Вернувшись домой, я обнаружил на своем столе внушительную стопку писем, что немало меня удивило. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что перед Рождеством почта всегда перегружена, и, вероятнее всего, многие из этих посланий были написаны гораздо раньше, просто задержались в пути.К сожалению, на сам праздник, на Рождество, родители не отпустили своих детей со мной в город, и их можно было понять: беспокойство за своих чад в такое непростое время вполне естественно. Но, к счастью, за пару дней до заветной даты нам все-таки удалось вырваться в Берлин.Словами не передать тот восторг, который светился в глазах моих маленьких подопечных, когда они увидели огромную, украшенную сверкающими огнями рождественскую ёлку! Казалось, в этот момент для них не существовало ничего, кроме этого волшебного зрелища. Они завороженно разглядывали каждую игрушку, каждую гирлянду, каждый мерцающий огонек. Впрочем, их интересовало абсолютно все: и проезжающие мимо повозки, запряженные лошадьми, и разодетые в дорогие платья и костюмы прохожие, и уличные торговцы, зазывающие покупателей сладким ароматом свежих имбирных пряников и разноцветных леденцов…Но настоящий фурор вызвал у мальчишек автомобиль, который они до этого видели только на картинках в книжках! В одно мгновение все остальное перестало для них существовать. Они плотной гурьбой окружили диковинную машину, не решаясь не то что прикоснуться к ней, но даже дышать в ее сторону, словно боялись спугнуть это чудо техники.А потом, согретые радостью и весельем, мы взялись за руки, образовав вокруг пушистой, сверкающей разноцветными огнями ёлки живой, шумный хоровод. И полились, взмывая ввысь, к темному, усыпанному звездами небу, рождественские песни. Мы пели во все горло, не жалея голосовых связок, не стесняясь своей хрипотцы, вкладывая в каждую строчку всю душу, все переполнявшие нас чувства.Дети звонко, заразительно смеялись, перебивая друг друга, наперебой рассказывали заученные наизусть коротенькие, милые стишки, запинаясь от волнения и смущения. Их чистые, светлые голоса звучали особенно трогательно на фоне величественного безмолвия зимнего вечера. Когда же наши голоса окончательно охрипли от криков, смеха и песен, а щеки раскраснелись от мороза, мы переключились на другое, не менее веселое занятие – азартную игру в снежки. Снег, свежий и пушистый, идеально лепился, и вот уже в воздухе замелькали белые снаряды, сопровождаемые взрывами радостного смеха. Кто-то ловко уворачивался, кто-то, не успев среагировать, получал порцию снега за шиворот, но все были счастливы, все были вовлечены в эту веселую кутерьму.Наигравшись вдоволь, мы, уставшие, но довольные, принялись за еще одно традиционное зимнее развлечение – лепку снеговика. Снег охотно скатывался в плотные, тяжелые шары. Дети с усердием катали их по земле, пыхтя и отдуваясь, пока, наконец, не получились три огромных кома – основа нашего снежного исполина. Снеговик вышел на славу: неуклюжий, немного асимметричный, но такой милый и забавный! Вместо носа – морковка, вместо глаз – угольки, а на голове – старое, дырявое ведро. Мы с гордостью и нежностью смотрели на наше творение, чувствуя, как сердца наполняются теплом и ощущением настоящего, неподдельного счастья.***В этот раз Рождество преподнесло мне приятный сюрприз – в гости пожаловала фрау Ланге с дочерями. Наша небольшая, но дружная компания собралась за праздничным столом, который ломился от угощений. Фрау Ланге и Фике, известные своими кулинарными талантами, постарались на славу: они испекли ароматные яблочный и картофельный пироги, да не один, а несколько, наготовили множество сытных и вкусных горячих блюд. Наш скромный дом от пола до потолка пропитался атмосферой праздника, уюта и домашнего тепла.