Знакомство с моим собственным классом, с вверенными мне людьми, растянулось почти на два долгих месяца, наполненных бесконечной чередой встреч и разговоров. Разумеется, все вышло бы гораздо быстрее, если бы не присущая местным жителям обстоятельность и радушие. Каждый, буквально каждый житель деревень, от мала до велика, от последнего батрака до почтенного шульца, считал своим непременным долгом пригласить меня к себе в гости, приветить как самую важную, самую почетную персону.
И вот, я, словно знатный вельможа, совершающий путешествие по своим владениям, переходил из дома в дом, из одной деревни в другую, где меня уже ждали, встречали с распростертыми объятиями, усаживали за стол, угощали лучшими яствами. От скромных жилищ простых крестьян до добротных домов зажиточных шульцев, от уютных, пахнущих свежим хлебом кухонь до торжественных, наполненных тихим благоговением залов, где собирались деревенские советы – везде меня принимали с неизменным радушием. И каждый с нескрываемым нетерпением делился со мной не только щедрыми угощениями, но и своими мыслями, заботами, последними новостями, слухами и сплетнями, что было для меня особенно ценно, ибо позволяло лучше узнать свой народ, понять его чаяния и нужды.
Сами же деревни, разбросанные там и сям по холмистой местности, покрытой, роскошным изумрудным бархатом густых лесов, будто сошли со страниц старинных немецких сказок, настолько живописным и идиллическим был их вид. Дома, издали похожие на искусно сделанные игрушки, с их характерными фахверковыми стенами, выкрашенными в белый цвет и пересеченными темными деревянными балками, с островерхими, крытыми красной черепицей крышами, с маленькими окошками, украшенными яркими, пылающими на солнце цветами герани, – все это отчетливо передавало не только местный колорит, но и богатую культуру всей страны, ее самобытность и неповторимый дух.
А в центре каждой деревни, словно сердце, бьющееся в такт жизни, возвышалась кирха, чей тонкий, устремленный в самое небо шпиль, казалось, пронзал небесную твердь, соединяя земной мир с небесным . И часто, нарушая деревенскую тишину, раздавался мелодичный колокольный звон, то созывая верующих на службу, то оповещая округу о тех или иных важных событиях – рождении или смерти, свадьбе или празднике, радости или горе. И в эти минуты, казалось, сама душа деревни, ее сокровенная суть, изливалась в этом чистом, серебряном звоне, разносясь далеко окрест, напоминая людям о вечном, о Боге, о скоротечности бытия и незыблемости "истинных" ценностей.
Местность эта, конечно, не столь оживленная, как шумные, полные суеты города, и на первый взгляд может даже показаться, что жизнь здесь совсем замерла, погрузившись в тихую, сонную дремоту. Однако, чем дольше живешь здесь, чем больше глаз привыкает к неспешному течению дней, тем яснее и понятнее становится тебе нехитрый уклад здешнего быта, его простые радости и печали.
Вся атмосфера в целом была какая-то особенная, приземленная, и эта удивительная приземленность в настоящем моменте, удивительным образом наблюдалась как у взрослых, так и у детей. Не было у них, в отличие от городских жителей, несбыточных грез, смелых, дерзновенных мечтаний о чем-то большем, о какой-то иной, лучшей доле. У девочек, например, все помыслы сводились к тому, чтобы удачно выйти замуж за справного, работящего парня, нарожать побольше здоровых, крепких детишек, да молить Бога, чтобы никто из домочадцев не хворал, не умер раньше времени, а дальше – будь что будет, как судьба распорядится.
У мальчиков же мечты были чуть более разнообразны, но все равно просты и понятны: построить свой дом, крепкий, добротный, чтобы было где жить с семьей, ну а если повезет, то, может быть, и выбиться в солдаты, повидать мир, послужить на благо своей земли. Вечерами, после тяжелого трудового дня, наполненного заботами и хлопотами, ребятишки собирались все вместе на улице и затевали незамысловатые игры – в салки, в прятки, благо места для этого было предостаточно. А девочки, как маленькие хозяюшки, нянчились со своими самодельными куклами, с любовью сшитыми из луба, набитыми соломой и одетыми в разноцветные лоскутки.
