая особых усилий, но мужчина сощурился и чуть подался вперёд. Губы его задрожали, подбородок дёрнулся.

— «Кровокож»! — вдруг обронил он, словно ему врезали под дых. — Колег, ты привёл в дом «кровокожа»! Ты чёртов предатель! Решил сместить меня таким образом! Сука! Знаешь, как я поступлю…

— Хейн, успокойся…

— Заткнись! Вначале я убью эту суку, а потом зарежу тебя!

Этот разодетый в дорогие одеяния ублюдок начал угрожать мне своим кинжалом. Принялся тыкать в меня, запугивать. Он шагнул мне навстречу. Продолжая крепко сжимать костяной клинок, он вытянул указательный палец. Он начал им тыкать в меня и кричать:

— Отродье! «Кровокожья» сука! Я убью тебя и убью весь твой выродок, который прячется за стенами великого Лофказа!

У меня затряслись ноги. Пальцы на руках медленно стянулись в кулаки. Я стиснул зубы и начал мычать, не отрывая своих окровавленных глаз от этого пьяного ублюдка.

— Вставай, мразь!

Он шагнул мне на встречу и что-то продолжал выкрикивать, но в моём вспыхнувшем от гнева разуме все слова сливались в общий поток шума. Рядом завопил Дрюня, когда я отшвырнул стол к стене, чуть не прибив Колега.

Я помню, как быстро я двигался. Как быстро сократилась дистанция, между мною и этим уродом, осмелившимся ткнуть в меня пальцем. И все мои движения были такими лёгкими и уверенными, что я даже не ощущал, как мои пальцы сжимают шею мужика, чуть ли не выдавливая язык, целиком наружу. Я помню как он хрипел. Я помню как мы завалились на пол. Доски хрустели так, словно сейчас поломаются, и мы провалимся прямиком под фундамент. Я даже помню как эта падла ударила меня в бок. Дважды. И второй удар пробил доспех, пробил кожу и застрял где-то в кишках. Когда мои обе руки сомкнулись на его шее — он больше не бил. Кинжал так и остался у меня в боку. Мужик задыхался, брызгал слюной во все стороны, а внутри меня пьянящий поток эйфории медленно разливался по жилам.

Боль медленно уходила. Но не та боль, что причинял мне кинжал. А та, что ранит в самое сердце. Та, что возвращала меня в детство, и туда, где мой разум испытал столько насилия, боли и ненависти, что я просто хочу стереть своё детство из памяти. Хочу стереть свои воспоминания…

— Червяк, блять, успокойся!

Меня что-то обхватило за шею и принялось крепко стягиваться, словно удавка, после чего я оторвался от пола.

Да, она стройная женщина. Да, она прекрасна. Очень слишком красивая женщина для такой дерьмовой работы. Зачем она вообще сюда полезла? Зачем? Сюда, где люди выживают благодаря сельскому хозяйству. Где подростки всё свободное время проводят за ловлей рыбы в кристально чистых прудах. Где коровы загаживают целые поля своим навозом, а стаи мух постоянно кружат над твоей головой, пока ты соскребаешь коровий помёт с сухой травы лишь для того, чтобы твоя мертвая земелька стала чуть лучше и смогла выродить из себя новый кустик гороха.

Но они всегда лезут туда, куда вообще лезть не стоит. Лезут туда, где всё и так прекрасно работает!

Червяк…

Человеческая душа обесценена. Людские тела — вот, что самое дорогое! Жалкое мясо, пригодное лишь для изготовления оружия для завоевания новых земель. Твоё тело не умрёт никогда. Твоим телом убьют сотни людей, проложат целую дорогу из трупов, по которой пройдут тысячи уродливых воинов в доспехах из кожных выделений. Ты не зря жрал и срал на этой земле. Твоя смерть принесёт не только страдания. Твоё тело принесёт пользу в свершении великого ужаса.

Она проделала такой долгий путь ради одного человека. Зачем? Она приехала к нам в деревню, заставила построить местных жителей на главной площади ровными рядами и начала всех запугивать. Пугала всех своим грозным видом, своим взглядом, своей свитой.