Мы сидели за столом, наслаждаясь вкусной едой и приятной компанией, подводили итоги уходящего года, делились друг с другом забавными историями из жизни, вспоминали смешные случаи, строили планы на будущее, мечтали.Рой, хоть и был еще ребенком, с неподдельным интересом слушал наши взрослые разговоры, изредка вставляя свои, порой наивные, но всегда искренние комментарии, размышления и вопросы, чем немало нас забавлял и умилял.— Рой, Ангела, Мария, — вдруг обратилась фрау Ланге к детям, усаживая их поближе к себе и ласково трепля каждого по щеке. — Вы знаете, как сильно я вас люблю. Вы – самое дорогое, что у меня есть, самые близкие и родные моему сердцу люди… И вот теперь, Адам, ты тоже стал мне по-настоящему родным человеком, — она перевела на меня теплый, благодарный взгляд. — Я хочу попросить у вас совета, и может, получить ваше разрешение. Дело в том, что, устроившись работать на фабрику Салуорри, я встретила там одного человека. Он очень добрый, порядочный, замечательный мужчина. И так случилось, что мы полюбили друг друга. Конечно, ваш папа, — голос фрау Ланге дрогнул, но она быстро взяла себя в руки, — ваш папа навсегда останется в моем сердце, он всегда будет жить в нашей памяти. Но жизнь такова, что женщине, особенно в наше суровое время, очень тяжело, практически невозможно прожить одной, без сильного, крепкого мужского плеча. Клаус, мой избранник, очень хороший человек. Я верю ему, я чувствую себя с ним спокойно и защищенно. И вот, он сделал мне предложение, попросил стать его женой.— Это же просто замечательно! — воскликнула Фике, опережая меня. Ее голос звучал искренне и радостно. — Марлен абсолютно права, одной женщине, без мужской поддержки, приходится очень нелегко в наше время. А вы, дети, уже совсем взрослые, самостоятельные. Вы все прекрасно понимаете.Рой, казалось, был немного растерян. Он перевел взгляд на меня, словно ища в моих глазах поддержку или подсказку, как ему поступить в этой непростой ситуации, как ответить на такой важный вопрос. Затем он посмотрел на своих сестер, но те лишь неуверенно пожали плечами, не зная, что сказать.— Если он и вправду такой хороший, как ты говоришь… — неуверенно начал Рой, подбирая слова. — Если ты с ним по-настоящему счастлива, то… то какой смысл противиться? — он немного замялся, а потом добавил, видимо, чтобы придать своим словам больше веса: — К тому же, я всё равно живу теперь здесь, с Адамом.Я ободряюще кивнул Рою, давая понять, что одобряю его слова, что он все правильно сказал. Хотя я и чувствовал себя бесконечно близким с этой семьей, ощущал себя ее частью, все же были моменты, когда я понимал, что Адам Кесслер здесь, в их семейном кругу, все еще немного лишний. Это был один из таких моментов, тонкий, деликатный, касающийся только их семьи, и я не считал себя вправе вмешиваться, давать какие-либо комментарии или советы. Мое мнение в данном случае не имело решающего значения, и я предпочел остаться в стороне, предоставив им самим разобраться в своих чувствах и принять решение.В дверь постучали. Мы удивлённо переглянулись, обменявшись недоумёнными взглядами. Никто из нас, погружённых в уютную атмосферу вечера, не ожидал гостей, не предвидел нарушения нашего уединения. Легкое беспокойство коснулось моего сердца, и я, повинуясь неясному предчувствию, неспешно направился к двери. Мысль мелькнула, что наверняка это кто-то из соседей, возможно, Фонхоф, решил прервать своё одиночество и заглянуть на огонек, чтобы поздравить нас с праздником, поделиться радостью или просто поболтать о пустяках. Не задаваясь лишними вопросами, не чувствуя подвоха, я потянул ручку и распахнул дверь.