Как только он собрался уходить, я обрела дар речи и выпалила первое, что пришло на ум.

— Прости меня за вчерашнее!… Я слишком поспешно решила, что это ты уничтожил картины Кирилла. Да, я боюсь тебя. Очень боюсь. Но, как видишь, этот страх не мешает мне признавать свои ошибки.

К моему удивлению, Моран приостановился, в уголках его губ скривилась ехидная усмешка.

— Ты не надела ни одно из подаренных мною платьев, — сухо подметил он.

— Они все были прекрасны. Но я их не надену.

— Почему? Ни одно из них не пришлось тебе по вкусу?

— Потому что я не твоя игрушка, чтобы одевать меня. Я тебе не принадлежу. Я благодарю тебя за то, что спас мою жизнь, поставив на мне свою метку, но я должна покинуть поместье. У меня есть семья в моей деревне, есть жених. Я должна вернуться к ним! Мне хочется жить нормальной человеческой жизнью. Попрошу тебя еще раз, пожалуйста, сними с меня свою метку, — умоляла я, мой голос клокотал от отчаяния.

Смех Морана разнесся по кухне, грозным эхом отражаясь от стен.

Медленно он развернулся ко мне. Его взгляд опустился к моему запястью, где блестел великолепный браслет с красными камнями.

— Забудь об этом, — угрюмо проворчал волк. Приблизившись ко мне, он заставил меня еще сильнее прижаться к столешнице, прикрыв глаза в затаенном ожидании.

— Ты — моя игрушка. И если я увижу, что с тобой играет кто-то ещё, он покойник. И меня не волнует, что этот кто-то может оказаться моим братом. Его кровь будет на твоей совести. Поняла?

Я вздрогнула, почувствовав, как меня резко потянуло за запястье. Хрупкий браслет поддался под натиском руки Морана. Драгоценные красные бусины рассыпались по полу.

Слезы навернулись на глаза, когда я увидела, как браслет разваливается пополам. Моран злобно оскалился и скрылся в сумраке холла.

В слезах выбегаю на улицу навстречу снежной мгле. Слезы размывают мою видимость, и я бесцельно пробираюсь по двору, на сердце у меня тоска. Теряясь в своем унынии, я натыкаюсь на отдаленный от дома парк.

Я продолжаю идти по проложенной тропинке — все дальше и дальше от поместья. По крайней мере, хоть на какое-то время.

Пробираясь по запутанному лабиринту из кустарников и деревьев, слышу мелодичный и приятный для слуха смех, разносящийся по морозному воздуху.

Паника пробирает меня, когда осознаю, что здесь я не одна.

Оглянувшись по сторонам, замечаю сразу три расходящиеся тропинки: налево, направо и туда, откуда я и пришла. С обеих сторон слышатся приближающиеся шаги, заставляющие меня в доли секунды принять решение.

Действует инстинкт, и я бросаюсь назад, откуда появилась.

Но прежде, чем я успеваю скрыться, что-то невидимое цепляет меня за ногу, и я валюсь на снег.

Пытаясь подняться, замечаю странное шевеление. Передо мной стоит маленький белый лисенок с блестящими желтыми глазами. Его появление одновременно пугает и завораживает.

В плену желтых глаз лисы я не сразу замечаю, как она скрывается в тени дебрей лабиринта. Вскоре вместо нее на свет выходит довольно высокий юноша с белоснежными ровными волосами, облаченный в длинную серую шубу, с тростью, увенчанной длинными золотыми когтями.

Кума.

От одного только имени по спине ползут мурашки, навевая воспоминания о нашей прошлой встрече.

— Так-так-так… Вот мы и снова повстречались, крольчонок! — медовый, но в то же время пропитанный дурманом голос Кумы рассекает воздух.

Я застываю на месте, не в силах убежать.

Рядом с ним бдительно вышагивает черный шакал с крыльями на спине, безошибочно узнаваемый Дарий. Кума отпускает своего спутника взмахом руки.

— Иди, погуляй где-нибудь, Дарий. Ты обещал мне несколько приятных минут с этим дитя, не забыл?

Дарий колеблется, но затем отступает в темень, оставляя меня наедине с человеком-лисом.

С каждым шагом Кумы в мою сторону мой ужас возрастает. Его трость легко вращается в руке, а в желтоватых глазах появляется опасный интерес.

Я начинаю отступать, на что он склоняет голову, прицокивая языком.

