— … счастье что оно — та же птица, упустишь и не поймаешь, а в клетке ему томиться… тоже ведь не годится. Трудно с ним… понимаешь… — поет Алла Борисовна и он — вздыхает еще раз. Что же… наверное слишком мало информации, наверное, рано говорить о том, что он понимает, что с ним происходит и какова причина его перемещения сюда, но одно он может сказать совершенно точно — он не собирается сидеть сложа руки. Один раз, в прошлой жизни он уже подвел ее. Больше такого не повторится.
Пугачева прерывает свою песню и в коридоре звенит звонок, возбужденные мальчишки и девчонки — толкаясь вваливаются в класс и рассаживаются по своим местам. Он осматривает всех строгим взглядом. Это продленка, летняя площадка, так что обучение тут факультативное, самостоятельное. Единственное что он обязан делать — следить за тем, чтобы все дисциплинированно уткнулись в учебники и сделали вид, что учатся. Иногда помогать тем, кто не справляется сам. Ах, да, еще политинформация, обязанность, которую он скинул на Лизу, Нарышкину Елизавету, бойкую девицу, которая была отмечена комсоргом, Маргаритой Артуровной, «Миледи» — как первая, кого примут в комсомол в восьмом классе. Она с удовольствием рассказывала классу о событиях в мире, о борьбе трудящихся в Лондоне и Париже против угнетателей, о воинственном империализме США и размещении очередной ракетной базы, которая разрушает дело мира во всем мире.
— Елизавета. — говорит он и Нарышкина тут же поднимает свою голову. В отличие от многих других она не заплетает волосы в косички, ее прическа представляет из себя аккуратное каре. Она одета в легкий джинсовый костюмчик, наверное, днем в нем ей жарковато будет, но по утрам все еще прохладно. Однако джинсовый костюм в это время — это показатель статуса. Виктор не знал кто родители у Нарышкиной, однако даже в учительской говорили, что это «уважаемые люди». Да и на летнюю площадку она будет ходить только двадцать дней, потом, конечно, поедет отдыхать с семьей на Черное море.
— Да, Виктор Борисович! — отвечает она звонким и громким голосом. Точно таким же голосом по радио с утра произносится речевка «Здравствуйте ребята! Слушайте Пионерскую Зорьку!».
— Лиза, я пойду проветрюсь. — говорит он: — ты за старшего. Все остальные — пожалуйста ведите себя тихо.
— А вы нам потом что-нибудь расскажете? — поднимает голову веснушчатый паренек на предпоследней парте: — про пауков или вампиров? В прошлый раз было очень интересно.
— Да! Виктор Борисович! Ну пожалуйста! — раздаются голоса.
— Давайте пока я не ушел, лучше вам загадку загадаю. — он встает и подходит к доске, берет мел и рисует девять точек, по три в ряд —
— Задача довольно трудная. — говорит он: — соедините все девять точек четырьмя ломаными линиями не отрывая руки.
— Так это же просто! — вскакивает с места веснушчатый паренек: — дайте мне мел, я сейчас… — он подходит к доске, и Виктор отдает ему мел. Мальчик уверенно начинает чертить линии и замирает, шевеля губами.
— Не получается… — говорит он и хмурит брови.
