Просыпаюсь, вскакивая в темноте мастерской, жадно хватая ртом воздух. Прижимаю руку к груди, будто это может успокоить сердцебиение. Перед моим взглядом еще стоят сверкающие объективы камер на металлической морде. Жмурюсь, снова открываю глаза, часто моргая. Что за сон? К чему он? Я не должна испытывать мук совести из-за того, что утопила эту тварь! Пусть даже она еще жива, там, в глубине болота, придавленная тонной ила и своим носителем. Любой эйнер заслужил это!

Рядом мурчит кот, я глажу его, постепенно успокаиваясь. Ложусь, обнимая Андрея, прижимаюсь к нему теснее. Он обнимает меня в ответ. К счастью, до конца ночи сновидения больше не посещают меня.

Утро приходит не сразу, оно разливается тягучим сладким сиропом, позволяя потягиваться, раскрываясь, и снова зарываться под одеяло, заштопанное в нескольких местах… Вставать не хочется. Это не просто лень, это свобода! Настоящая свобода – подниматься не по чьему-то приказу, а когда решаешь сама! Знаю, что на моем лице сейчас блаженная улыбка.

В постели я одна, Андрея рядом нет. Даже кот куда-то ушел. Заставляю себя сесть, открыть глаза. Парень сидит за столом, на голове у него устройство с окулярами, которые он время от времени подстраивает, чтобы лучше видеть электронные потроха. Он ковыряется в них тонкими металлическими инструментами.

– С добрым утром! Что ты делаешь?

– А, привет… Как спалось? – он даже не поворачивается в мою сторону, так сосредоточен на работе.

Я встаю, подхожу ближе. Штуковина, которую Андрей препарирует, кажется мне до боли знакомой. Я вскидываю руку, начинаю ощупывать затылок.

– Черт, ты снял с меня прерыватель!

– Да-а… – медленно отвечает он, по прежнему уткнувшись в миниатюрные микросхемы, – Всю коробку снял.

– Но это… Это же моя…

– Она не часть твоего организма. Ты что, против? – он наконец отрывается от работы, поднимает окуляры.

– Мог бы хоть спросить, прежде чем что-то выдергивать из меня!

– Вер, с этими прерывателями не все понятно. Нужно разобраться.

– Что с ними не так? Просто признайся – ты мне не доверяешь! Да? Думаешь – почему это я оказалась рядом с твоим другом, что за странное совпадение? Но это на самом деле совпадение! Случайность, понимаешь?!

– Успокойся, я ни в чем тебя не виню.

Злость вдруг переполняет меня, подступает к самому горлу.

– После того, через что мне пришлось пройти… Видеть недоверие в твоих глазах…

Отворачиваюсь, хочу ударить кулаком по стене, но нахожу в себе силы сдержаться.

Андрей позади вздыхает.

– Я просто хочу понять, что и как работает. Ты не первая, кто обманывает эйнеров подменой, и до сих пор мы были уверены, что функция аварийного прерывателя – отключение человека в случае опасности для хозяина. Но мы также знаем, что эти устройства программируются под каждого носителя индивидуально. Зачем? Ведь гораздо проще и надежнее сделать универсальный, одинаково подходящий для любого энергоблока, правда?

Я задумываюсь, разворачиваюсь к нему.

– Видимо, они надеялись, что никто не сможет самостоятельно, без специальных знаний и навыков, снять эту коробочку, вскрыть, заменить прерыватель, а потом еще и не глядя установить ее на место. Поверь, это нетривиальная задача!

– Тут ты права. И все же я подозреваю, что они специально не делают универсальных устройств, каждое программируют индивидуально. Боюсь, что прерыватели имеют еще какие-то неизвестные нам функции.

Он понимает, какой напрашивается ответ, но молчит, не желая мне подсказывать. А я долго не решаюсь произнести это вслух.

– Удаленная телеметрия? Если бы это было так, они бы все время знали – где я.

Андрей по прежнему молчит, смотрит мне в глаза, лишь чуть-чуть склонив голову набок. Не выдержав его взгляд, я отворачиваюсь. Отвечаю сама себе едва слышно:

– Если они знают, где я, и до сих пор не напали, не разбомбили все поселение, значит… Все было так и задумано? Мой побег подстроили сами хозяева?! Это… Это невозможно! Разыграть такой спектакль, пожертвовав своими…

– Ты же понимаешь, что с момента подмены тебе чертовски, фантастически везет! Разве так бывает на самом деле? Ты бы не дошла даже до стены.