На пороге, словно нежное видение, материализовавшееся из зимней сказки, возникла Хелла. Она стояла, подобно хрупкой снежинке, окутанная в белоснежный салоп, который обволакивал её фигуру, подчеркивая изящество и грацию. Её кудряшки, непокорные и живые, выбивались из-под элегантной шляпки, обрамляя милое лицо, словно драгоценный камень в искусной оправе, и падали на пушистый мех ровными, шелковистыми волнами, завораживая игрой света и тени. От неожиданности и непередаваемой красоты этого мгновения я замер на месте, скованный изумлением, лишившись на миг дара речи. Слова застряли в горле, не находя выхода, а мысли разлетелись, подобно испуганным птицам. Хелла же, не упуская драгоценного момента, воспользовавшись моим замешательством, смело шагнула вперед, крепко обняла меня, прижавшись всем телом, и уткнулась холодным, чуть влажным от мороза носиком мне в шею, вызвав легкую дрожь по всему телу и волну необъяснимого тепла в глубине души.— Адам... — приглушённо прошептала она. — Словами не передать, как я соскучилась...Заведя Хеллу в дом, я тут же, негромким, но решительным хлопком двери, отсёк поток ледяного воздуха, норовящего проникнуть в теплое жилище. Бережно, словно стряхивая драгоценную пыльцу с крыльев бабочки, я принялся освобождать её от налипшего снега. Она была вся усыпана им, словно снеговик, будто прошла пешком долгий, изнурительный путь от самого Берлина до нашего тихого Тифенбаха, преодолевая снежные заносы и вьюги. Я чувствовал всем своим существом как она дрожала мелкой, частой дрожью. Сердце моё сжалось от жалости и тревоги. Не мешкая ни секунды, я аккуратно помог ей снять мокрый, отяжелевший от снега салоп, ставший ледяным панцирем, и принялся лихорадочно искать по дому тёплые вещи. Шерстяные пледы, пуховые платки, мягкие свитера - всё шло в ход. Я кутал её, как хрупкий, драгоценный цветок, оберегая от холода, стремясь согреть своим теплом, своим дыханием.— Ты что, верхом сюда добиралась? — не в силах сдержать нарастающее беспокойство, возмущенным шёпотом, полным укора и тревоги, спросил я. Голос мой дрогнул, выдавая бурю эмоций, бушевавшую в душе.— Ты не приехал домой на Рождество, — её голос прозвучал неожиданно твёрдо, — а я поняла, что для меня Рождество без тебя — и не праздник вовсе. Это как ёлка без огней, как песня без слов, как зима без снега… пусто и холодно. Я не смогла вынести этого, не смогла… — Объятия её сжались с неожиданной силой, стиснув меня, будто железные обручи, будто она хотела не только согреться, но и скрутить меня в цепь, заковать в свои чувства, в своё отчаяние. В этом отчаянном жесте читалось и немое возмущение её собственным необдуманным поступком, и страх, и безграничная нежность. Если она простудится, последствия будут плачевны. Тревога ледяной иглой кольнула сердце, заставляя действовать ещё решительнее, ещё заботливее.Хелла, казалось, совсем не горела желанием знакомиться с моими друзьями, не стремилась к общению, не искала новых впечатлений. Мы так и застыли в коридоре, в тесном, почти интимном пространстве, в неподвижных, крепких объятиях друг друга, словно два дерева, сплетшиеся корнями и ветвями. Я, словно ища укрытия, уткнулся носом в её пушистые, пахнущие морозной свежестью и едва уловимым ароматом зимнего леса волосы, вдыхая этот дивный запах, такой родной и волнующий. Он уносил меня в мир воспоминаний, в уютную обстановку детства, наполненную теплом и беззаботностью. Не в силах больше сдерживать переполнявшую меня нежность, я поднял руки к её лицу, аккуратно очертил линию подбородка, ощущая под пальцами нежную, бархатистую кожу, и принялся бережно, с трепетной заботой втирать тепло в её разрумянившиеся от холода, ледяные щеки. Кончики моих пальцев ласково скользили по её коже, пытаясь разогнать холод, вернуть лицу живой, теплый румянец.