– Видишь?

Старческий голос приходит откуда-то издалека.

– Да, – шепчу я восторженно.

Тянусь к одному каналу, начинаю повторять вслух то, что вытягиваю из него и надеюсь, что кто-нибудь догадался включить камеру или они хотя бы успевают за мной записывать. Потом к другому, третьему…

Голос Северского слышится ближе – видимо, он подошел к моему креслу:

– Попробуй оторваться от них, взглянуть на общую картину. Связь должна сходиться в одном месте!

Я стараюсь сделать то, что он говорит, но получается не сразу.

– Четыре… Семь… Одиннадцать…

– Что ты считаешь?

– Пятнадцать. Я вижу пятнадцать хабов.

Невозможно оторваться, я продолжаю хвататься за ниточки, распутывать их… Почти неподвижно сижу в кресле, хотя прошло уже не меньше трех часов. Семен Аркадьевич и Северский требуют узнать что-то еще, перебивают друг друга, и я не выдерживаю, вскакиваю, усилием воли заставляя себя распахнуть глаза, оттолкнуться от кресла. Спотыкаюсь о ковер, но меня успевает подхватить Хэлг.

– Вер, все хорошо? – он смотрит на меня встревоженно.

– С меня хватит. Мне нужно… в туалет.

– Это вторая дверь налево, – услужливо подсказывает старик.

Когда выхожу из комнаты, слышу, как он говорит Северскому:

– Ни разу в жизни не видел такую совместимость! Ни разу в жизни…

Когда я возвращаюсь, спец рисует что-то на листе бумаги, то и дело поднимая голову, вопросительно глядя на Северского, охранника, и даже на Хэлга, который все равно не знает языка менсо.

– Понятно? Вот это хаб, – он изображает на бумаге прямоугольник, – Ну, или как выяснила наша девчуля – Склеп. По сути та же серверная, в которой находятся виртуальные образы индивидуумов.

– Андрей разбирал эйнера, – перебиваю я его, – В каждом из них уже есть образ чьего-то сознания.

Старик мотает головой.

– Нет. Андрей отчасти прав, но это не автономная копия. Виртуальная машина в каждом склепнике лишь разворачивает образ, который транслируется из хаба.

Семен Аркадьевич рисует точки вокруг прямоугольника и стрелки, ведущие от него к этим точкам.

– Слушай, будь добр, свари кофейку! – обращается он к охраннику, и тот, с молчаливого согласия Северского, уходит на кухню.

– А это, – продолжает старик и рисует несколько кружков, – бионики. Их, я так понимаю, никто не вскрывал, поэтому мы не можем с уверенностью сказать – виртуальные образы там, или какая-нибудь разумная овсяная каша. Одно несомненно: уничтожая бионика ты безвозвратно уничтожаешь один индивид. Кстати, интересно! Почему ее мозг, – он тыкает в меня пальцем, – интерпретировал неизвестные нам слова эйнеров именно так – склепники и бионики? Бионики, значит живые. Да? А склепники? Тут не просто "неживые", тут именно замурованные в склепе! И имеется в виду не просто серверная. Что-то загнало их туда, заставило копирнуться с живых на виртуальных. Какая-то непонятная нам напасть… Мда!

Теперь он рисует большой круг.

– А вот альфа-бионик!

– Я устала.

Северский поворачивается ко мне, смотрит с сочувствием.

– Мы с Аркадьичем еще поработаем, пожалуй. Сами найдете квартиру? Шестьдесят второй этаж, номер четырнадцать восемьдесят. Откроется отпечатком твоего пальца.

– Найдем.

Я не желаю оставаться с ними больше ни секунды! Разворачиваюсь и ухожу, зная, что Хэлг последует за мной. У вереницы скоростных лифтов останавливаюсь, но, когда пилот нажимает кнопку вызова, быстрым шагом направляюсь через пустое фойе к массивной двери-пропеллеру.

– Вера, ты куда? Вероника!

Толкаю дверь и она, медленно провернувшись, выпускает меня на улицу.

Шум, ветер, приносящий букет разных запахов, огни, которые не бледнеют даже днем… Вдыхаю полную грудь воздуха, поднимая голову вверх, к небу, зажатому верхушками башен.

– Вер, мы не должны выходить. Давай вернемся, – Хэлг тянет меня обратно, но я вырываюсь, иду вдоль проспекта быстрым шагом, почти бегом.

