Но вместо этого всплыли лишь подозрительные, настороженные взгляды Юстаса и Майи, их недоверие к каждому моему слову и действию. По крайней мере, подвал послужил надёжным схроном. Мои вещи, к счастью, остались нетронутыми, в полном порядке. В тот же вечер, перед поездкой в Тифенбах, мы отправились в квартиру Ланге.

Каждый шаг давался мне с невероятным трудом, словно ноги ниже колен были залиты свинцом. Тяжесть нарастала по мере приближения к дому, превращаясь в непреодолимую силу, которая сковывала движения и душила волю. Меня парализовал страх. Страх увидеть то, что могло скрываться за дверью квартиры, где совсем недавно царили смех и радость, где я видел жизнерадостную Марлен. Страх увидеть стены, забрызганные кровью. На пороге нас встретила придирчивая соседка. Окинув нас долгим, оценивающим взглядом с ног до головы, она неохотно протянула ключ, настоятельно попросив вернуть его сразу же после того, как мы покинем квартиру.

Я вошел внутрь в каком-то полуобморочном состоянии. Мир вокруг поплыл, звуки стали приглушенными и неясными. Голос Шолля доносился словно издалека, теряясь в гулком тумане, охватившем сознание. Я старался не касаться стен, словно боясь ощутить на кончиках пальцев липкую влагу. В ушах неумолимо звенел весёлый смех фрау Ланге и Роя, перемежаясь с топотом маленьких ножек. Эти фантомные звуки прошлого пронзительно контрастировали с мрачной тишиной пустой квартиры, усиливая ощущение нереальности происходящего и наполняя душу невыносимой болью.

Несмотря на попытки стереть следы произошедшего кошмара, кухня кричала о случившейся трагедии. На выскобленных деревянных половицах, там, где их не прикрывал домотканый коврик, все еще проступали бурые пятна, словно зловещие кляксы на чистом листе. На побеленной стене, возле стола, где, вероятно, сидела семья во время ужина, виднелись брызги, уже потемневшие, но от этого ставшие еще более жуткими. Эта картина резко контрастировала с остальной обстановкой скромной квартиры. Куклы в детской лежали в плетеной корзинке, на спинке стула висела выцветшая кофточка Марлен, а на столе в гостиной оставалась раскрытая книга с закладкой из высушенного цветка. Все выглядело так, будто семья просто вышла ненадолго в сад или по делам в город, и вот-вот должна была вернуться, наполнив квартиру теплом, детским смехом и ароматом свежеиспеченного хлеба.

Я осторожно прикоснулся к крошечным, аккуратно сложенным платьям двойняшек, лежащим на сундуке в прихожей. Грубая, но чистая ткань напомнила мне, какими легкими, словно пёрышки, были эти малышки, когда я держал их на руках. Сердце сжалось от боли, а в висках застучало с такой силой, словно я стоял посреди площади, слушая грохот военных барабанов во время парада, или кто-то прижал бьющееся сердце прямо к моему уху. Этот ритмичный пульс отдавался во всем теле, сотрясая меня изнутри.

— И детишек зарезал, говоришь? — голос Йонаса прозвучал тихо, почти шепотом, словно он боялся нарушить царившую в квартире гнетущую тишину.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова, горло сдавило спазмом. Подняв дрожащую руку, я показал Йонасу два пальца.

— Какой зверь… — прошептал он, с отвращением и ужасом в голосе.

Преодолевая слабость в ногах, которая словно приковывала меня к полу, я с трудом добрался до старого, обшарпанного комода в "комнатке" Роя. Мои руки дрожали, когда я начал складывать его немногочисленные вещи: поношенную рубашку, учебник по арифметике, коллекцию самодельных деревянных солдатиков, с которыми он так любил играть. Каждая вещь была пропитана воспоминаниями о Рое, каждая приносила новую волну боли, разрывая сердце на части. Йонас стоял рядом, молча куря трубку и глядя в одну точку невидящим взглядом, словно погруженный в глубокий транс. Мне показалось, что он видит то же, что и я: призраки прошлого, образы счастливой семьи, которой больше нет. Семьи, которую я не смог защитить. Мои пальцы наткнулись на теплую шерстяную курточку Роя. Взяв ее в руки, я внезапно понял, как сильно он вырос за последнее время. Куртка казалась теперь ему маловата. Горячие слезы навернулись на глаза. Я крепко прижал курточку к груди, словно обнимал самого Роя, вдыхая слабый, едва уловимый запах шерсти и дыма. В этот момент я отчаянно хотел повернуть время вспять, вернуть те беззаботные дни, которые теперь казались недостижимой мечтой.

