— Хорошо, — в её голосе снова появилась железная уверенность. — Пойдёмте.

Женщина шагнула в туман, я — следом. Шаг за шагом в голове нарастал лошадиный трёп, сильно отвлекающий меня от происходящего. У меня даже появилось желание прибить этих кобыл, как только я их увижу! Но я передумал, стоило нам к ним подойти. На краю дороги выстроился в длинный ряд целый обоз из потрёпанных повозок, запряжённых парами лошадей. Рядом на влажной траве возле потушенного костра сидели женщины и дети. При виде меня мамки тут же похватали своих отпрысков. Поднялся визг, вой и детский плач.

— Замолчите! — закричала на баб Юстина. — И живо разведите костёр! Не дай бог дети замёрзнут и заболеют!

Неотрывная от меня испуганных взглядов, женщины подорвались с насиженных мест. Кто-то поставил детей на землю, кто-то унёс в повозку. Я только успел перевести взгляд на Юстину, как на месте обожжённых дров вспыхнул огонь. Затрещали дрова. Повалил белый густой дым, казавшийся во влажном воздухе абсолютно непроницаемым.

Юстина устало приблизилась к повозке, доверху забитой грязными тряпками, мешками, детскими вещами, различными склянками, глиняными горшками, россыпью лука и наваленными яблоками. Запустив внутрь телеги руку, она вытащила кусок серой ткани, укутала в неё меч, и убрала обратно, на самое дно.

— Надеюсь, он мне больше не понадобиться, — сказала Юстина, положив обе руки на еле заметный живот.

— Так куда вы следуете?

— На юг. Мы в поисках новых земель. Пришлые люди слухи разносили, что на юге еще остались плодовитые земли, на которых и рож вырастает по грудь, — тут Юстина ладонью хлопнула себя чуть выше груди, невзрачной, еле заметной под серой рубахой из мешковины, — и скотина отжирается вот до таких размеров, — а тут она выставила руки на максимальную ширину.

— А что случилось на вашей земле? — поинтересовался я.

— Наша земля отравлена. Отравлена кровью и страданиями.

— Кровью?

— Да…

— «Кровавый лес»! Ты слышала о таком?

— Этот лес… — голос женщины задрожал и опустился до шёпота. — Он поглотил соседние поселения. Люди гибли, как мухи над пламенем.

Юстина обернулась и посмотрела на женщин, сидевших вокруг разгорающегося с новой силой пламени. Их лица, лица их чумазых детей были наполнены страхом, но заглянув каждой в глаза, мне было понятно, что не я источник того ужаса, что глубоко осел в их сердцах.

Один из младенцев противно зарыдал. Беззубый рот растянул тонкие губы, кожа на лице окрасилась пурпурным оттенком. Держащая на руках младенца женщина распустила шнуровку на рубахе, откинула ворот и достала набухшую от подступившего молока грудь. Словно оголодавший щенок младенец жадно присосался к коричневому соску. Другие бабы принялись готовить хавку.

Юстина перевела взгляд на меня. Каждое слово давалось ей с трудом, она готова была поведать мне многое, была готова болтать со мной хоть до самого утра, но при других обстоятельствах. Лицо женщины опустело от усталости, глаза налились безразличием. Запас её моральных сил стремительно улетучивался.

Мне придётся её немного помучить, мне нужны ответы.

— Уцелевшие есть? — спросил я.

— Зачем тебе их напуганные души?

— Мне надо знать, кто обитает в «кровавом лесу»? Кто убивает людей?

— Я сама могу тебе поведать. Это звери.

— Ты имеешь ввиду: люди-звери?

— Нет, я имею ввиду настоящих зверей. Лесных. Зайчики, кабаны, лисы, волки.

— Они были чем-то заражены?

Уставшее лицо Юстины скривилось недоумением. Я уточнил:

— Их кожа была покрыта чем-то похожим на это? — я провёл пальцами по своему доспеху из запёкшейся крови.

Нервно ухмыльнувшись, женщина отрицательно покрутила головой.

— Мне надо пригласить друга, — сказал я. — Не пугайся его вида, он гораздо добрее, чем тебе может показаться.

Я болтал с Юстиной, особо не задумываясь об окружающих. Не думая о женских переживаниях. Не беря в расчёт детские страхи. Мы думали только о своей безопасности.