— Ты побежишь, я буду преследовать. Ты пойдешь, я последую за тобой. Закричишь — я съем твой язычок, — приговаривает он.

— Есть ли вариант, при котором ты не тронешь меня и позволишь уйти? — мой голос едва слышен за воем ветра.

Раздается раскатистый смех Кумы, его веселье пробирает меня до глубины души.

— Дай-ка мне подумать… — он склоняется ближе, его дыхание обжигает мою макушку, пока тот шумно вдыхает. — А-а-а! Этот запах… Я грезил о нем во сне, знаешь ли. Хочешь знать, что в нем содержится, дитя? Твой запах. Он сообщает о том, что ты молода, нежна, наивна, невинна и… очень вкусна.

Волна ужаса пронеслась по телу, когда его горячий язык коснулся моего уха.

— О, Боже… Она еще слаще, чем я себе представлял, Дарий! — голос Кумы превращается в тошнотворное мурлыканье.

В этот момент Дарий снова появляется, его ноздри раздуваются, словно он уловил чье-то присутствие поблизости.

— Мы здесь не одни, — шипит он.

Кума раздраженно цокает языком.

— Если ты мешаешь мне наслаждаться этим кроликом исключительно из ревности, Дарий, клянусь, я… — внезапно поведение Кумы переменилось, его взгляд заострился. — …Похоже, нас в очередной раз решили прервать от нашей сладкой игры, — его слащавый голосок проник мне в ухо. Его когтистая рука крепко сжала мое плечо, и мое внимание привлекла красная символика на его запястье. Две спутанные змеи вокруг чаши. У Дария такая же, я видела. Что это может значить?…

Я кожей чувствовала, как взгляд лиса пронзает меня насквозь, а его желтые глаза пылают недобрым огнем. Его когти провели по моей щеке, по носу.

— Такой хрупкий, такой крошечный, крольчонок, — промурлыкал белый лис. — Ты будешь моей.

Он словно загипнотизировал меня.

Неожиданный толчок в лоб, голова запрокидывается назад, а когда я восстанавливаю равновесие, то никого вокруг уже не вижу.

***

Я помчалась так быстро, как только могла. Эхо от зловещих шепотов лисиц еще долго раздавалось в ушах.

«Ты будешь моей…» преследующий голос Кумы отдавался в моем сознании, пробирая до мурашек.

Совершенно неожиданно я столкнулась с кем-то на своем пути, и снежный хруст под моими подошвами слился с грубым голосом незнакомца.

— Человечина, да что с тобой такое?! — огрызнулся рыжеволосый, в его тоне слышалось раздражение.

Не обращая внимания на вопрос Юргиса, я с отчаянием в сердце бросилась к нему.

— Спасибо, дорогой Юргис! Ты не знаешь об этом, но ты только что спас меня!

Слезы навернулись на глаза, и я прижалась к нему, ища убежища в его лице.

Юргис замешкался, его изумрудные глаза пристально изучили мое лицо, прежде чем мягко оттолкнуть меня.

— Иди домой, человечка! Хватит уже снег портить, — пробормотал он, пытаясь отпихнуть меня. — Не для тебя он шел сегодня.

Смущенная и все еще дрожащая от страха, я смотрела, как он растворяется в темноте, оставляя меня стоять одну под покровом ветвей.

— Подожди, Юргис!…

Интересно, что он там делает?…. Ведь его вылазка еще не началась.

Постаравшись успокоить бешено колотящееся сердце, я скрылась в покоях поместья и заперлась там.

Сбросив с себя одеяние, я приготовилась отмыться от пережитых за ночь ужасов… И тут я почувствовала, что к груди моей прижата маленькая сложенная бумажка.

Развернув ее, я вчиталась в нацарапанное на ней изящным шрифтом послание: «Коли захочешь сызнова порезвиться, явись в лощину на неделе».

От записки исходил пихтовый аромат и томный смех, в котором я безошибочно узнала Куму.

Содрогнувшись, я скомкала записку и бросила ее в горнило свечей, в надежде изгнать тревожное предчувствие, которое, казалось, витало вокруг меня.

Желание искупаться отпало. Мне была необходима компания. Кто-то, с кем я смогу поговорить по душам….

***

При свете потрескивающего камина, на меховом ковре возле меня примостился притихший Рати.

Не произнося ни слова, он начал бережно расчесывать мои разметавшиеся пряди. Его касания действовали успокаивающе, несмотря на всю тяжесть высказанных мною откровений.