— У нас накрыт стол, — мой голос звучал тихо, нарушая тишину коридора, — конечно, не так роскошно, как в доме родителей, не так изысканно и богато, но поверь, очень вкусно. Уверен, ты очень уставшая и голодная после такой долгой дороги, продрогла до костей. Поэтому давай пройдём, я сам тебе отрежу наш фирменный картофельный пирог, он просто тает во рту. Хочешь?В ответ на слова моя шея почувствовала едва заметный, робкий кивок. Хелла побоялась нарушить хрупкое очарование момента. Этот легкий, почти невесомый жест, полный согласия и доверия, согрел меня изнутри. Я слегка отстранился, освобождая Хеллу из своих объятий, но не выпуская её из своего поля зрения, не разрывая незримой связи, и нежно приобнял её за плечи, ощущая под ладонью хрупкость её фигуры, и, заботливо завёл в просторную гостиную, наполненную теплым светом, ароматами праздничных блюд и тихим потрескиванием дров в камине.— Познакомьтесь, это Хелла, моя кузина, — произнёс я, представляя её своим друзьям, собравшимся в гостиной. Мой голос звучал чуть напряжённо, но уверенно, в нём сквозило желание сгладить неловкость момента и представить Хеллу в самом лучшем свете.Взгляд Роя, до этого момента спокойный и безмятежный, на мгновение наполнился лёгкой настороженностью, словно он, подобно чуткому зверю, пытался уловить в воздухе незримые флюиды, исходящие от незнакомки, оценить степень её дружелюбия и безопасности. Но уже через секунду, словно прочитав в её глазах искренность и доброту, он расслабился, и его лицо озарилось приветливой, обезоруживающей улыбкой. Видимо, интуиция, обостренная годами жизни в непростом мире, подсказала ему, что от Хеллы не исходит никакой угрозы, что она – свой человек, которому можно доверять. Не теряя времени, Рой подошёл к ней и, не сдерживая порыва дружеских чувств, заключил её в крепкие объятия, такие же искренние и тёплые, какими совсем недавно одаривал меня.— Ты такая же хорошая, как и Адам? — неожиданно спросил он, нарушая воцарившуюся тишину. Его вопрос, по-детски прямой и непосредственный, прозвучал неожиданно и заставил меня слегка смутиться, почувствовать лёгкий укол неловкости. В нём сквозило нечто большее, чем просто любопытство, — возможно, желание убедиться, что Хелла достойна войти в наш круг, что она разделяет наши ценности и взгляды.— Не знаю, — просто ответила Хелла, и её уста озарила искренняя, звонкая смешинка. Её смех, чистый и заразительный, разрядил атмосферу, добавив в неё нотку лёгкости и непринуждённости. В этом простом ответе, лишённом притворства и кокетства, было больше мудрости и глубины, чем в пространных речах. Он свидетельствовал о её скромности, честности и умении не судить о себе слишком строго, но и не преуменьшать своих достоинств.При появлении Хеллы, Фике и фрау Ланге, до этого момента пребывавшие в расслабленном состоянии, словно по команде, встрепенулись и принялись расторопно поправлять свои скромные одежды, приглаживать волосы, нервно теребить края скатерти, приводя себя и всё вокруг на столе в порядок, стремясь сделать его наряднее, придать ему более торжественный и презентабельный вид. Их движения были суетливы, но исполнены искреннего старания. Простые, добродушные лица женщин выдавали явное смущение, выдавали неуверенность в себе, выдавали опасение не соответствовать, возможно, высокому положению гостьи, её утончённости и аристократизму. Они словно пытались скрыть за внешней суетой внутреннее волнение, робость перед незнакомым человеком, который, как им казалось, стоял на ступеньку выше их в социальной иерархии. Но я, зная Хеллу как облупленную, будучи уверен в её душевной простоте, доброте и отсутствии высокомерия, отлично понимал, что вся эта суета излишня, что для неё совершенно неважны ни пышность убранства, ни изысканность блюд, ни социальный статус окружающих. Для неё гораздо важнее искренность, душевное тепло и дружеское расположение.