– Дурная девчонка… Ну хорошо, пошли гулять!

Ко мне пристраивается голограмма смазливого молодца, который на ходу начинает декламировать:

– Самые надежные импланты, которые несомненно порадуют вашего хозяина…

Хэлг проходит прямо сквозь парня-рекламу, пытается заглянуть мне в лицо.

– Я все понимаю – ты устала, день тяжелый… Но нельзя же так…

– Гарантия на всю продукцию – десять саленосских лет…

– В башне нас охраняют, а здесь может случиться все, что угодно…

– И даже очень пикантные ощущения, которые не способны передать устройства конкурентов!

Я отмахиваюсь от голограммы, перебегаю на другую сторону проспекта.Высоко над головой вспыхивает синим стена небоскреба, по которой бежит надпись: "небольшой дождь через три… две… одну…" Сверху начинает накрапывать.

– Стой! – говорю сама себе и замираю. Поворачиваюсь к Хэлгу, – На каком языке он говорил?

– Кто?

– Этот придурок полупрозрачный.

– Который с пикантными ощущениями?

– Значит, ты понимал его? Он говорил на нашем. А надпись, там, на здании – она ведь тоже на нашем.

Со мной сталкивается человек, отскакивает в сторону, тихо извиняясь на языке менсо. Тут же, словно из-под земли, возникают двое в черном.

– Ничего, мы им займемся.

– Не нужно, не трогайте его.

Но уже поздно – прижали несчастного к стене, сканируют сетчатку глаза, устанавливая личность. Что будет с этим менсо? Лишь за то, что он на своей же планете, в своем городе нечаянно толкнул одного из акци? Выпишут штраф? Посадят?

– Идем отсюда, – Хэлг оттаскивает меня в сторону, – Мы ему не поможем.

– Но это неправильно! За что?!

– За то, что он не такой. Неужели не понятно?

– Ублюдки…

Я оглядываюсь по сторонам, будто этот мир только что открыл мне свое истинное лицо. Но злость быстро уступает место любопытству и недоумению. Неужели нет ни одного человека с горбом? Есть, таких подавляющее большинство. Просто на Саленосе используют другую модель энергоблока – более изящную, миниатюрную. "С таким и я бы могла ходить, он словно игрушечный!" И тут же одергиваю себя – как можно так думать! Горба уже нет, но он действительно не отпускает меня, продолжает менять мои мысли, сознание.

– Пошли обратно, а то ты промокнешь.

Промокнем мы оба, но Хэлг думает в первую очередь обо мне. Хочется сказать ему спасибо, а я лишь беру его за руку, молча соглашаясь вернуться к башне, от которой не успели уйти далеко. Дождь усиливается и в квартиру мы действительно поднимаемся в сырой одежде.

Я смотрю в окно, закутавшись в одеяло, с кружкой горячего чая в руке.

– Думаешь, у нас что-нибудь получится?

– Не знаю, – Хэлг в двух шагах позади, растирается большим полотенцем, – Менсо все делают основательно, просчитывают каждый шаг. Не то, что мы на Расцветающей.

– Да, но что случится, если они выловят альфа-бионика? Северский не говорит это вслух, но я понимаю, чего он хочет. Перехватить управление.

– Ну и черт с ним, пусть перехватывает. Пусть через альфу получит власть над саленосскими эйнерами! Меня это ничуть не беспокоит.

– А меня беспокоит, – я поворачиваюсь к пилоту, – Тогда знаешь, что будет? Менсо захотят вернуть себе планету. Между ними и акци начнется бойня!

Но Хэлг не смотрит на меня, он даже не слушает то, о чем я говорю. Взгляд его устремлен куда-то на улицу, глаза расширились. Я снова поворачиваюсь к окну. Голограмма, то исчезающая, то снова возникающая между нашей и соседней башней, демонстрирует лицо. Мое лицо. Бегущая строка кричит: "Разыскивается! Доставлена два дня назад с планеты Расцветающая!"

Дождь переходит в ливень. Стеклянная стена, разделяющая комнату и прохладный, неоновый мир, покрывается извилистыми дорожками от капель. Мы все еще видим голограмму с требованием немедленно сообщить любому хозяину, если вдруг кто-то увидит меня на улицах города.

– Что теперь? – Хэлг подходит ближе, но не решается обнять меня или даже взять за руку. Правильно делает. Тому, что между нами случилось, не будет продолжения. Впрочем, он понятливый, на рожон не лезет.