— А пока наш уважаемый коллега Владимир Лермонтович пытается решить эту задачку вы все можете взять в руки листочки бумаги и попробовать решить ее у себя на парте. И… впервые эта загадка была опубликована в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году французским шахматистом Сэмом Лойдом. Кстати, у этой загадки… где-то около двенадцати решений, в зависимости от условий. — он обводит всех взглядом и с удовлетворением отмечает, как все склоняются над листочками. Кивает и тихонько выходит в коридор, который встречает его запахом свежевысохшей краски. Он идет, не чувствуя под собой ног и заходит в дверь с надписью «мужской туалет» и черным силуэтом человечка. В туалете сильно пахнет хлоркой, а на свежей линии побелки, сверху квадратиков керамической плитки уже кто-то написал ругательное слово. Он подошел к ближайшей раковине и открыл кран с холодной водой. Плеснул ею себе в лицо, подставил голову под кран и некоторое время ни о чем не думал, пока холод не стиснул ему затылок ледяным кольцом. Выключил воду, запоздало подумав о том, что конечно же не взял с собой полотенце, да и откуда у него полотенце в школе? А туалетной бумаги тут не было, каждый сам приносил с собой протирочный материал, как это называл завхоз. Так что придется в класс идти с мокрой головою… но не это главное. Главное — что ему теперь делать? Каким образом повлиять на жизнь Яны так, чтобы она прожила долгую и счастливую жизнь и не умерла от рака в двадцать пять? А что, если ей суждено прожить ровно столько — звучит у него в голове предательский голос, что если это «Эффект Бабочки» и если она не умрет в двадцать пять, то мир будут ожидать катастрофические последствия? Кроме того, даже если ты сейчас наизнанку вывернешься, лично у тебя никакого будущего рядом с ней нет. Ты — физрук, живешь в маленькой комнате в общежитии, а она — тринадцатилетняя девочка, только в восьмой класс перешла. Нет, бывало всякое, недаром Виктор Цой пел свою «Восьмиклассницу»… но дело не в этом. Он знает, что она — достойна большего. Это сейчас в стране социализм, но ее юность выпадет на бушующие девяностые, ее отчим будет большим человеком, она займет место в региональной команде по волейболу, будет знать пять языков, кататься по заграницам и конечно же купит себе тот проклятый японский мотоцикл, который и оставит ей шрам на бедре, вплавив в плоть нейлоновые колготки выхлопной трубой. У нее впереди — жизнь. Которую он не имеет права ломать своим присутствием или тем более — признанием.
Ладно, думает он, глядя на себя в зеркало, ладно. Как там говорили древние римляне — делай что должен и будь что будет. Он должен помочь ей. Как? Если триггером для ее болезни в будущем выступает стресс — то научить ее справляться со стрессом. Когда он встретил ее в первый раз, он влюбился без памяти. Но с течением времени он начал понимать, что она — уж слишком хотела быть первой, всегда и везде. Лучшей. Наверное, с этого и начнем, подумал он, наверное, ей нужно объяснить, что в жизни нет оценок… в конце концов это задача любого учителя.
Он вытирает свои мокрые волосы, приглаживает их ладонью и смотрит на себя в зеркало. Качает головой. Еще одна жизнь, думает он, казалось бы — просто проживи ее себе в удовольствие. Молодое тело, знания того, что будет после, дождись пока стукнут лихие девяностые и учреди кооператив, начни продавать водку, как все вокруг, купи акции крупных государственных структур, выйди на фондовый рынок и приобрети акции «Apple», а затем и других успешных компаний, как только появится биткойн — купи столько, сколько сможешь и живи спокойно. Главное, чтобы не пристрелили во время передела собственности, но и тут можно все вырулить. Он и не собирался ничего делать, пока не начнутся события девяносто первого года, потому что смысла не было. Карьеру физрука сейчас начинать смешно, он ничего не добьется, пока хотя бы пять лет на одном месте не проработает. В комсомольские вожаки разве что… но для чего? Нет, он собирался по мере своих возможностей прожить полную жизнь. Не ставя перед собой великие цели, не пытаясь переписать историю. Просто жить. Однако с того момента, как он увидел ее, он понял что просто жить не получится.
Он отталкивается от стены и выходит в коридор. Вода капает с кончиков его волосы, одежда намокает. Хорошо, что лето, думает он, хорошо что это мастерка а не рубашка, высохнет быстро.
Класс встречает его дружным гудением, словно пчелиный улей. Это не галдеж, когда в классе бардак, Содом и Гоморра, это напряженная мыслительная деятельность. Все переговариваются, скучковавшись в группы, у доски стоит Нарышкина Лиза и Лермонтович Вова, Лиза чертит линии и тут же стирает их, Вова — пытается ей подсказать, тыкая пальцем, но тут же получает по пальцам с короткими «не лезь!». Наконец кто-то замечает Виктора и удивленно открывает рот, весь класс замолкает. Все смотрят на его мокрые волосы и на промокшую мастерку.
— Ну что, орлы и орлицы, решили задачку? — преувеличенно бодро спрашивает он, сделав вид, что не замечает удивленных взглядов: — нет?