— Ну что вы? Не стесняйтесь меня, мне очень приятно со всеми познакомиться, — произнесла Хелла, одарив всех своей лучезарной, обезоруживающей улыбкой, словно подтверждая мои мысли, развеивая последние сомнения и наполняя комнату светом своей искренности. Её слова, простые и сердечные, прозвучали как нельзя кстати, растопив лёд неловкости и смущения.И вот, преодолев все формальности, мы всемером оказались за одним столом, тесным кругом объединённые атмосферой праздника, уюта и дружеского расположения. Между мной и Хеллой, как настоящий джентльмен и галантный кавалер, разместился Рой, который, не теряя ни минуты, принялся увлечённо рассказывать Хелле о себе, о своей жизни, о своих маленьких радостях и печалях. В нём не было ни тени смущения, ни капли робости, которые так часто сковывают детей в присутствии незнакомых взрослых. Напротив, он держался с удивительной непринуждённостью и даже с некоторым артистизмом, словно маленький актёр на большой сцене, делился своими успехами и провалами, своими мечтами и надеждами, то и дело вызывая у нас с фрау Ланге сдержанные улыбки и понимающие переглядывания, полные нежности и снисходительности к его детской непосредственности.И снова, как и в прошлые дни наша скромная жизнь наполнилась звуками рождественских песен. Мелодии, знакомые с детства, простые и трогательные, лились из наших сердец, сплетаясь в единый хор, полный искренней радости и душевного тепла. Мы пели, забыв обо всем на свете, отдаваясь во власть музыки, погружаясь в атмосферу волшебства и единения. Потом, отложив в сторону серьезность взрослых, мы с азартом, присущим разве что детям, увлеклись играми, шуточными состязаниями, где каждый мог проявить свою ловкость, смекалку и чувство юмора. Веселье лилось через край, наполняя комнату звонким смехом и радостными возгласами.А когда азарт игр немного утихал, наступало время историй. Каждый из нас, по очереди, делился своими рассказами – смешными и грустными, поучительными и просто забавными, реальными и выдуманными. Истории из детства, воспоминания о юности, случаи из жизни, байки, услышанные от других, – все шло в ход, создавая пеструю мозаику из слов, образов и эмоций. Мы слушали друг друга с неподдельным интересом, сопереживая, удивляясь, смеясь и грустя вместе с рассказчиком.И, конечно же, в этот вечер мы много и счастливо смеялись. Смех звучал повсюду – искренний, заразительный, идущий из самой глубины души. Мы смеялись над шутками, над забавными историями, над собой, над нелепыми ситуациями, над самой жизнью, которая, несмотря на все свои трудности и невзгоды, все же прекрасна и удивительна. Смех сближал нас, делал родными, дарил ощущение безграничного счастья, такого простого и такого неповторимого, которое можно испытать только в кругу самых близких и дорогих людей, в атмосфере любви, понимания и абсолютного принятия. Смех был живым воплощением праздника, его квинтэссенцией, его душой.Некоторые страницы хочется переписать, сделать их светлее, но я оставляю всё как есть. Перечитывая их, я чувствую лёгкую грусть, но и благодарность за прошедшие дни. Дневник уже заметно пухлый - первая тетрадка за два года исписана почти полностью. Я понимаю, что слишком увлекаюсь, записывая сюда всё подряд, но это помогает мне разобраться в себе. Я скуп на оценки тех, кто встречается на моём пути, скуп на подробности их слов и поступков. Выборочно записываю сюда лишь то, что особенно зацепило, что первым приходит на ум, когда я вспоминаю о них. Наверное, это и есть самое важное, самое ценное для меня.Скоро, как только накоплю достаточно впечатлений и размышлений, открою новую тетрадь. И тогда запишу туда всё, что происходит в моей душе, все радости и печали, все надежды и сомнения. Всё то, что делает меня живым.Адам КесслерС надеждой на лучшее.