Когда я заикнулся про друга, опушка леса в ту же секунду наполнилась возмущёнными женскими голосами. Прозвучали первые опасения. Зарыдали дети, когда мамаши повыскакивали на ноги и бросились в глубь леса. Я прекрасно понимал уставших женщин. Голодные, грязные, напуганные, они бежали от войны, а теперь сидят возле костра, прижавшись друг к другу, и понятия не имеют о том, что произойдёт в ближайшее время.

Будучи ребёнком я не раз оказывался в подобных компаниях. Было тесно, страшно, но мы справлялись. Мне постоянно приходилось жаться между двух женщин, чья одежда пахла скисшим потом и сыростью. Меня слишком сильно оберегали.

Женская забота не знает границ.

И даже если узнает — эти границы не станут какой-то непреодолимой преградой.

На моих глазах пару крепких женщин угомонили буйного мужика. Угомонили хорошо, окончательно и без поворотно. Мужик решил показать мужика. Решил, что слово мужика — закон. Но его быстро ткнули лицом в лужу и утопили. Так было проще.

Всем спокойнее. Так безопаснее.

Вот и сейчас, я смотрел на кучку напуганных женщин, и боялся последствий. Мне было страшно вообразить, что произойдёт в сознании этих женщин, когда они увидят Дрюню. Их нужно подготовить. Женщин необходимо успокоить, иначе защита детей может вылиться в кровопролитную бойню.

Я посмотрел Юстине в глаза и сказал:

— Успокой женщин. Ничего страшного не произойдёт. Мы никого не тронем. Мы сами нуждаемся в тепле и сне. Хорошо?

— Сколько вас? — спросила женщина, с тревогой поглядывая на мои губы, словно боясь услышать что-то страшное.

— Я не обманывал тебя. Нас полсотни.

Дыхание Юстины участилось.

— Я за них в ответе, — выдавила женщина, сглотнув слюну.

— Поверь мне. Бояться нечего. Я сейчас приведу друга.

Смирившись с неизбежным, Юстина кивнула, а затем ушла в сторону суетящихся вокруг костра женщин, а я, незамедлительно, вернулся к Дрюне.

Полсотни воинов стояли в ожидании команды. Дрюня, даже и не думая выпускать из своих огромных рук Осси, стоял во главе армии. Кара послушно сидела у его ног. А уродливая секира, чей вид мог напугать любого смертного, удобно разместилась на бедре; пару торчащих кривых шипов из гнойной пластины доспеха идеально исполнили роль крючков, на которых болталось лезвие, повешенное за пустые глазницы.

Друг смотрел на меня каменным лицом, ожидая срочного доклада.

— Опасности для нас нет никакой, — начал я. — Впереди обоз из дюжины повозок и кучи женщин с детьми.

— Что они забыли на этой гиблой дороге? — поинтересовался Дрюня, всматриваясь в густой туман за моей спиной.

— Ищут новый дом.

— Новый дом…

— Пойдём, у них есть огонь и сухая одежда, согреем Осси.

Не раздумывая Дрюня, послушно двинул за мной. Армия шагнула следом, но Дрюня вовремя всех остановил, приказав ждать на месте.

Кара рванула вперёд, но дальше меня убегать не стала, шла рядом. Волчица стала первым изуродованным болезнью созданием, которого увидели женщины. Под гул «охов», «ахов» и визгов в нас вгрызлись два десятка напуганных глаз, но узнав меня, напряжённый воздух медленно разрядился. Лицо Юстины обомлело, рот приоткрылся. Бледность кожи скрасил оранжевый свет костра, рядом с которым она спасалась от сырости.

— Что… — замямлила женщина. — Что это? — её палец указывал на Кару.

— Не что, а кто! Это создание — прекрасная волчица, по прозвищу Кара.

Одна из мамаш крикнула на своё дитя:

— Стой!

Ребёнок вырвался из рук и бросился бежать по влажной траве в нашу сторону. Это оказалась девочка лет семи с непослушными чёрными волосами, достающие ей до плеч.

— Собака… собака… — радостно верещала девочка, вытянув вперёд рук.

За что люблю детей — в наивных сердцах, еще не испорченных грязным миром, нет понятий: красивый или уродливый. Они не смотрят через призму, которую так любят брать в руки взрослые, чтобы хоть как-то оправдать свою тупость. Дети видят перед собой живое существо, которое необходимо приласкать, погладить и…