Некоторые дети, те, что постарше, уже вовсю помогали взрослым по хозяйству: ухаживали за домашним скотом, кормили кур, доили коров, а то и наравне с родителями работали в полях, под палящим солнцем, не зная усталости. Но в основном, конечно, из моего класса все больше заботились о младших братьях и сестрах, присматривали за ними, пока родители заняты делами, топили камин в доме, чтобы было тепло и уютно, да занимались уборкой, поддерживая порядок в своих скромных жилищах. И во всем этом чувствовалась какая-то особая, трогательная простота, безыскусная мудрость, присущая людям, живущим в гармонии с природой, с землей, которая их кормит и одевает.
Выходит, что моя задача не сводится лишь к тому, чтобы просто узнать об увлечениях моих подопечных, об их скромных, незатейливых радостях. Нет, мой долг гораздо глубже и более ответственен – я должен с помощью тщательно продуманных уроков, помочь им самим найти, раскрыть свои истинные увлечения, те самые искорки таланта, что, возможно, дремлют в их душах, ожидая своего часа. Я должен стать для них тем самым проводником, который, взяв за руку, поведет их по дороге познания, открывая перед ними новые горизонты, пробуждая в них жажду знаний, стремление к чему-то большему, чем простое, обыденное существование.
А это значит, что в нашу и без того насыщенную программу необходимо добавить еще один, чрезвычайно важный элемент – чтение сказок. Именно сказок, этих волшебных историй, полных чудес, приключений и глубокого смысла, которые способны не только увлечь, развлечь ребенка, но и зажечь в его сердце огонек мечты, разбудить воображение, научить сопереживать, отличать добро от зла, верить в справедливость и торжество добра.
Ведь именно в сказках, передаваемых из поколения в поколение, хранится мудрость народа, его душа, его представления о мире, о добре и зле, о красоте и уродстве, о любви и ненависти. И я верю, что именно через сказки, через эти волшебные, чарующие истории, я смогу достучаться до сердец моих учеников, помочь им раскрыть свои таланты, найти свое призвание в жизни, чтобы они не просто прожили свои дни, а оставили после себя добрый след, сделали этот мир хоть чуточку лучше, светлее и добрее.
В один из редких выходных дней, когда я, собрав все свои усердие и прилежание в кулак, отправился в Берлин, дабы сдать достопочтенной фрау Ирме выполненные задания и получить от нее новые, не менее сложные и заковыристые, я решил, пользуясь случаем, зайти в кондитерскую лавку, чтобы купить моим дорогим ученикам, какое-нибудь вкусное угощение. Выбор мой пал на разноцветные, манящие своим видом конфеты и леденцы, похожие на драгоценные камешки. Я с неподдельным воодушевлением, почти как ребенок, предвкушающий лакомство, наблюдал за кондитером, ловко набиравшим холщовые мешочки своими сладкими, ароматными творениями. Чаша весов под увесистой грудой конфет стремительно тяжелела, предвещая мне немалые траты.
— А-адам, – раздался вдруг за моей спиной знакомый, мелодичный голос, и в тот же миг маленькая, но цепкая ручка Агнешки, легла на мое плечо. В нос ударил резкий, дурманящий запах ее дорогих духов, столь любимых всеми столичными модницами. – Наконец-то я тебя нашла, свиделась с тобой, любовь моя! – последние слова, «любовь моя», она произнесла с явной, нескрываемой насмешкой, словно желая уколоть меня, напомнить о том злополучном дне, когда я по неосторожности так опростоволосился перед родителями.
Я же, в свою очередь, выдавил из себя какую-то неловкую, натянутую улыбку, похожую скорее на гримасу, но руки ее, тем не менее, не убрал, оставив лежать на своем плече.
— Я уехал из поместья, живу теперь в деревне, работаю, – будничным тоном ответил я, стараясь скрыть за показным равнодушием свое внутреннее волнение. – Есть ли у тебя какие-нибудь известия от Майи или Юстаса? Может быть, Юзеф и Маркус уже уехали? – посыпались с моей стороны вопросы.