Червяк…

Ты… ты… ты…

Палец этой женщины казался бесконечно длинным. Затянутый в кровавую корку он целился мне в лицо. Он целился мне прямо в душу. Ничто не в силах так мучительно истязать ваше нутро как слова, раздавшиеся в вашей голове эхом страшного прошлого.

Она слишком красива для такой дерьмовой работы. Слишком… Она бы могла завести семью, нарожать детей, и в полях выращивать бесконечные грядки сочного картофеля. Но она выбрала войну.

И нет, не война выбрала её! Она выбрала войну. Они так все говорят. Они всегда вам врут.

У меня выбора не было, и я вам не вру, — я родился в войне. Бежал от войны. Но вот убежал ли?

Её слова обрушились на меня словно сотня авиабомб, сброшенных на мирный город. Каждая буква — взрыв, швыряющий острые как бритва осколки во всё живое.

Паразит…

Червяк…

Её доспех являл само олицетворение подарка войны — кровавые латы облегали женское тело так плотно и так красиво, что даже глубокие трещины, грубые края и мерзкое шуршание пластин во время ходьбы не могли скрыть от наших глаз её природную красоту. Когда она содрала с лица маску, никто не усомнился в её красоте.

Красота спасёт мир, слова его уничтожат.

Её слова породили внутри меня боль. Сильную, жгучую, заставляющую сомневаться во всём и во всех. Это такая боль, из-за которой ты постоянно оборачиваешься. Догоняющие тебя шаги сводят с ума. И тебе ничего не остаётся, как заглушить их.

Боль полностью не утихнет, пока целиком не уйдёт тревога. Надо избавиться от тревоги… надо уничтожить источник! Убить его!

Червяк…

Никто не смеет тыкать в меня пальцем и называть ничтожной сукой, а тем более отродьем!

Удивительно, но впервые в жизни в своих ладонях я ощутил жизнь. Я ощутил власть над ней. Чужое сердце бешено колотилось, прогоняя через напуганное тело литры крови с сумасшедшей скоростью. Через крохотные капли, выступившие на разодранной коже моими грубыми пальцами, я сумел вклиниться в безумный поток багровой реки.

Безграничная власть над человеческой жизнью. Вся химия организма сосредоточена на кончиках моих пальцев. А ведь я могу вобрать в себя всё это… зачем ему так много крови? Он глуп. Он слаб! Он всё просрёт! Драгоценная кровь будет пролита на грязную землю и размыта дождём. Непростительная расточительность.

Червяк… отпусти…

Мне сложно дышать. Кровь обеднела кислородом. Сжимать чью-то глотку уже не кажется таким лёгким занятием.

— Червяк! Блять, успокойся, нахуй! Отпусти его…

Знакомый голос… Дрюня…

Я, вроде, моргнул и на моё тело вылилась лава боли. Густым потоком она растекалась от левого бока и быстро дошла до рук и шее. Боль стала невыносимой. И я закричал. Заорал так громко, что перед глазами начали вырисовываться черты мужского лица. Кожа ощутила тепло. Я начал ощущать самого себя.

Так любопытно. Физическая боль смогла оттеснить эмоциональную в сторонку, смахнув с глаз пелену бессознательности. Кто я? Кто…

Посиневшее лицо корчилось у моего носа в болезненной агонии. Мужчина хрипел, на губах пенились слюни. В принципе его жалкий вид не был испорчен уродливой гримасой, он и так выглядел мерзким. Явственно ощущалась тяжёлая вонь гниющей пищи из разинутой пасти.

— Червяк! — завопил Дрюня прям на ухо, — отпусти ты его!

Мой рот был уже открыт, когда мне захотелось хоть что-то произнести в своё оправдание. Но слова застряли в глотке и превратились в тонкую струйку воздуха, стравливающаяся из меня мерзким хрипом. Я не могу сделать вдох… Меня душат… Чужие пальцы сжимались на моей шее всё сильнее и сильнее.