— Эй, Адам, не раскисай, как капуста на грядке, пошли, — Йонас положил руку мне на плечо, его голос, хоть и грубоватый, звучал поддерживающе.

Он с необыкновенной быстротой сгреб оставшиеся вещи Роя – несколько книг, связку карандашей, маленький ножик с деревянной рукояткой – и запихнул их в старый, потрепанный чемодан. Затем, подхватив его, практически вытолкал меня из квартиры. Едва мы оказались на холодной, пахнущей сыростью лестничной клетке, как Шолль резко встряхнул меня за плечи с такой силой, что у меня зазвенело в ушах, и я, словно от удара током, вынырнул из оцепенения. Туман в голове рассеялся, уступив место ледяной ясности.

— Не время раскисать, Адам. Найдем мальчонку, — сказал он твердо, глядя мне прямо в глаза.

В Тифенбах мы добирались молча, в старой, скрипучей пролетке-такси. Вечер оказался холодным. После дневного дождя резко ударил мороз, и мы, промокшие до нитки, продрогли до самых костей. Дорога была уже погружена во мрак, лишь тусклые фонари изредка мелькали в окнах домов. Извозчик, похоже, боролся со сном, безвольно понукая уставшую лошадь, которая плелась еле-еле. Меня беспощадно трясло на жесткой, неудобной задней сидушке. Йонас достал из кармана плоскую металлическую фляжку, открутил крышку и сделал несколько глотков, затем уткнулся носом в шершавый рукав куртки, пытаясь согреться.

— Выпей, — протянул он мне фляжку.

— Что это? — спросил я, с подозрением глядя на потемневший от времени металл.

— Шнапс. Согреешься.

— Не буду, — отказался я, отвернув голову.

— Простыть хочешь? — нахмурился Йонас.

— Закаленный, — буркнул я в ответ.

— Ну, как хочешь, — Йонас скрипнул зубами и, сделав еще один глоток из фляжки, снова спрятал ее в карман. Я же отвернулся и уставился на лужи у обочины дороги, покрытые мелкой рябью от начинавшейся измороси. — Сейчас, значит, слушай внимательно и не трясись, как осиновый лист,

— Йонас наклонился ко мне, понизив голос.

— Зайдем в дом к старику Фонхофу, я потолкую с ним. Он вечно витает где-то в облаках, так что разыграю сцену, скажу, мол, так и так, срочно нужен домишко для моего… хм… брата, который приехал из города. Ключ у него выманю. А на утро уж все как следует договоримся, оплату и прочее. Ты, говорят, с этой… как ее… с Ленке жил одно время?

— Было дело, — кивнул я.

— Замуж она так и не вышла, насколько я знаю, — продолжал Йонас, — так что утром я ее к тебе пришлю. Думается мне, она не откажет. Помню, когда тебя посадили, она так громко рыдала, что весь квартал слышал.

Пролетка, наконец, остановилась возле въезда в деревню, там, где мы и просили. Извозчик, сонно кряхтя, наклонился и достал из под сиденья металлическую табличку с выбитой на ней ценой за проезд. Я расплатился за обоих, передав монеты в его протянутую руку, и, едва дождавшись, когда колеса пролетки скрылись за поворотом, с облегчением вылез наружу. Наконец-то я мог стоять на своих двоих, чувствуя под ногами твердую землю, а не дрожащий пол экипажа. Подхватив чемодан, мы оставили позади темные силуэты деревенских домов и проследовали по мокрой дороге к центру деревни, где находился дом Фонхофа. За время моего отсутствия он превратился в жалкое зрелище. Некогда ухоженный сад поглотили сорняки, краска на стенах облупилась и потрескалась, а ставни висели криво, грозя каждым порывом ветра оторваться от проржавевших петель. От прежнего лоска особняка не осталось и следа. Тем временем, Йонас отправился добывать ключ, а я поспешил к своему бывшему дому. Поленница, полная дров, свидетельствовала о том, что после моего ареста здесь никто не жил. Дом стоял заброшенным и пустым. Собрав охапку сухих поленьев, я уселся на крыльцо и стал ждать Шолля, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Вдали мелькнул чей-то силуэт, но это оказались лишь утомленные крестьяне, возвращавшиеся с полей. Один из них вел за повод медлительную корову. Наконец, у калитки появился Йонас. Увидев меня, он улыбнулся и, многозначительно подмигнув, подбросил ключ в воздух, ловко поймал его и швырнул мне.