От злости не остается и следа, в душе лишь отчаяние и липкий страх. Мне жутко: я понимаю, что на самом деле не свободна и ни разу не была свободной с того момента, как подменила в гараже маленькую пластинку! Я до сих пор под наблюдением, и все эти люди, которые сейчас меня окружают, которые приютили меня в своем доме, из-за меня же оказались под колпаком.

Андрей касается моего плеча.

– Не сходи с ума. У нас нет стопроцентной уверенности, что эти выводы верны.

– Ну да, уверенность процентов девяносто, не больше. Это совсем меняет дело!

– Даже если так… Они ведь и правда не нападают, чего-то ждут. Значит, у нас есть время. Я не знаю сколько, но есть. А то, что мы обо всем догадались, дает нам преимущество. Мы можем играть на опережение!

В глазах у него светится тот азарт, который был и у меня накануне, в лесу. Тогда он чуть не загнал меня в ловушку.

– Я должна уйти из монастыря!

– Конечно, – он соглашается с такой готовностью, что я даже приоткрываю рот от удивления, – Мы должны уйти. И я знаю – куда!

Неизвестно, когда нападут эйнеры. Может, они уже отправили сюда карательный отряд, или того хуже – подняли орбитальный бомбардировщик. Любое промедление смерти подобно, поэтому решение уходить даже не обсуждается. У нас нет сомнений, нет желания “еще немножко подумать”.

Андрей рассказывает об этом только отцу Кириллу: остальным, даже друзьям, входящим в ячейку сопротивления, знать необязательно. Отец не пытается остановить нас, разрешает взять запас еды – столько, сколько нужно, сколько сможем унести. Андрей сказал, что идти придется долго, несколько недель, может быть месяц. Я вижу, что Кирилл мрачнее обычного, он предчувствует беду и с радостью сам объявил бы общую эвакуацию. Но идти им некуда. Без укрытия, без продовольственных складов община будет обречена.

Я бросаю последний взгляд на долину, в которой приютилась едва заметная армейская база, ставшая теперь монастырем и одновременно поселением для свободных – возможно, единственным на всей планете. Андрей не оглядывается, он спешит уйти как можно дальше. Думаю, ему тяжелее расставаться с этим местом, чем мне.

– Где ты была так долго, Ника? Я ждал у выхода минут пятнадцать.

– Хотела попрощаться кое с кем.

Он ухмыляется.

– Ну и как? Не нашла, да? Он сбежал. Опять…

– Роб? Сбежал?

– Что-то украл или надебоширил – не знаю точно. Не стал дожидаться гнева отца Кирилла, смотался. С Тощим это уже не первый раз.

“Жаль. Пожалуй, он единственный человек, с кем мне хотелось еще раз увидеться. Теперь уж вряд ли получится”.

Начинает накрапывать нудный, мелкий дождик. Я чувствую, как вездесущая влага проникает между спиной и энергоблоком. Знаю, что не замкнет, но все равно неуютно. Прерыватель мы вернули на место еще в мастерской – если он и правда сигнализирует о моем местонахождении, то пусть показывает, как я ухожу в сторону от монастырских развалин. Позже мы его вытащим, но не раньше, чем отойдем на безопасное расстояние: надо хотя бы попытаться отвлечь внимание хозяев от места, где живут люди.

– А что с охотником? Которого вчера поймали?

– Фанатик, – Андрей отмахивается от моего вопроса, как от назойливой мухи, – Такие бывают на любой войне, у любого народа. Только он фанатично предан врагу, а не своим. Видать, лихо его обработали в городе! Не удивлюсь, если и в мозгах поковырялись, эйнеры на это дело мастера.

– Совсем ничего не удалось узнать?

– Ну почему же совсем? Кое что узнали, – он достает из кармана небольшой прямоугольник плотной бумаги, помятый в нескольких местах, – Нашли у него в одежде, когда обыскивали второй раз, уже в бункере.

Я протягиваю руку, беру прямоугольник и… останавливаюсь. Это моя фотография. Кажется, скриншот взгляда хозяина – камера, запечатлевшая кадр, находится чуть выше моей головы, на уровне глаз эйнера, сидящего на человеке. Позади виден знакомый гараж, а на моих плечах плюшевый медвежонок – Рэк. Переворачиваю картинку. С обратной стороны кусочек карты, схематично обозначающий маршрут от города к поселению.